Унтер поднял глаза и встретился с казаком взглядом. Неожиданно лицо его озарила широкая улыбка.

— О, зема! — сказал он странное для подхорунжего Круглова слово. — Присоединяйся!

Подхорунжий не стал отказываться. С первых же слов, по характерному произношению, Круглов понял, что унтер откуда-то из их краев. И действительно, оказалось, они земляки — оба были родом из Второго Донского округа области Войска Донского, из станицы Нижне-Чирской. Правда, этот унтер, назвавшийся Федором Мешковым, служил не в казачьих частях. Хотя, по его словам, он был из казаков, а не из иногородних. И звание его было, как выяснилось, не унтер-офицер, а невиданный в Русской армии сержант. Да и бригада, в которой он служил, тоже был не совсем понятной — какая-то краснознаменная гвардейская бригада морской пехоты.

— Это вроде пластунов кубанских? — поинтересовался у него подхорунжий.

— Нет, — словоохотливо ответил старший сержант, — хотя чем-то наша служба и похожа. Но мы воюем не на коне, как кавалерия, и не на своих двоих, как пехота и пластуны. Мы идем в бой верхом на броне, с корабля прямо на бал. Ты наши машины боевые видел?

— Это те, которые у входа в Смольный стоят? — спросил подхорунжий. — У них еще колес аж восемь штук. И еще другие, с четырьмя колесами, как у обычных авто, и с пулеметом сверху? Они что, и в самом деле бронированные? Не похожи они, Федя, на броневики. Я видел машины бронеотряда под Перемышлем. Хорошая штука, но вот только передвигаться они могут лишь по дороге. Чуть в сторону съехал — и сразу застрял, да так, что и дюжиной лошадей не вытащить.

— Эх, зема, — с усмешкой ответил ему унтер Мешков и начал рассказывать такие страсти, от чего у подхорунжего волосы вставали дыбом, — то, что похожее на обычное авто, так это «Тигр», он для начальства и для разведки. Машина с восемью колесами называется бронетранспортер, или просто БТР. Ни в какой грязи он не застревает, ходит везде и всюду, да в придачу еще и плавает. При этом она перевозит отделение бойцов и вооружена пулеметом КПВТ, калибра семь линий, который на дальности в две версты уложит и слона. По пехоте с пятисот шагов — девятерых навылет, в десятом застрянет. Причем если пуля попадает в живот, от человека остаются две половинки — верхняя и нижняя.

Но это так, легкая кавалерия. Для серьезных дел у нас есть боевые машины и посильнее, чем те, которые ты видел. Их просто в город не пускают, боятся всех перепугать, да и порушить они могут немало. Тот же танк Т-72 проедет этот Смольный насквозь и не заметит. Водила скажет — ну в поворот не вписался, зрение плохое.

Подхорунжий поежился, представляя, как огромное железное чудовище, рыча мотором и плюясь вонючим дымом, проламывает себе дорогу через это здание. А странный земляк тем временем продолжал:

— Так что для боя у нас есть такая техника, что ты даже себе и представить не можешь. Зема, нашей ротой местный полк положить — раз плюнуть, только патронов жалеть не надо. В этом смысле нам что папуасы с копьями, что мужики с трехлинейками — все едино.

Наконец, подхорунжий Круглов осторожно задал главный вопрос:

— А вот тут в Смольном один, из этих, из большевиков, только что нам говорил, что такие, как ты, Федя, которые Сталину служат, собираются всех казаков повывести…

— Это Троцкий, что ли? — с презрением процедил сквозь зубы старший сержант. — Так ты его еще послушай, такой соврет — недорого возьмет. У нас даже поговорка есть: «П…т, как Троцкий». Да и Свердлов — это тот, который весь в черной коже с головы до ног — тоже еще та сука. Вот кто нас, казаков, под корень извести собирается. Ты, зема, среди той компании хоть одного казака или хотя бы москаля видел? Вот то-то же. Я еще к вам заеду в гости и покажу бумагу, которую подготовили Свердлов с Троцким. Поверь мне, там такое понаписано, что твоя рука сама к нагану или шашке потянется.

— Да что ты говоришь? — удивился подхорунжий. — А ведь они так складно нам обо всем говорили. О вольностях Тихого Дона, о казаках, которые русским совсем не родня, и которые должны жить по своим, казачьим законам. О наших атаманах, которые с царем воевали, за волю нашу головы клали…

— А это, зема, — сказал старший сержант, — такая ихняя хитрозадая политика. Чтобы нас всех между собой поссорить и заставить воевать друг с другом. А они будут делать на этом свой обычный гешефт под сто процентов годовых. Ничего личного, только бизнес.

Подхорунжий взорвался:

— Значит, на самом деле выходит, что эти обманщики бессовестные, волки в овечьей шкуре, мечтают на нашей казацкой крови урвать себе власть…

— Да не выходит, — кивнул головой Мешков, — понимаешь, слушать, что тебе говорят разные люди, конечно, надо, но и своей головой тоже думать обязательно. — Тут в кармане у Феди Мешкова что-то запищало, и он легко спрыгнул с подоконника, лязгнув подковками ботинок. — Ну, пока, зема, бывай! Пора мне — служба. Ты, это, — унтер оглянулся и понизил голос: — у нас в батальоне не я один такой, есть и еще станичники с Дона и Кубани. Так что готовься встречать гостей, господин подхорунжий, на днях заедем к вам в гости в казармы на Обводном. — Приветите земляков?

Круглов машинально кивнул, допивая чай, а странный унтер, подхватив чайник, рванул куда-то по длинному и темному коридору Смольного. Подхорунжий Круглов разыскал своих из полкового комитета и все им рассказал. Потом еще долго степенные казаки чесали затылки, размышляя, что бы это все значило.

Вот с такими вестями и слухами вернулись в казармы делегаты полковых комитетов. Они долго думали думу, решая, чью сторону принять в случае возможной заварухи в городе. Но, так ничего и не решив, они уже за полночь постановили расходиться, понадеявшись, что утро вечера мудренее и время подскажет — как им жить дальше.

И тут случилось вот что. На ночной дороге за Обводным каналом полыхнули яркие лучи фар, и послышался тот самый лязг и грохот, о которых так красочно рассказывал старший урядник Горшков. Мысли об отдыхе моментально вылетели из казачьих голов, и они гурьбой высыпали на набережную, не зная, куды бечь и кому сдаваться.

Ревя двигателями и лязгая гусеницами, три приземистые коробки двигались по набережной Обводного канала. Теперь казаки точно поняли, что эти прибыли по их душу. В свете фар было видно, что на грозных машинах восседали, словно мужики на телеге с сеном, вооруженные люди.

Пока железные коробки приближались к казармам, в первые ряды глазеющих казаков протолкнулись члены полковых комитетов. Страха не было. Во-первых, казачки по натуре своей были не робкого десятка, а во-вторых, им почему-то думалось, что русские люди не должны стрелять в своих же, русских. Большевики на этот раз пришли к власти тихо, без пальбы и кровопролития, никого не напугав, кроме разве что питерских гопников и послов Антанты. Но ни мнением первых, ни тем более мнением вторых казаки, в общем-то, не интересовались. Им вполне хватало и своих забот.

Поэтому никто из них даже не вздрогнул, когда все три машины остановилась шагах в двадцати от толпы. С первой из них ловко спрыгнула высокая плотная фигура.

— Здорово, земляки-станичники! — сказал военный. Должно быть, главный среди незваных гостей. Следом за ним с брони посыпались и остальные. В темноте не было видно, что механики-водители и наводчики-операторы БМП остались все на своих местах

Казачки в ответ тихо загудели и вытолкнули из своих рядов хорунжего Платона Тарасова, одного из самых уважаемых и степенных казаков.

— И вам здорово, добрые люди, — осторожно ответил Платон, потом немного помолчав, спросил: — Вы чьи же такие будете?

Офицер-поручик — в свете фар блеснули три маленькие звездочки на погонах, сделал шаг вперед:

— Господин хорунжий, не знаю, как там вас по имени-отчеству, мы роду-племени казачьего и служим лишь России-матушке и товарищу Сталину, а более — никому.

— Сталину, говорите, — почесал в затылке Платон, — а пошто ваш Сталин всех казаков под германские пулеметы погнать хочет, чтобы всех казачков извести, а землю нашу иногородним отдать? — Хорунжий с победным видом обернулся: — Верно я гутарю, братцы?

— Верно, верно, — загудела толпа.

— И кто тебе сказал такую ерунду? — со смехом выкрикнул из темноты один из прибывших.

— Так такой же большевик, Яковом Свердловым его кличут, — степенно сказал Платон Тарасов, — своими ушами слыхал, что, дескать, по наущению Сталина нас, казаков, генералы-золотопогонники пошлют под Ригу, в самое пекло, прямиком под германские пулеметы. И когда никого не останется, Сталин нашу землицу для иногородних-то и заберет. Так что отвечай, поручик, пошто нехристю служишь?

— Ты, станичник, до седых волос дожил, да только ума не набрался, — язвительно ответил морской поручик. — Это кто же нехристь-то, товарищ Сталин, что ли? Да чтоб ты знал, грузины в православии постарше даже нас будут. А товарищ Сталин, так он вообще в семинарии учился, не доучился только. Пошел за правду бороться, как Христос заповедовал.

— Точно, дядь Платон, он правду гутарит, — крикнул откуда-то сзади молодой голос, — православные они, грузины эти.