— Что он делает?

— Смеется. Ржет.

— Почему? — не понял Футболист. — Его же поймали. Чего тут смешного?

— Он под наркотой. Это мы чуть позже узнаем.

— Тогда надо показать, что он делает себе укол.

— Зачем?

— Чтобы зрители понимали, что он под наркотой.

— Тогда будет неинтересно.

— А так ничего не понятно.

— И не надо, чтобы было понятно. Потом мы все объясним — и откуда машина взялась, и чьи деньги. Но сначала нам нужно вызвать интерес зрителя.

Футболист покачал головой:

— Нет, так не пойдет. Как-то у тебя все через жопу.

Андрей устало вздохнул.

— Нет такого термина в кинодраматургии. Есть термин — интрига.

— Есть такой термин. Это наш, продюсерский. Вот я — обычный зритель. Я должен понимать, что происходит на экране.

— Скажите лучше, что вы просто жметесь добыть «Бентли» для съемок.

— И это тоже! Зрители не любят, когда им показывают роскошь. У них у самих жизнь какая? Скромная и убогая. А им тут по телевизору показывают дорогие тачки, которые они сами не могут себе позволить. Да еще деньги с неба сыплются. У человека сразу — комплекс неполноценности. Зависть. Стресс. Давление поднимается. Готово дело — человека везут на «Скорой» в больницу.

Выдав эту тираду, Футболист, очевидно, остался очень доволен собой. Андрей смотрел на него неприязненно.

— Это вам кто сказал?

— Это мне здравый смысл говорит. И жизненный опыт.

— А мне мой здравый смысл и жизненный опыт говорят другое. Почему тогда люди как подорванные смотрят с утра до вечера передачи про звезд, про их замки, разводы и машины? Если следовать вашей логике, всю страну уже давно надо было бы увезти на «Скорой».

— А так и есть, разве нет?

— Слушайте, это не разговор. Я вам рассказываю кино, а вы какую-то фигню буровите.

Футболист аж подпрыгнул в своем кресле. Не привык, чтобы гладили против шерсти.

— Мне говорили, что ты колючий, но чтобы настолько.

— А мне плевать на ваши чувства, — жестко сказал Андрей, — вы мне не начальник. Я сценарист. В России сейчас, знаете, сколько сценаристов?

— Сколько?

— Пять-шесть. Ну хорошо, пятнадцать-двадцать. А таких, как вы, кошельков, возомнивших себя продюсерами, — сотни четыре. Зайдите в Интернет, посмотрите на вакансии. Я там везде требуюсь. Все днем с огнем ищут сценаристов. Будете плохо себя вести — я встаю и ухожу. У меня сегодня еще две встречи с продюсерами.

Андрей блефовал, конечно. Нигде он не требовался, никто его не ждал, и эта работа была ему нужна позарез. Нужно было платить за квартиру, а гонорар за «В гостях у сказки», который он ухитрился растянуть почти на год, иссяк давно и безнадежно.

Футболист насупился и опустил голову, разглядывая свои золотые кубки. Думал, что ответить. В конце концов решил не замечать тона Андрея.

— А вот менты твои…

— А что менты? — с вызовом спросил Андрей.

— Разве так должен вести себя милиционер?

— А как он должен себя вести?

— Он не должен прерывать преследование преступника.

— Мало ли что он не должен.

— Зрители этому не поверят.

— Послушайте. Вы видели когда-нибудь милиционера?

— Видел, конечно.

— Вспомните последнего милиционера, которого вы видели. Вспомните. Вспомните, я серьезно. Конкретного мента вспомните, которого вы последним видели. Вспомнили?

— Ну…

— А теперь скажите — вот этот мент, которого вы вспомнили, в этой ситуации будет деньги собирать или будет гнаться за преступником?

— Хрен знает.

— Неправда. Вы знаете, что он будет делать.

— Господи, да, конечно, менты все продажные сволочи. Ради денег маму родную зарежут, — оживился Футболист. — Вот у меня был случай, еду я однажды ночью по Малой Дмитровке…

— И что? — Андрей безжалостно прервал намечающийся мемуар.

— В смысле, что? — не понял Футболист. — Я тебе говорю, еду я по…

— Вот я вам показываю этих самых ваших ментов, которые вас кошмарили на Малой Дмитровке. А вы мне говорите, что они — рыцари без страха и упрека, комиссары в пыльных шлемах.

Футболист замахал руками.

— Тут совсем другое! Одно дело — кино, другое дело — жизнь.

— Вот поэтому люди и перестали кино смотреть. Потому что в жизни одно, а в кино — другое. Люди устали от бесконечного вранья. Они хотят узнаваемой правды. И при этом — интересной, увлекательной истории.

Футболист помрачнел. Он видел, что Андрей говорит логично, но при этом его логика противоречила его картине мира. Сейчас заговорит про советское кино.

— Вот мы в детстве смотрели кино…

Ну конечно.

— Были же хорошие фильмы про милиционеров. «ТАСС уполномочен заявить…», «Визит к Минотавру», «Трактир на Пятницкой», этот, как его, с Высоцким…

— «Место встречи изменить нельзя»?

— Вот-вот. Люди хотят вот такое кино смотреть.

— Ну так и давайте такое кино снимем.

Футболист смотрел на Андрея, как ребенок на карусель.

— Так давай.

— Если вы хотите снять такое кино, как «Место встречи изменить нельзя», — не лезьте в мою историю с вашими идиотскими замечаниями. Дайте работать профессионалам.

— Я же вижу, что у тебя история идет куда-то не туда…

Разговор пошел по второму кругу.

Андрей встал.

— Спасибо за то, что уделили время.

— Ты куда? — удивился Футболист.

— Не хочу я с вами кино делать.

— Это еще почему?

— Потому что вы ничего не понимаете в кино.

— Сядь.

Андрей сел.

Футболист открыл ящик стола и положил на стол пачку денег. Доллары. Сотки. С портретом Бенджамина Франклина, со своими длинными волосами похожего на пожилую рок-звезду.

— Здесь три тысячи. Это аванс. Когда напишешь сценарий, получишь еще десять. Ферштейн?

Трех тысяч долларов хватит Андрю на полгода. А десятки… он никогда не держал в руках таких денег. За «В гостях у сказки» ему заплатили тысячу. И это были сумасшедшие деньги. Просто книга очень понравилась детям директора издательства.

— Ладно.

Деньги со стола перекочевали в сумку Андрея. Как бы сами собой.

— В понедельник пришлешь заявку. Мне пятнадцатого числа нужно показать заявку на канале.

— Хорошо.

До понедельника три дня. Вечность. Он что-нибудь придумает.

— И чтобы без этих твоих… интриг.

— Хорошо, — пообещал Андрей, — интриг не будет.

Оказавшись на улице, Андрей непроизвольно придерживал рукой сумку, где лежали деньги.

Работать с Футболистом будет трудно. Но все равно это легче, чем жить вообще без денег. У него была работа. Наконец-то. Сценарная работа. Настоящая сценарная работа. Он — сценарист.

9:46

У Аси было предчувствие, что на этот раз все получится.

Сколько раз за это лето она ходила на собеседования? Наверное, двадцать раз. Или тридцать. Она сначала считала, потом сбилась и перестала считать. Каждый день она заходила на сайт job.ru и покупала каждый номер газеты «Работа». Обводила кружочком телефоны, звонила, высылала резюме.

Такое вот резюме — полстранички. ФИО. Место и дата рождения. Образование. Контакты.

— А опыт работы? — спрашивали у нее, и она в ответ смущенно улыбалась.

Она пыталась устроиться продавцом в магазин, курьером в редакцию газеты, диспетчером в метро. И везде ей улыбались, обещали перезвонить и никогда не перезванивали.

Кому нужна работница с кандидатской диссертацией и без опыта работы?

Никто не хочет иметь в штате человека, который гарантированно умнее вас и при этом совершенно ничего не умеет.

Вы бы взяли такого человека на работу? Я — точно нет.

Пока Ася училась в университете, она не думала о будущем. Оно просто где-то там сияло и было безусловно прекрасным, счастливым и радостным. В аспирантуре она осталась по инерции — все произошло как-то само собой. Даже когда дело шло к защите, она не задумывалась о том, что дальше. Были какие-то смутные мысли о том, что инерция и здесь вывезет, что в университете найдутся для нее какие-нибудь четверть ставки и спецкурс по испанской литературе.

Но в марте научный руководитель, пряча глаза, сказал, что о том, чтобы она осталась на кафедре, «речи не идет». Сказал и сказал, как-то особо не акцентируя. Ася не обратила на его слова особого внимания. Нужно было думать о защите. Об автореферате, оппонентах и черных шарах. Нужно было просыпаться по ночам в поту и понимать, что — нет, то, что ее диссертацию по Кальдерону зарубили — это сон. А ее жизнь не есть сон.

Защита прошла быстро и тоже как бы между делом. Даже обидно. Еще пара недель на всякие формальности, и Ася оказалась в пустоте. В вакууме. Ее подруги по аспирантуре разъехались по теплым местам.

Ася даже не удивилась, узнав, что на кафедре осталась Кудрявцева — дура дурой, но зато с ногами от ушей. Все знали, что дисер за нее писал сам завкафедрой и что она все это время жила у него на даче. Это было так банально и предсказуемо, что у Аси даже злиться не получалось по этому поводу.

У нее осталась только бабушка. И книги. Она всегда любила читать.

Но тут вдруг как будто она разучилась понимать язык. Брала книгу, читала и видела, что это написано не для нее. Теперь не для нее. Мертвые слова разлагались, как пчелы в улье опустелом, теряли смысл.