— Аккуратней! — чуть повысив голос, потянулся капитан, отбирая находку.

Сразу три фонаря осветили руки кэпа, развязывающего бечёвку, разворачивающего верхний слой плотной серой бумаги. На свет появились первые белые листы, исписанные мелким почерком.

Волков пригляделся — на английском. Руки кэпа подрагивали, разобрать ничего было невозможно, а сам Черто́в, бегло пролистав, отыскал подпись в конце:

— Письмо Ли-Смита. Невероятно!

Все вдруг заговорили разом. Волков улавливал лишь отельные фразы, не всегда понимая, о чём говорят.

— …я был в две тыщи одиннадцатом — тут всё прибрали, вычистили…

— …а сейчас мусор всякий, ржавые консервные банки, даже каменный уголь в углу…

— …м…даков хватает…

— …турысты, мля-нах их…

— …но откуда эти древности?

— Может, объясните… — Волков взглянул на капитана с боцманом, продолжавших изучать бумаги. — Я так понял — это артефакты старых полярных исследователей?

— Дело в том, что в 1913 году тут побывали люди из экспедиции Седова и упоминали об этих находках. Но уже в двадцать девятом другой «Седов» — советское судно, также проходило по этим местам. Члены экипажа побывали тут и уже ничего этого не обнаружили. Кто-то прихватизировал ценные исторические документы.

— Так, может, это новодел? Для привлечения туристов… дескать, «великое открытие», «невероятная находка», и под это дело приторговывают «настоящими» историческими артефактами?

— Хорошая версия, — крякнул боцман, — только…

— Только есть странности и нестыковки, — подхватил капитан, двинув вдоль стен, освещая фонарём, показывая: — Вот это нацарапал штурман «Эйры» в 1881 году, вот надпись Вильяма Брюса из экспедиции Джексона 1897 года. Но нет ни одной записи последующих годов. А они были. После постройки сего обиталища на этих стенах отметились многие полярные экспедиции, да что там говорить — все кому не лень! Вот, например, на этом месте, над брюсовской, я прекрасно помню, была запись 1955 года. А вот тут отличились наши ухари в шестидесятых годах, накарябав, как они убили и вые… поимели медведя. Придурки. Сохранность домика, как видите, идеальная — не закрашено. Не скоблили. Их просто нет! Ещё нет!

— В смысле «ещё»? Не пойму, к чему вы клоните?..

К разговору капитана и морпеха прислушивались уже все, притихнув.

Черто́в на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Скинув капюшон, провёл рукой по голове, словно с непокрытой головой лучше думалось.

Начал он плавно, подбирая слова, сам ещё не уверенный в своих выводах:

— Честно говоря, я всё ещё надеялся, но полное отсутствие следов человека на Земле Александры вызвало у меня определённое ощущение. Как будто мы плыли, плыли и… приплыли.

— В другую Арктику?

— Время. Тут ключевое слово «время». Арктика та же — время другое. Как будто время замерло, отыграло назад в позапрошлый век — самый конец или прошлый — в начало. Потому что — морзянка в эфире и тот пароход, дымящий на угле, не иначе. Я рассудил, что ближайший человеческий «памятник» находится на Белле. До Капа-Флоры топлива на вертолёте точно бы не хватило.

Стоящий рядом Шабанов непроизвольно кивнул, подтверждая.

— И вот, — Черто́в окинул взглядом стены зимовья, — я вижу, что после Смита и Джексона тут никто не бывал. Словно мы окунулись в прошлое. И тогда становится понятным отсутствие спутников… их время ещё просто не наступило.

— И вы так спокойно об этом говорите? — только и пробормотал Волков.

Остальные молчали, чуть ли не открыв рты, тяжело переваривая полушариями серого вещества эту идею, версию или действительно — действительность.

Озвученное кэпом легло громом среди ясного неба. И как в дополнение снаружи громыхнуло выстрелом, заставив всех излишне остро отреагировать — вздрогнули и скопом повалили на выход.

Доносится:

— Медведь!

«На улице» солнце совсем не щадит сетчатку, и, щурясь, озираются «где?», «кто?», «куда?».

— Медведь! — снова слышится крик, на слух Волкова, совсем без паники. Оглянулся, влекомый звуками и общим движением. И увидел! Первое, что бросилось в глаза — шерсть медведя была перемазана ярко-красным.

«Кровь!»

Самое удивительное, что, несмотря на кровавый вид, зверь не выглядел свирепым хищником. Лейтенант доверял своему интуитивному нутру, но и на этом уровне ощущения страха не приходило. К тому же более опытные полярники не выказывали никакой суеты — никто не дёргал остервенело затвор, не целился из ружья, хотя держали настороже.

Медведь стоял метрах в тридцати, подняв вытянутую морду, чёрной точкой носа вынюхивая новые запахи.

— Тюленя поди сож-жрал — сытый, — поясняет Черто́в таким голосом, словно сам наелся до отвала, — просто ему интересно — любопытная тварь!

— Совсем непуганый, — удивляется морпех. И как бы догадываясь: — Выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

— Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда — он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, — спокойно просветил кэп и крикнул: — Пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо, услышал — фыркнуло, разбрасывая искры и дым прямо под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону… дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать, с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

— Столько мяса убежало, — с улыбкой посетовал лейтенант. — Он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё «кхе-кхе», отмахнулся:

— Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет — ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая [Всё дело в витамине А, концентрация которого в печени белого медведя очень высока. Употребление в пищу даже небольшой порции медвежьей печени приводит к тяжёлому отравлению.].

Волков на это удивился и уже хотел разузнать побольше, как Черто́в неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

— Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не спокоен. Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что — Арктика! Поверьте — я знаю! Мне пятьдесят три, а на севера́х я, в полярке — по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе — обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот — даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может, из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови, короткая стрижка… И только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина — сединой, и взглядом… цепким, колючим, пожившим.

А капитан «Ямала» продолжал бередить свои ассоциативные образы:

— Потому что Арктика сама по себе… как экскурсия — путешествие в прошлое!

Здесь нет бактерий, поэтому не разлагается дерево. Лёд и мороз — прекраснейшие хранители. И нередко можно найти что-нибудь такое-эдакое… выстёгивающее нервы, вмерзшее во льды и снега́ за целую сотню лет назад, но как будто вчера! Целёхонькое. Почти. Ильич, упокой его, в мавзолее позавидует! Вот как! И если помереть (а придётся), то сгинуть бы здесь — во льдах, поближе к полюсу.

И если твои бренные останки не найдёт оголодавший мишка или человеки, пролежишь не одну сотню лет. Хэх! Сохранишься, словно тело астронавта в вакууме космоса в скафандре… среди астероидов иль на пыльных лунных тропинках. Романтика!.. И не надо скептически улыбаться, молодой человек! Посмотрите на эту базальтовую громадину, торчащую посреди льда и снега. Это ж… совершенно фантастический пейзаж, словно другая планета! Как холодный вечный космос, где время замерло между «вчера» и «сегодня», посреди «давно» и «ныне», сохраняя часы, минуты на десятки, а то и сотни лет.

Ветер сносил слова в сторону, востря уши некоторых членов экипажа. Увидев, что опять набрал аудиторию, кэп прервался:

— Но… долой лирику. Что это у вас?

В руке лейтенант всё ещё сжимал обрывок плотной бумаги (на вид и ощупь), который подобрал в хижине, поддавшись общему порыву что-нибудь отыскать:

— Да, вот… нашёл.

— Обёртка от пеммикана. Практичная еда для полярника [Pemmican — название происходит от индейского «пими-окан» (род жира) — высокопитательный мясной пищевой концентрат в сухом или вяленом виде.]. В самом ходу в девятнадцатом веке и до первой половины двадцатого, — повертев в руке желтоватый лоскут, Черто́в встретился с понимающим взглядом с Шабанова. — Что у тебя на борту?

— Из жратвы — НЗ. Ещё сухарики какие-то молодёжные — Осечкин трескает постоянно, оттого с запасом. И сухой спирт, как топливо.

— Тащи всё. Оставим здесь. И двигаем обратно. Всё что могли, мы уже увидели. По уму — сделать рейс на Нортбрук, но… покумекать надо.

— А если там сейчас кто-то загибается?

— Кто? Я всё понимаю… конечно, не конвенция открытого моря, но коль у нас есть возможность помочь, надо бы… Вопрос — кому? У нас нет точной сегодняшней даты. И даже охватывая весьма большой период — с 1897 по 1913 год… сейчас припомню… В 1899 году — итальянцы. Где их там искать за островом Рудольфа? И сколько на это уйдёт времени? В 1901-м — экспедиция Болдуина. Та же хрень. Лето девятисот первого — ледокол «Ермак» во главе с Макаровым. Всё пройдёт благополучно.