* * *
— Сто десять лет?! — Константин Иванович Престин только покачал головой, стараясь не смотреть на собеседника, посчитав, что тот немного не в себе. — Ваш корабль способен проходить не только через льды, но и через время?
— Это было какое-то природное явление, феномен — вдруг всё заволокло белым свечением, экипаж потерял сознание, судно шло неуправляемым! А когда мы очнулись, через несколько часов выяснили, что уже здесь. В девятисотых.
Капитан ледокола вовсе не пытался что-то доказывать и убеждать — говорил с такой печалью и задумчивостью, что почему-то хотелось ему верить. При упоминании о «белом свечении» вежливая улыбка Престина похолодела и моментально сползла с лица. Он немедленно вспомнил уже наблюдаемую им ранее аномалию, пришибленную команду норвежской шхуны и уходящий во льды красный силуэт.
Рука непроизвольно дёрнулась перекреститься. В благоговении. Потому что сотворить подобное под силу только Богу или дьяволу, а белый свет всегда ассоциировался с божественным проявлением.
И пусть Константин Иванович ещё не принял это поразительное физическое явление на веру, оно ещё не уложилось в голове, но он уже пробовал его на вкус своего разума, теперь иначе оценивая этот потрясающий ледокол, его тоннаж и мощь силовых установок. По-другому смотря на непривычную обстановку и предметы непонятного назначения.
— Сто десять лет! — повторил он чуть тише, но казалось, что эти «сто десять» теперь обрели весомость всех тех десятков лет, ещё не прожитых, но уже как бы случившихся, — сто десять лет смены дня и ночи, закатов и рассветов…
Вдруг нестерпимо захотелось расспросить, разузнать: «А что же будет, как дальше жить-то будем?»… И о себе захотелось, но тут же устыдился собственной гордыни: «Да кто я таков, чтобы обо мне помнили потомки».
Воображение прыгнуло амплитудой и снова упало в скепсис. Взяв себя в руки, отогнав волнующее наваждение и свою наивность, Константин Иванович как можно строже заявил, покачав головой:
— Мне трудно принять ваши слова на веру. Крайне трудно. Извольте…
— Да, етит твою! Иные вопросы без бутылки крепкого не разрулить и не понять! Мне проще показать, чем сказать, чтобы вы поверили, — Черто́в залпом выплеснул позабытый и остывший кофе. Отыскал взглядом буфетчика, который, подав напитки и булочки, «спрятался на стрёме» за стойкой раздачи, сделав ему знак, указал на телевизор: поставь чего-нибудь.
Висящий на стене здоровенный ЖК-экран был подсоединён к общесудовой телевизионной системе. Параллельно имел соединение с DVD-проигрывателем. С ним-то и стал возиться буфетчик, вогнав диск в приёмник, перебирая пульты, выводил содержимое на обозрение.
— Понятие синематограф вам, естественно, знакомо…
Престин не ответил, уже глядя на засветившийся экран, на быструю смену цветных букв и обозначений. Потом пошёл видеоролик.
Случайно ли! И откуда он взялся, но диск был пропагандистским фильмом о проходе эскадры Северного флота России арктическим морским путём. «Ямал» тогда тоже участвовал в проводке кораблей ВМФ через льды.
У Престина в буквальном смысле слова отвисла челюсть. Он даже не слышал, как вернулся мичман и его сопровождающий.
Черто́в принял доклад у начальника службы безопасности «где и как разместили матросов с шхуны». Мичман же, позабыв всё на свете, оторопел с открытом ртом, уставившись в открывшееся «окно» телевизора — в другую, невообразимую реальность.
А на экране, под бравые комментарии ведущего, сменялись кадры: узнаваемая красная надстройка ледокола с акульей улыбкой, очерченные серыми обводами боевые корабли, бредущие кильватерным караваном среди ледяного крошева.
Рисующий картографический штрих-пунктир пути из Баренца до моря Лаптевых. Винтокрылая тушка Ка-27, зависшая над палубой.
А затем флагманский крейсер феерически стал долбить ракетами, бомбомётами и артустановками, и кто-то из гостей невольно охнул в восхищении.
И диктор высоким тоном всё напирает, гавкает: «Атомный крейсер, атомный флот…».
И бормочущий Черто́в:
— Вот зараза, теперь вопросы задавать будут, что это такое — «атомный»?
И «подкравшийся» сзади лейтенант-морпех:
— Да не парьтесь вы, придумаем чего-нибудь. Нарицательное оно типа! По фамилии спонсора-изобретателя, например. Отбрехаемся! Главное не это!!!
— А что же? — Капитан овладел пультом, суча пальцем по кнопкам, колеблясь, поставить на паузу-стоп, или пусть предки продолжают офигевать от футуристического завала.
— Я сегодня всю ночь не спал. Читал.
— Похвально…
— Ну не надо… будет вам подкалывать. Я проглотил «Крейсера́» Пикуля и начал «Цусиму» Прибоя…
— Оп-па! Из судовой библиотеки? И чего?
— Андрей Анатольевич, но вы же понимаете, что ледокол просто просится выполнить своё предназначение…
— Охренеть, какими вы словами заговорили — «предназначение»!
— Но это такой интересный шанс! Вы же сможете провести Вторую Тихоокеанскую эскадру Рожественского Северным морским путём?
Капитан откинулся в кресле, с интересом взглянув на лейтенанта, как бы оценивая.
— У меня тоже мелькнула подобная мысль. Но всю эскадру будет сложно, практически нереально.
— А всю и не надо, достаточно быстроходных крейсеров, — продолжал нашёптывать лейтенант. — Я, когда про рейды Владивостокского отряда читал, подумал, а если бы им радар, да они вообще бы такое вытворяли… И Камимуру щипали прям ночью… как со слепым игрались бы.
— Камимура… это японский адмирал, видимо? Запамятовал.
— Да.
— Ага. Но повторю — провести всю ораву, включая суда снабжения, нам будет крайне сложно. Если только пару-тройку кораблей. И-и-и… желательно броненосцев — у них поясная броня, им легче во льдах будет, — капитан взял лист бумаги и стал задумчиво черкать на нём бессмысленные линии — вероятно, ему так лучше думалось. — Вы просто не представляете, с какими трудностями сопряжён подобный поход. Организационно и исполнительно. Допустим, мы сможем заинтересовать российское адмиралтейство и царя (без его позволения такие решения, естественно, приниматься не будут). Так вот, какие корабли будут участвовать в походе? Какова их дальность плавания? Угольщики с собой тянуть придётся однозначно. Я когда-то читал, что эскадра Рожественского шла с постоянным угольным перегрузом. Но во льдах, возможно, это даже плюсом — ниже осадка, ниже винты и броневой пояс. В общем, надо считать, просчитывать, согласовывать… А радар с ледокола снимать я не стану. Категорически.
— А если на сам «Ямал» воткнуть орудие? А? И в рейд на коммуникации противника! В проектах наших ледоколов, насколько я знаю, были заложены мобилизационные потенциалы.
— Фы! Потенциалы! — передразнил капитан. — У нас всё что ни строилось — под войну было заточено. На «Арктику» орудия ставили, даже постреляли. На «Ямале» пушек отродясь не было. Однако фундамент под артустановку на верхней палубе полуюта имеется. И один из радаров у нас как раз таки военного типа — система наведения, целеуказание, то-сё. Курсы теории в обязаловку я прослушал, кстати. Зачёт сдал на «пять». Но всё это ерунда. Сам же говорил — ледокол для этого времени бесценный артефакт. Полностью с этим согласен, и рисковать им я ни в коем случае не стану. Ко всему спускаться к тропикам нам не рекомендуется — наш атомоход исключительно ледового класса, для холодных широт. Система охлаждения оптимальна до температуры забортной воды в десять градусов. Выше — будет падать мощность. Короче, перегреемся.
Конец ознакомительного фрагмента
