Будучи человеком дотошным, любившим разложить всё по полочкам, Константин Иванович Престин и не подозревал, что столкнулся с психологическим противоречием, название которому придумают через полстолетия — футуршок. Несоответствием его представлений о технических вершинах современного кораблестроения с тем, что он сейчас видит.

А два судна неумолимо сближались. Бинокль позволял уже видеть даже, как говорится, заклёпки, которых, кстати, на чужаке не наблюдалось. Совсем.

— Куча всяких антенн, штырьков по верху всей надстройки, — шевелил губами Престин. — «Ямал» кириллицей (странно) и вот там по-иностранному. На возвышении юта — это однозначно машина, судя по окошкам. Или иллюминаторам. Подводный аппарат? Не похоже. Слишком тонкие детали, и стои́т сей агрегатус на колёсиках [Aggregatus (лат.) — соединённый, собранный. Агрегат.].

Ледокол обогнул очередной айсберг и снова правил на «Скуратова» своим оскалившимся в носу «эх, проглочу». Тем не менее на встречных курсах, согласно морским правилам, принимал вправо.

В широких иллюминаторах ходового мостика теперь чётко были заметны непокрытые головы экипажа.

— Хорошо им там, наверное, тепло!

Престин невольно зябко поёжился на это замечание мичмана и тут же вздрогнул, услышав крик сигнальщика.

— Он выбросил флажный сигнал «имею важное сообщение»!

Несколько дней назад или на сто лет вперёд

Рисовал каприз руки —
«Люди или призраки?»

Научно-экспедиционное судно «Михаил Сомов», которое практически было закреплено таскать грузы на архипелаг Франца-Иосифа для военных, по явно какой-то великой надобности, а может, и просто с бодуна кинули в рейс раньше мая, когда в Ледовитом океане ещё лежат тяжёлые льды.

Дизель-электроход «Сомов» был всего лишь судном ледового класса, ему для этого дела требовался поводырь — полноценный ледокол [«Михаил Сомов» способен преодолеть ледяной покров толщиной не более 70 см.]. Вот и припахали «Ямал».

А поскольку аренда «Сомова» в сутки — три миллиона рубликов, а у полновесного атомного ледокола и того больше, вояки решили суда порожняком не гонять и настояли на основательной загрузке и атомохода.

На тот момент никаких заказов (даже туристических) для «Ямала» не было, и Росатомфлот особо не артачился, отклонив уж совсем крупногабариты… и то на усмотрение капитана судна. Хотя погрузка, конечно, затянулась.

На борт приняли бочки с ГСМ, строительные наименования, контейнеры с военной маркировкой (тут ведали только вояки и суперкарго), два вездехода «Макар», взвод личного состава морпехов под командованием старшего лейтенанта. От военного ведомства была ещё пара в гражданском, которые носились с тремя среднего габарита ящиками, требуя аккуратности при кантовании и размещении на борту. Командир морпехов предупредил старпома о наличии некоторого вооружения в одном из контейнеров — решили не привлекать к этому особого внимания, заставив нужный контейнер другими с невозможностью быстрого доступа.

Пока загрузились и буксиры стали править отход ледокола от причала, «Сомов» уже сутки как был в море. Правда, дальше широты́ северной оконечности Новой Земли, где лёд толщиной до метра, дизель-электрохода уже не прошёл бы.

А «Ямал» нагонял упущенное время, давя 19,5 узла.

Где-то между 73-й и 74-й параллелями (согласно автоматическому мониторингу) всё и случилось….

* * *

«И вот же чертовщина какая, мы только на третьи сутки примерно сообразили, после того как облазили Землю Александры и ближайшие острова — куда, а верней “в когда” нас занесло!» — Капитан ледокола «Ямал» Черто́в Андрей Анатольевич, покряхтывая, массировал всё ещё колющий болью локоть, снова вспоминая, как всё было с того момента, как экипаж вернулся к дееспособности.

Сам он очнулся у себя в каюте на полу, непрезентабельно распластавшись плашмя. По этому «плашмя» и получал от пола серией неравномерных вибраций, пинков и ударов.

Всё знакомо и почти привычно — ледокол шустро пёр с постоянной скоростью, перемалывая льды.

«Примерно от метра до полутора, — на глазок, но вполне профессионально и однозначно верно оценил Черто́в, — а при особо чувствительном толчке можно смело говорить обо всех двух с половиной — торос разрубили. Опыт не пропьёшь! Но что за хрень? Чего это я разлёгся?»

Вот тут, наконец, пришло понимание: «Что-то произошло!» — выплеснув и раскидав адреналин по клеточкам.

Вскочил, даже сразу не ощутив боли в ушибленном локте. Побежал по трапу наверх на мостик, услышав, как за спиной зазвонил внутрисудовой телефон. Однако возвращаться не стал — тут рядом.

Первый, кто ему попался — начальник радиотехнической службы:

— А я к вам, звоним — не отвечаете…

Пока суть да дело — осматривались во всех помещениях, отсеках и каютах, показалось скупое полярное солнце, штурман быстро его поймал своими штурманскими прибамбасами и озадаченно выдал координаты. Вот тогда сразу поверили независимым хронометрам, отсчитывающим не только часы и минуты. И стало понятно — почему вокруг сплошное белое снежное поле с исчезающей за кормой бороздой проломленного льда. Прикинув навскидку — сколько миль отмотали за 16 часов.

Понятно, что поднялись выше к северу, к 78-й параллели, но штурман сразу отметил кое-какие нестыковки со средней скоростью и расчётом времени между точками координат от места до места.

— И температура, несмотря на то что мы находимся ближе к полюсу, всё равно не соответствует карте погоды — ниже на 9–12 градусов.

— Потом покумекаем, — отмахнулся Черто́в, бросив вдовесок раздражённый взгляд на начальника радиотехнической службы, который снова порывался доложить о том, что не успел по пути на мостик. — Да погоди ты со своей связью!

От само́й мысли, что судно столько времени шло неуправляемым, без контроля со стороны экипажа, у капитана волосы вставали дыбом.

Беглый взгляд на приборы, дублирующие устройства управления, индикаторы винтов и энергетической установки, шкалы радиационной безопасности… на вахтенных, которые уже считали показания и не выказывали каких-либо тревог, немного успокоил.

Но всё равно, представлял, что могло произойти с судном за время полного отсутствия контроля, и становилось не по себе.

«Чёрт! А могли ведь запросто влететь в айсберг, в другой корабль, на рифы. Потерять лопасти, в конце концов…»

Не удовлетворившись видом с рубки, Черто́в накинул чего потеплей, поднялся на открытую площадку надстройки, огляделся вокруг по горизонту — почти белая равнина, с редкими шагреневыми торосами. Ещё реже вмёрзшие возвышающиеся айсберги. На востоке тусклое, унылое рассветное солнце в стылой дымке — первые утренние потуги пробиться и заискрить на кристалликах замёрзшей воды.

— Эк морозцем резануло, — выдохнул па́ром, — ничего — привычны.

Быстро протрусил к правому крылу, облокотившись на леера, глянул вниз.

Ледокол мощно из-под штевня от борта проминал, выдавливал крупные колотые куски, лопающиеся с каким-то жутковатым харкающим звуком, встающие на ребро, краем уходя в воду.

В месте излома (в разрезе) льдины практически однородно зеленовато-изумрудного цвета с верхней снежной шапкой.

«Остаточный однолетний [Остаточно однолетний лёд — не растаявший за лето в новом цикле замерзания.], — резюмировал со знанием опытного полярника, — холодно-то чего так, не пойму?»

И поспешил вниз.

— Судя по тому, как навалено и разбросано всё то, что не было закреплено, в лёд мы вошли на полном ходу. Об этом говорит и просмотр записей с видеокамер системы физической защиты, — старпом уже принял большинство докладов от руководителей служб судна о состоянии на борту, — система предупреждения столкновения стояла…

В общем, только на «предупреждении».

Предположу, что по краю ледяного поля был окрепший нилас [Нилас — тонкая эластичная корка льда, достигающая толщины более 0,5 метра.]. Да и по кромке — однолетний лёд. Так что удар был, но небольшой. Ничего серьёзного с мест не сорвало. Сдвинуло один контейнер с креплений на палубе, но они там плотно… сильно не разогнался.

— А люди?

— А все уже лежали! Более того, кто был на полу — даже меньше пострадал, чем те, кто в койках. Сыпануло что-то малость со столов, да незакреплённое с полок…

На удивление обошлось без фатальных травм — ушибы, синяки. Дохтур выборочно провёл диагностику, взял анализы у потерпевших и не очень — говорит, что никаких необычностей и отклонений.

— Потерпевших?

— Самое авральное случилось на камбузе — маленький пожар. Но автоматика вырубила предохранители электроплит. Автоматика же потушила и возникший пожар. Сейчас там разгребают бардак, да поварята немного траванулись дымом. Военные пассажиры — там тоже почти в норме. Их старлей говорит — он сам и сержант шлёпнуться всё же умудрились. А рядовые как раз «жим лёжа» выполняли. Так бравой шеренгой и «прикорнули» в коридоре на третьем ярусе.

— Ну, надо же!.. — Сразу подумав: «Пассажиры — это всегда проблемы. Эти хоть военные — без лишних вопросов и паники».

— Так вот, — продолжил помощник, — а потом повезло — торосистость мелкая, редкая, вгрызались в лёд считай что постепенно. Ход плавно ушёл к минусам. Так и гребли, ломая, раскалывая поле. Пневмообмыв на автоматике стоял — пошёл отлив от борто́в. Да чего там… мы «пак» [Паковый лёд — старый морской лёд, просуществовавший не менее двух годовых циклов нарастания и таянья. Толщина такого льда не менее трёх метров.] в штатном порядке и до трех метров сломим, а тут, судя по толщине — ещё молодой, однолетний. Уже погоняли в разных режимах — вибрации на винтах нету, значит, лопастей не потеряли…