Александр Пономарев

Ликвидатор. Темный пульсар

Глава 1. Последняя экскурсия

Зона — это особый мир. Здесь мало кто может похвастаться долголетием: аномалии, мутанты, выбросы, жадные до чужого хабара бандиты — все так и норовят отобрать жизнь у бедняги сталкера. Я сопротивлялся как мог целых пять лет. По местным меркам я был почти Мафусаилом. Дольше меня отравленные земли топтали лишь легендарные личности вроде Болотного Лекаря, Краплёного, Семецкого (хотя последнего к долгожителям можно отнести с большой натяжкой) и других знаменитостей из этого списка.

Без ложной скромности скажу: кое-кто из молодняка и меня уже вписал в легендариум Зоны. Бывало, встретишь бродяг на радиоактивных просторах, сядешь с ними у огонька, излишки радионуклидов из организма водкой выведешь, поговоришь за жизнь, а потом такое о себе узнаешь, что хоть стой, хоть падай. В лицо-то Колдуна — то есть меня — мало кто из новичков знал, так что немудрено было ребятам рассказать очередную байку, не подозревая, что герой их историй сидит рядом. Судя по этим россказням, я мог быть невидимкой, способен был передвигаться с немыслимой скоростью, мутантов давил голыми руками, фанатиков одним лишь взглядом пачками к Тёмному Сталкеру отправлял, да еще и редчайшие артефакты гроздьями из аномалий вытаскивал. Ну прямо-таки супермен недоделанный (или переделанный, разве этих сказочников поймёшь).

Конечно, дыма без огня не бывает. Я и в самом деле мог натравить мутняков друг на друга или на расстоянии убить человека, не пользуясь оружием, но старался не злоупотреблять полученными в дар от отца способностями [См. роман «Ликвидатор».]. Играл в благородство, так сказать. Да только вот Зона не любит романтиков-идеалистов, в два счёта пускает их на мясо или превращает в зомби.


В Зоне действует только один закон — закон силы. Тут или ты убиваешь, или убивают тебя, другого не дано. И если сразу не смог дать достойный отпор, значит, ты — слабое звено, фундамент пищевой цепочки. А раз так, то не удивляйся, что возомнившие себя хищниками ублюдки устроили на тебя охоту.

Если бы я утром, у железнодорожной насыпи, врезал мародёрам как следует, вместо того, чтобы пострелять для острастки, укладывая пули в насыпь над их головами, то сдал бы моих «пассажиров» коменданту лагеря вовремя.

Сам виноват, нечего было с мародёрами нюни разводить. К этим отморозкам вообще нельзя по-человечески относиться, они ведь хуже мутантов: те хоть убивают, когда жрать хотят, а эти — ради удовольствия. У них нет ничего святого: они раненого добьют, лишь бы поживиться содержимым его рюкзака, пусть даже это будет просто рваная и тощая заплечная котомка.

А пощадил бандитов я не просто так. Около года назад я заметил, что каждый раз, когда мне приходилось убивать другого человека — пусть даже человек этот был мразью, какой ещё свет не видывал, — во мне происходили изменения. Я становился чуть более жестоким, чуть более холодным и отчуждённым. Появились страшные головные боли, ощущение присутствия чего-то чужеродного в организме. Или кого-то. Поначалу я принял это за неизбежную в таких случаях деформацию психики, но растущий с каждой отнятой мной жизнью радиус действия моих ментальных способностей подтолкнул к мысли о необратимой мутации. (Вот откуда появилось то ощущение чужеродного присутствия внутри меня.) Так что я ввёл для себя табу на убийства и старался прибегать к столь радикальному методу решения проблем только в крайних случаях. Ведь я вовсе не хотел лишиться всего, что имел: жены, ещё не родившегося сына (Настя была не в курсе, что я знал о её беременности) и любимой работы. Да, как бы странно это ни звучало, но мне нравилось топтать Зону вместе с туристами, военными или учёными.

Не получив сразу по соплям, бандиты осмелели и двинулись следом за нами, как только прошла у них медвежья болезнь после моей предупредительной стрельбы. Любой другой на их месте давно бы уже понял, что имеет дело с профи, решившим по каким-то лишь ему одному известным причинам пощадить противников, и не стал бы испытывать судьбу. Но мародёры приняли моё предупреждение за слабость и решили схарчить меня вместе с туристами — когда ещё такой жирный куш достанется: семь богатых иностранцев и упакованный по последнему слову Зоны проводник.

Живыми бандитам мы были не нужны. Мародёры просто хотели загнать нас в тупик, обобрать до нитки, а потом пристрелить или отправить на все четыре стороны на прокорм мутантам. Ну а костюмчики наши, оружие и добытый нами во время экскурсии хабар продать подпольному барыге. Кстати, артефактов у нас было довольно много: с пяток «пушинок», столько же «горгон», две «зарницы» и «окорок». Не редкие приблуды, конечно, много денег за них не возьмёшь, так ведь у туристов и не было такой цели. Они просто собирали дары Зоны, чтобы похвастаться потом перед друзьями весомыми доказательствами своих приключений, а не только фотографиями убитых мутантов.

Впрочем, бандиты были бы рады и этому шлаку — какие-никакие, а деньги. Кроме того, сущность у них, у мародёров, такая. Они же, как гиены, подбирают всё, до чего могут дотянуться, и не брезгуют даже убитым в хлам оружием. Ну а что? И среди отбросов общества встречаются умельцы из тех, что могут из двух-трёх экземпляров неликвида собрать один вполне рабочий образец.

Знавал я одного такого самоделкина. Его вообще-то Толиком звали, но в Зоне прилипло к нему прозвище Сифон за неизлечимую страсть к жидкому антираду. Золотые руки у парня были, из любого дерьма он мог изюминку сделать, да только водка его погубила. Как-то подрядился он собрать для банды отморозков семь рабочих автоматов Калашникова из притащенного заказчиками ружейного металлолома. Братки дали Сифону на всё про всё неделю, аванс заплатили, он и ушёл на радостях в запой на шесть дней. А когда просох, ещё день ему понадобился, чтобы тремор унять: не слушались его руки, тряслись так, словно к ним электроды с током подвели.

В понедельник утром сел Сифон за работу, водки для придания остроты зрению хлебнул, расстелил на рабочем столе замызганную тряпицу и только на ней притащенный бандитами хлам разложил, чтобы его, значит, на запчасти разобрать, как вдруг заказчики за обещанными автоматами прибыли. Увидели барахло своё на столе в неизменном виде, запах перегара от помятого Сифона учуяли, психанули, да и вышибли умельцу мозги из «макарова». Говорят, братки в тот день стрелку с другой бандой забили и в автоматах как в воздухе нуждались. Вот и не выдержали, когда их надежды чёрным пеплом рассыпались. А ещё говорят, что убийцы Сифона ненадолго свою жертву пережили: замочили их хлопцы из враждующей группировки, всех до одного на той стрелке в бандитский рай отправили.

Я вскинул руку со сжатой в кулак ладонью. Туристы замерли, боясь пошевелиться. Опалённая физиономия одного из них и обожжённая кислотными выделениями «жгучего пуха» другого служили наглядным примером того, чем может кончиться невыполнение моих команд. Я распрямил ладонь и дал знак пригнуться. Иностранцы послушно выполнили немой приказ и тотчас исчезли в одеяле тумана. Я же, напротив, выпрямился, стараясь вытянуться как можно выше. Белёсая мгла превращалась в лёгкую дымку на высоте примерно двух метров, и я надеялся разглядеть силуэты преследователей. (По правде сказать, мне не очень-то верилось, что шакалы рискнули лезть в болота, но я должен был убедиться, что за нами никто не идёт.)

Прибегать к ментальному сканированию пространства я не спешил. Да, благодаря этой способности я заработал славу одного из лучших проводников в Зоне, а заодно и кругленькую сумму, лежавшую на банковском счёте в одной из комфортных для проживания цивилизованного человека стран. Заработал на таких вот сафари-экскурсиях и экспедициях с военными и учёными: от желающих прогуляться в Зону у меня отбоя не было. Но я старался по минимуму пользоваться исключительными особенностями моего изменённого папашей мозга и предпочитал опираться на полученные с помощью обычных человеческих чувств данные. Ну и не пренебрегал так называемой сталкерской чуйкой. Вот уж с чем-чем, а с ней у меня был полный порядок: моего запаса интуиции с лихвой хватило бы на целую роту сталкеров.

Не решаясь включать КПК, чтобы не светиться на экранах возможных преследователей, я медленно поводил головой из стороны в сторону, прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь. Где-то на востоке протяжно ухнула потревоженная трясина, тихо лопнули поднявшиеся со дна болотные пузыри, наполняя воздух сероводородным смрадом. Видимо, там под толщей гнилой воды заворочалось болотное чудище: от долгого и неподвижного ожидания жертвы тело твари затекло, вот она и решила размять косточки. Гораздо западнее лёжки неведомого мутанта раздавались звуки жестокой битвы: грозный рык и пронзительные вопли, иногда переходящие то в вой, то в визг, — видимо, там сошлись в смертельном бою сушильщики и «слепыши».

Я постоял ещё с полминуты, фильтруя долетающие со всех сторон звуки. Больше всего я опасался услышать приглушённый лязг железа, шорох одежды и тихие всплески болотной жижи под ногами преследователей. Но, слава Зоне, нам всё-таки удалось оторваться. Видимо, бандиты решили, что с нами покончено, и отправились искать другую добычу.