Александр Прозоров, Андрей Посняков

Дальний поход

ГЛАВА I

Апрель — май 1584 г.

Восточное побережье Ямала

Троицкий острог

Слева от струга тянулся сплошной полосой низкий, с серыми, обросшими тысячелетним мхом валунами и колючим кустарником берег, продуваемый всеми ветрами, неуютный, холодный, гнездилище неприхотливых гагар и бакланов. Свинцовые, студеные даже с виду волны лизали прибрежные камни длинными пенными языками, шипя, словно огромные змеи, что водились подальше от моря, в теплых лесах сир-тя. Да и вообще, кто там только не водился — испускаемый колдовским солнцем жар давал жизнь самым гнусным тварям, коих плывущие казаки не видали раньше даже в самых кошмарных снах. Двуногие — с маленькими передними лапками и огромными зубами — драконы величиной с добрую ладью, осанистый — с три амбара — трехрог, яйцеголов с покатым черепом, похожим на оголовье немецкого шлема, травоядный — однако огромнейший! — длинношей, хищные волчатники, выглядевшие словно потрепанные зубастые курицы величиной с лошадь…

Но все это там, в глубине колдовских земель, здесь же, у холодного моря, теплолюбивые твари не водились, и даже могучие колдуны сир-тя не могли долго удерживать их в этих местах своей злобной волей. Лишь крупные шерстистые слоны — товлынги — иногда забредали к морю, паслись небольшими стадами, лакомясь вкусной морошкой и грибами. Впрочем, до морошки — и уж тем более до грибов — было еще далеко, весна, можно сказать, только еще начиналась… Здесь. В глубине же земли колдунов всегда царило вечное лето.

— Па, робяты! — выкрикнул с мачты марсовый — молодой казак Кудеяр Ручеек, рябой и чубатый, как раз его очередь была сегодня дозорить. — Товлынги! Бона, к северу, где холм.

— Вижу! — присмотревшись, сутулый и худющий десятник Силантий Андреев, бывший на струге за главного, махнул рукой кормщику. — Давай, Кольша, поворачивай к берегу… Поглядим. А вы, парни, — десятник строго взглянул на казаков, — раньше времени-то не радуйтесь — товлынгов еще запромыслить надоть. Из лука его не возьмешь, а порох атаман беречь наказывал накрепко! Стрелять разрешил токмо в крайности — ежели вдруг колдуны драконов зубастых нашлют.

Молодые казаки — Кудеяр, Семенко Волк, синеглазый Ухтымка — радостно запереглядывались, засмеялись — уже пятый день судно бороздило море, и пока без добычи, и вот — выпадал шанс.

— Эх, возьмем нынче бивней! Ты что невесел, остяк?

Смуглый, с круглым лицом и густой светло-русою шевелюрой отрок из народа хантов, прозываемого на Руси остяками, скромненько притулившийся на носу, обернулся, возмущенно сверкнув большими, цвета еловых лап, глазами:

— Нам не один товлынг нужен, да-а. И даже не дюжина. Забыли, зачем шли?

— А ведь прав нехристь! — Десятник задумчиво почесал голову. — Нам стойбище дикарское разорить надобно — у них там хижины из костей товлыжьих… нам на струг хватит! А за этим стадом… ты, Маюни, верно сказал — не один нужен и не дюжина. Так что пусть их… пусть идут.

Юный остяк Маюни покивал и потрогал привязанный к поясу бубен, щедро украшенный бисером и кисточками из оленьих шкур. Настоящий бубен, шаманский… И отец Маюни был шаманом, и дед, и дед деда… и вот он сам — шаман. Правда, может, еще не в столь уж большой силе, но все-таки. Прибился парень когда-то проводником, еще в Сибири, а теперь и сам добрый казак стал — в ватаге его уважали, несмотря на юный возраст и язычество, и сам атаман Иван Егоров сын Еремеев частенько с Маюни советовался и даже вот велел пожаловать саблей. Вот она и сейчас на поясе — там же, где огниво и нож. А с другой стороны — бубен. Супротив колдунов-то бубен сей куда важнее сабли будет!

— Так что, дядюшко Силантий, дальше плывем, что ль? — ловко спустившись с мачты, громко — за всех — спросил Кудеяр Ручеек, приходившийся десятнику кровным племянником и ничтоже сумняшеся полагающий, что сие родство позволит напрочь игнорировать субординацию.

— Дальше пойдем… — десятник неожиданно окрысился. — А тебе, Кудеярко, не нравится, что ли? Веслами махать устал? Иль на мачте все мозги просквозило? Так живо посейчас высадим — иди себе берегом, корми мошку…

— Дак нету мошки-то, дядько. Ветер! Да и товлынги опять же… хоть что-то было бы! Вдруг да стойбища людоедские не найдем?

Вот тут он был прав: вполне могли и не отыскать стойбища, многие уже порушили, бивни забрали, а больше у людоедов-зверолюдей, прозываемых остяками и ненцами — менквы, — и брать-то нечего было, окромя разве что выпариваемой соли… так казаки и сами научились выпаривать — горькая соль выходила, ну да ничего, и такой были рады, надеясь ближе к осени получить хорошую, настоящую соль со строгановских варниц… соль, порох, припасы, да много чего — вот струги к Строгановым и снаряжали — искали бивни, товар цены немалой, настоящее «белое золото».

— Ты что там высматриваешь, Маюни?

Десятник Силантий Андреев соображал не особо быстро, но дураком вовсе не был, и сам атаман с недавнего времени поручал ему самые ответственные дела, вполне полагаясь на рассудительность сего немолодого уже казака и на его осторожность. Вот и сейчас Силантий вовсе не торопился отдавать приказ плыть дальше — думал, прикидывал да посматривал на остяка — тот хоть и юн, да в лесных делах опытен, в лесу рожден был, в лесу жил, повадки зверей знал как свои пять пальцев… И на показавшихся на берегу товлынгов посматривал с явным подозрением, вовсе не ускользнувшим от внимательного взгляда Андреева.

— Вижу, кусты там, веточки молодые, да-а, — оглянувшись, негромко пояснил Маюни. — Товлынги их любят… да что-то не пошли, назад повернули. Думаю — учуяли кого-то, да-а!

— Может, волк?

— Нет, — отрок упрямо сжал губы. — Волков они не боятся, а драконы зверозубые да волчатники хищные сюда тоже не забредают — холодно, да-а.

— Так ты думаешь…

— Менквы, да-а, — серьезно заявил остяк. — Больше некому.

Быстро пройдя на нос, Силантий Андреев осторожно вытащил из-за пояса зрительную трубу, выданную самим атаманом под честное слово, и, приложив к левому глазу, навел резкость.

— Ну, что там? — поднял глаза Маюни.

— А ведь и впрямь — людоеды! — шмыгнув носом, десятник протянул подростку трубу. — Сам глянь. Как пользоваться, знаешь?

— Знаю, да-а. Господин атаман показывал.

Припав к окуляру, остяк вдруг неожиданно для себя отпрянул — настолько близко оказалась тупая рожа менква! Широкоскулая, с массивным подбородком и маленькими, какими-то звериными глазками, злобно посверкивающими из-под костистых надбровных дуг.

Справившись с собой, Маюни, не обращая внимания на смех казаков, чуть передвинул трубу…

— Один, два… десять… Десять всего. Это не охотники, да-а. Скорей — дозор, разведка. Просто выслеживают, куда пойдет стадо.

— Значит, тут их и деревня где-то рядком. Селение… — Андреев сунул трубу обратно за пояс. — Как думаешь, если за ними последить, выслать парней — учуют?

— Обязательно учуют, да-а, — кивнул Маюни. — Если уже не учуяли. Ветер-то с моря, от нас. Однако, думаю, они за стадом пойдут… Однако откуда-то ведь они пришли, да-а.

— Ай да остяк! — искренне похвалил десятник. — Подождем, покуда уйдут, да по следам — не за ним, а к стойбищу. Эй, парни! Семенко, Кудеяр, Ухтымка… еще вы двое… И ты, Кондрат.

Кондрат Чугреев — осанистый сильный казак, далеко уже не юный — спокойно кивнул и поправил висевшую на боку саблю.

— Кондрат за старшего, дядюшка? — тряхнув чубом, осведомился Кудеяр Ручеек. — Коли так, пущай, чур, не ругается и по матушке нас не костерит.

— Когда это я вас костерил?

— А третьего дня! Когда мы с Ухтымкой на мачту лезли. Скажи, Ухтымка?

— А ну-ко, цыть! — Силантий живо охолонул парня. — Правильно вас Кондрат костерил, сопленосых. А старшим я самолично пойду, ужо разомну косточки. Кольша, правь к берегу, да, как уйдем, останешься на струге за старшего.

Молодой, уже успевший обжениться кормщик Кольша Огнев, зычно отдав приказ команде, навалился на румпель, направляя судно к земле. Заскрипели снасти, закрутились, опуская рей с парусом, деревянные колесики — юферсы, — казаки дружно взмахнули веслами.

На нос живо послали промерщика — того же Ручейка — мерять шестом глубину, дабы невзначай не наскочить на отмель. Струг был, конечно, из новых — старые, еще строгановской постройки, увы, уберечь не удалось, а уж новые вышли как вышли — ну, не было средь казаков отменных специалистов по постройке крупных судов, хоть все и ведали с детства каждую доску, сшивку, скамейку… каждый изгиб киля. Но одно дело ведать, и совсем другое — строить, струг не ношва — та, как сундук, только без крышки, лодка. Струг же — судно серьезное, и столь же серьезного подхода требовал. Взялся за строительство молодой казак Костька Сиверов, для того ему атаман Иван Егоров власть дал — поставил старшим над занятыми в строительстве казаками. Сладили корабль из сырого теса, шкурами поверху обшили — и ничего вышло, хоть неказисто, да не протекало нигде, плыть можно. Так и второй струг сладили, и третий… пятый… Понимал атаман, острог-то новый на острове поставили, без флота — никак.