Многое, очень многое доступно ведьме, научившейся единению с природой!
Митаюки-нэ покидала уединенную полянку именно в этом, измененном состоянии. Она звучала как слабый утренний ветерок и шелест листвы, она пахла дымком и прелой хвоей, она выглядела… Нет, она была бликами на воде, тенями качающихся веток, мелькающими в воздухе стрекозами и жуками, и потому ее никто не видел.
Девушка вернулась в острог тем же путем, каким вышла из него, скользнула между людьми невесомой тенью через лагерь, подвесной мост и двор, поднялась к себе в покои, осторожно протиснувшись между слугами, и только в спальне тихонько кашлянула, разрывая тонкое чувственное совпадение себя и окружающего мира. Затем вышла и величаво кивнула:
— Вэсако-няр, Сай-Меени, вы мне пока не нужны. Ступайте на кухню, вас накормят.
Она слабо улыбнулась наполнившему слуг изумлению и вернулась обратно в просторную опочивальню, с размаху упав на перину.
Ее очень забавляло это постоянное удивление смертных. Вроде как каждый день они видят, что хозяйка часто выходит из спальни, но редко в нее заходит, и каждый раз этому поражаются. Забавляло и радовало. Ведь не только близкие слуги, но и все остальные сир-тя замечали непостижимые их разуму способности правительницы. Вот пусть и знают о ее тайном могуществе!
— Ты здесь, девочка моя?
Митаюки тихонько простонала.
— Что с тобой, милая?! — Грохнула створка двери, казак влетел в опочивальню, склонился над ней: — Тебе плохо? Мутит? С ребенком что-то?
— Все хорошо, любый. Задремала… — блаженно потянулась чародейка и закинула руки ему за шею. — Как же хорошо видеть тебя рядом при пробуждении!
— А я уж спужался… — Матвей Серьга крепко поцеловал жену, и Митаюки блаженно сомлела в объятиях любимого гиганта, потерлась щекой о его курчавую бороду, попыталась подтянуть ближе. Но белокожий дикарь, похоже, не заметил слабых жениных стараний, чуть отодвинулся, провел ладонью по животу: — Как наш мальчик?
— Что ты заметишь, коли ему и месяца еще не набралось? — рассмеялась юная ведьма. — Но ты можешь попытаться сделать второго. Еще не поздно!
— Девочка моя, — снова обнял жену атаман, и чародейка ощутила колебания в его душе. Матвей и желал ее, и опасался… — Ну, мы тут сговорились на охоту отправиться. Ибо припасы убывают зело быстро, а острог с пустыми амбарами считай что безоружен.
Митаюки поняла, чего именно боится ее непобедимый мужчина. Раз сговорился с сотоварищами — то, задержись он малость, кто-то может заглянуть в комнаты без спроса, помешать их ласкам. И с сожалением отпустила его шею.
— За озеро отплывем и вверх по Репейке на пять верст, — виновато вздохнул Матвей. — Там у болота местные охотники спинокрылов намедни видели. Двух-трех добудем и обратно… В три дня обернемся.
— Три дня без тебя, любый!
— Но ведь надобно, девочка… — развел руками атаман. — Ты глянь, сколько дикарей округ острога собралось! Их ведь не токмо учить, их всех еще и кормить надобно!
— Скорее возвертайся, Матвей, — попросила Митаюки. — Без тебя на душе пусто.
— Мы быстро, — пообещал казак, поцеловал ее еще раз, несколько раз погладил ее животик ладонью и отступил, снял со стены перевязь с саблей, улыбнулся жене, вышел за дверь… и тут же из дальнего темного угла послышалось смешливое карканье:
— Неужели великие белые иноземцы не знают, что куда проще пригнать зверя к своему дому и заколоть его здесь, нежели отправляться за ним на дальние берега, а потом тащить добытое мясо на собственной спине?
— Для казаков это не работа по добыче мяса, мудрая Нинэ-пухуця, — вступилась за русских Митаюки-нэ. — Для них это развлечение. Найти, выследить, добыть, доставить. Они живут на воде, учительница. Загрузить несколько лодок пищей и отвести к острогу для них труда не составляет.
— Коли баловство, то оно и ладно, — согласилась темнота в углу. — Тебе тогда мешаться ни к чему. Ведаю, стараешься ты, чадо, на успехе своем не почиваешь. А коли ученье в пользу, так и силу на него не жаль потратить.
— Ты вспомнила обо мне, чтобы поделиться частью своей мудрости, великая Нинэ-пухуця? — усомнилась юная ведьма.
— Я пришла потому, мое любимое чадо, — старчески закряхтела темнота, — потому, что в верховье Северного Ямтанга кто-то снял поющие обереги. Тебе же, дитя, опасности на таком удалении не ощутить. Да и снимал защиту маг умелый, ни един даже не чирикнул.
— Един маг али с ратью?
— Ну, откуда в наших землях рати, чадо? — опять послышался каркающий смех. — Токмо у тебя, умница моя, единственная и есть.
— Тогда чего мне опасаться, учительница?
— Будущего, чадо мое, будущего… — Темнота наконец-то дрогнула, и из нее соткалась невысокая щупленькая старуха, не столько одетая, сколько замотанная в шкуру товлынга. На голове спутались седые патлы, мало отличимые от покрывающей шкуры шерсти, ноги были сунуты в смотанные куски кожи. Единственное, чего в гостье было молодого и горячего, так это глаза. Но разве кто-нибудь заглядывает в глаза ветхим морщинистым бабкам?
Митаюки-нэ, проявляя уважение, торопливо поднялась с постели и поклонилась могучей служительнице зла. А когда выпрямилась — перед ней стояла стройная черноглазая казачка Елена в полотняном сарафане. Через плечо красавицы свисала толстая русая коса.
— Как ты это делаешь, мудрая Нинэ-пухуця? — не сдержала возгласа восхищения девушка. — Научишь?
— Коли научилась ты незаметной становиться, то прочее несложно, — пригладила волосы казачка. — На пустоте ужо все, чего ни пожелаешь, рисовать можно. Хоть зверя лесного, хоть красавицу писаную, хоть камень бездушный. Надобно лишь представлять ясно, чего округ ощущаться должно… И ни на миг образа сего из разума не упускать.
Казачка вытянула руку, и та на глазах Митаюки обратилась в сосновый сук, покрытый лохматой коричневой корой, с двумя мохнатыми от иголок ветками на конце.
— Научи… — сдавленно выдохнула юная чародейка.
— Не о том беспокоишься, чадо, — покачала головой казачка. — В порубежье обереги сгорают, а у тебя баловство одно на уме.
— И что мне до них? — отмахнулась Митаюки, провела пальцами по шелушащейся коре. — Она и на ощупь шершавая.
— А каким еще дерево быть может? — недовольно буркнула служительница смерти, и сосновый сук снова обратился в девичью руку. — Все же ты размякла, чадо. Вовсе опасности не чуешь.
— В верховье Ямтанга? — Митаюки мотнула головой. — Одинокий колдун? Какая от него может быть опасность?
— Крохотный родник, бьющий в лесной чаше, через сотню верст становится полноводной рекой, — назидательно ответила обернувшаяся казачкой ведьма, — а тоненькая стрела, удачно попавшая в тушу, способна свалить огромного дракона. Тебе не о том беспокоиться надобно, как облик менять, а в будущее научиться заглядывать. Дабы чуять, каковая из бед мелкая и сама рассосется, а каковая лавину с места своего сталкивает.
— Ты раскроешь мне сию тайну, мудрая Нинэ-пухуця?
— Для того, чадо, и пришла, — степенно кивнула казачка. — Ибо поняла, что без сего умения тебе далее не управиться. Единственная ты у меня ученица. Коли ты пропадешь, то и учение мое сгинет. Тебе надобно побеждать.
— Я готова, мудрая Нинэ-пухуця!
— Верю, чадо, — кивнула казачка. — Но сегодня нет времени на уроки. Маг уже вошел в верховье. Гадание говорит, что он разрушит твою страну. Я слишком ценю тебя, чтобы не предупредить о таком будущем.
— Проклятье! — Митаюки мгновенно забыла и о чудесных способностях могучей гостьи менять по своему желанию внешность, и об обещанных уроках. — Кто это?! Что задумал?! Кому служит?! Как нападет?
— Это очень сильный, но невероятно глупый и самовлюбленный колдун, — ответила Нинэ-пухуця. — Ты с ним встречалась, его зовут Енко Малныче. Служит он белым дикарям, зла им не желает. Плану сложному и опасному в его тупой деревянной голове взяться неоткуда. Но беду он несет с собой страшную. Уж не знаю, откуда она возьмется, но случится. Страна сия твоя, тебе ее и спасать.
— Благодарю тебя за предупреждение, учительница… — Митаюки в задумчивости прикусила губу.
Первым порывом правительницы было послать на перехват отряд из новообращенных воинов, поймать дурного колдуна и спалить на костре, как бесовское порождение… Однако неприятной особенностью всех пророчеств всегда является то, что они предсказывают не просто события, но и результат противодействия им. Уж в скольких, легендах и сказаниях рассказывалось, как предреченное убийство отца сыном случалось только потому, что отец доводил сына до бешенства необоснованными подозрениями, как армии терпели поражения из-за того, что вождь бросал удачную позицию, испугавшись предсказанного разгрома, как бежавшие от предсказанной гибели племена вымирали, откочевывая с мест безопасных в места эпидемий. Рубанув сплеча, можно запросто снести собственную голову. Чтобы не навредить, следовало определить источник опасности и аккуратно устранить именно его, а не крушить все подряд.
Вот только кто способен выполнить столь важное поручение, требующее ума и решительности?
Митаюки-нэ подняла взгляд на старуху и увидела свое отражение: юную узкоглазую курносую красавицу с лицом цвета полуденного песка; большегрудую, широкобедрую, одетую в роскошное платье и укутанную в беличий плащ.