* * *

Это только кажется, что пешая девушка не способна идти быстрее столь же пеших воинов. Юной и быстроногой чародейке не требовалось тащить на себе тяжеленные мешки с припасами и оружие, она проскальзывала между узкими стволами, подныривала под свисающие к воде ветви, а не рубила их. И не проваливалась в рыхлое песчаное дно весело журчащего Варанхая. Меньше уставала, реже отдыхала — и все это час за часом складывалось в лишние версты пути.

В просторном лагере одинокая путница тоже не нуждалась — когда сгустилась тьма, она просто забралась в крону мангрового дерева и наскоро сплела гамак из толстых — в руку, — но гибких лиан, в достатке свисающих меж ветвями. На ужин — кусок вяленого мяса и вода из-под ног, на завтрак — вода и кусок мяса, и с первыми лучами чародейка уже отправилась дальше по быстро расширяющейся протоке.

Когда Варанхай раздался от берега до берега до десяти шагов и стал походить на настоящую реку, Митаюки-нэ выбралась на песчаную отмель, опустилась на колени и полуприкрыла глаза, привычно слушая, осязая и обоняя. Ежедневные упражнения сделали свое дело — если бы кто следил со стороны за одинокой путницей, то увидел бы, как она в считаные минуты стала полупрозрачной, затем вовсе невидимой, и лишь плеск воды выдал тот миг, когда юная чародейка покинула место короткого, но искусного обряда единения с окружающим миром.

Варанхай стал не только широким, но и достаточно глубоким. Брести по колено в воде показалось Митаюки утомительным, и она выбралась на сушу, продираясь через кустарник и заросли деревьев. Поняв, что ничего не выиграла — опять спустилась в русло. Однако завоевавшие берег деревья, выдвигая в воду толстые коричневые корни, выдавливали ее все дальше и дальше на глубину.

Выругавшись, чародейка опять выбралась наверх, теперь уже прыгая с корня на корень и проклиная воинов за то, что те поленились перетащить из реки в реку хотя бы несколько челнов. Насколько проще сейчас было бы скатываться по течению, лишь лениво подправляя веслом направление!

Мучения несчастной девушки наконец-то разжалобили лесных духов. Митаюки заметила в зеленой прибрежной стене просветы, свернула туда и наконец-то выбралась на еле заметную, но все же различимую тропу.

Немного отдохнув, послушав ветер, шелест листьев, приглядевшись к бликам, чародейка восстановила дыхание, слилась с природой и неслышно заскользила вперед.

Разумеется, чем ближе к поселку, тем шире и натоптанней становилась дорожка. Часа через два ведьма уже различила голоса и вскоре разминулась со стайкой десятилетних девочек, бегущих в заросли с корзинами под мышкой. Видимо, собирать к ужину какие-то лесные плоды.

Хорошо жить близко к солнцу сир-тя! Можно не сеять, не охотиться, не плести сетей. В джунглях все равно нарастет в достатке инжира, шелковицы, манго, орехов, апельсинов, бобов и прочих сытных вкусностей. У холодного озера, на берегу которого выросла юная чародейка, еда так просто не давалась.

Митаюки быстрым шагом двинулась дальше и очень скоро вышла к Дому Девичества: большому чуму, накрытому шкурой длинношея, украшенному паутинными амулетами от злого чародейства и дурного глаза, защищенному амулетами от болезней и злых врагов, с нанесенными на стены рунами сытости и благополучия.

После огромных острогов, возводимых казаками, Дом Девичества уже не казался Митаюки ни большим, ни величавым. И даже назвать его домом язык больше не поворачивался. Просто чум, собранный для полусотни обитателей, а не на пять-шесть человек, как обычно.

Дом Девичества принимал в себя девочек в возрасте семи или восьми, иногда девяти лет, учил их женской магии и хозяйственным хитростям, умению повелевать мужчинами и творить заклинания — и в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет выпускал из себя уже настоящими женщинами.

Половина ее юности прошла в точно таком же шалаше!

Митаюки покачала головой, теперь уже не понимая, как могла так долго терпеть тесноту в чуме размером с ее нынешнюю опочивальню в Новом остроге, и… И быть в нем счастливой!

Перед входом в чум, возле слабо чадящего кострища, сидели на корточках три старухи и что-то вязали из ивовых корешков и разноцветных ниток. Рядом была приготовлена кучка ярких птичьих перьев. Чародейка с любопытством вытянула шею — и тут же два раза подряд сочно прокричала сойка. Это сработал сторожевой амулет, предупреждая хозяев о появлении чужака с недобрыми намерениями.

Незваная гостья спешно попятилась, ее рука скользнула к ножу на поясе. Однако из трех старух лишь одна подняла голову, посмотрела на окружающие кроны и снова вернулась к своему занятию.

Извечная беда обитателей всех мирных селений. Сперва они окружают свои города и деревни сторожевыми амулетами, а затем… Затем не обращают внимания на их сигналы.

Однако продолжать искушать судьбу Митаюки не рискнула — прошла дальше через рощицу по широкой и выстеленной подорожником тропе и оказалась собственно в поселке.

Как обычно, его сердцем была большая, утоптанная до каменного звона площадь в сотню шагов окружностью. По краям чернели три кострища — свою пищу сир-тя обычно готовили на общих кострах, у воды тянулась к небу огромная священная береза с большим родовым амулетом, а слева от нее возвышалось святилище. Тоже чум, но покрытый шкурой двунога с огромной клыкастой головой и черными камнями в глазницах.

Площадь была пуста, и это удивило чародейку — обычно в центре играло множество малых детей под присмотром мам. Может, местные жители затеяли какой-то праздник за границей селения? Вон, в святилище тоже никого не видно. Или вдруг все дружно отправились на огороды? Если, конечно, они вообще имеются в этом теплом месте…

Митаюки-нэ подошла к священной березе, присмотрелась к амулету. Он был сухим, чистым, не пел и не трепетал, не плакал. Явно не предчувствовал для здешнего рода никакой опасности. Этот факт ведьму порадовал. Если она не представляла опасности местным сир-тя, то и они, верно, сильно на нее не ополчатся.

Разве только язычники окажутся невероятно сильны и уничтожат ее вместе с передовым отрядом без заметных потерь…

Но в такую возможность многоопытная лазутчица не верила.

Конец ознакомительного фрагмента