Сняв опустевший котел, путники разобрали треногу, на которой тот висел, разворошили от греха угли, остановились перед Серединым.

— Ну, ты как? — поинтересовался купец.

— Я? Ты о чем?

— Хорошо себя чувствуешь?

— Хорошо… — ответил ведун и тут же понял, что это не так. В голове его зашумело, словно пил он не подслащенную медом воду, а крепкую водку, в ногах появилась слабость, мир вокруг потерял резкость. — Вы меня что, зельем опоили?

Олег схватился за саблю, но вытянуть ее не смог, сделал пару шагов вперед, споткнулся, но того, как упал, уже не запомнил.

* * *

Струя холодной воды, пролившаяся на лицо, заставила Олега фыркнуть и проснуться. Он вскочил было, но ощутил резкий рывок в ступне, упал обратно, непонимающе глядя по сторонам.

Похоже, ведун был именно там, где и хотел, — на ладье. Но только голый, на гребной банке и прикованный за щиколотку на толстую ржавую цепь.

— Сам Стрибог послал тебя на нашу ладью, придурок тверской! — расхохотался лысый крепыш, стоя над ним, широко расставив ноги. — У нас вчера как раз сдох один гребец. Тут ты и явился… — Он взмахнул плетью, и плечи Середина обожгло хлестким ударом. — Весло на воду! Будешь лениться — запорю! Такого добра, как ты, в здешних краях завсегда свежего наловить можно. Ну, пошевеливайся! — Плеть рванула кожу еще раз, и Олег поспешно схватил лежавшую поперек ладьи толстую лопасть, просунул ее в окошечко справа от себя, взялся за темные выемки на конце.

— Слушай меня! — Лысый крепыш пошел по настилу, набитому над сиденьями от кормы до носа. — А ну, приготовились! И-и-и… раз! Еще — раз! Еще — раз! Гребем, гребем, дармоеды!

Работая в общем ритме, ведун тихо костерил себя за излишнюю доверчивость. Это же надо — торговым людям позволил себя без свидетелей на борт заманить! Можно подумать, он не знал, что именно купцы испокон веков и были везде и всюду главными разбойниками. Там, где местные в силе, — торгуют. А где слабость почуяли — грабят без малейшего колебания. Подумаешь — в самом сердце Руси ладья плывет! Нрав-то купеческий от сего не меняется. Безнаказанность почуяли — тут же и хапнули, что в руки пришло.

Теперь у него не было ни одежды, ни оружия, и даже освященный крестик исчез с руки. О колдовстве предупреждать нечему. Хотя, с другой стороны — какая разница? Даже учуяв опасность — куда он с цепи денется? Закреплена она была на совесть: зубчатый клин, крепко вбитый в поперечный брус, сварная петля. Как кузнец, Олег знал, что выдернуть такой клин можно только вместе с окружающей щепой. Проще говоря — разломав брус. На ноге, правда, вместо заклепки стоял клин с выемкой. Кувалдой его можно выбить быстро и без особого труда. Однако кувалды гребцам, понятное дело, не полагалось.

Невольников вместе с ним набралось двадцать человек. Десять у одного борта и десять у другого. Хотя, может быть, где-то на судне были еще какие-то рабы. Хозяев, похоже, — шестеро. Плюс — Сирень с независимым видом стояла, опершись на борт и глядя вперед. Никакого беспокойства, ни криков, ни слез. Кабы Середин не знал, кто это такая, — решил бы, что она из компании рабовладельцев. Наверное, купцы не позволили себе никаких грубостей в ее отношении — и лесная ведьма тоже не стала вмешиваться в человеческие дела.

За бортом медленно проползали уже знакомые ведуну места. Именно здесь ушкуйники дрались с разбойниками, а потом разыскивали их лагерь. Вот устье ручья, в котором прятался струг, вот прибившиеся к берегу тряпки и треснутый черпак, рваная шапка кого-то из погибших. Но на ладье о недавних событиях никто, конечно же, не догадывался. Купцы миновали излучину, другую, проплыли пару верст по прямой.

— Улав, Медведица! — крикнул с кормы один из купцов.

Лысый крепыш, встрепенувшись, пробежал по настилу, взмахнул плетью:

— Ну-ка, навались! Резче гребем, резче! И-и, раз! И-и, раз! Навались!

Гребцы заработали веслами чаще, а кормчий налег на рулевое весло, пуская ладью в широкий поворот. Разогнавшись, она свернула в устье какого-то притока, от силы на треть уступающего шириной Волге, стала пробиваться против течения по самой стремнине.

— Не ленись, не то запорю! Резче гребем, резче! — продолжал подгонять рабов лысый Улав. — Р-раз! Р-раз! Р-раз!

Выкладываясь изо всех сил, гребцы загнали корабль вверх по течению версты на три, и кормчий повернул влево еще раз, в протоку поуже. Здесь ладья помещалась уже с трудом, однако еще на версту они все-таки протиснулись, то и дело цепляя веслами прибрежные камыши и рогоз. Наконец ладья остановилась — кто-то из купцов кинул сходни, спустился на берег, закрепил канат.

— Суши весла! — Лысый крепыш прошелся по настилу. — Можете дрыхнуть, дармоеды. Жратву получите перед закатом.

Уставшие гребцы с облегчением повалились на банки, опершись спинами на борт. Олег испытывал буквально наслаждение от того, что больше ничего не нужно делать, — и скорее всего, остальные невольники чувствовали то же самое.

Как все-таки мало нужно человеку для счастья…

Когда стало смеркаться, двое купцов раздали гребцам по копченому лещу, кинули на каждую сторону по бурдюку воды, который медленно прошел от кормы к носу. Этого добра за бортом было в избытке, и потому каждый пил, сколько хотел. Но вот после единственной небольшой рыбины Олег остался таким же голодным, как и перед ужином. Хорошо хоть после трудного дня сон сморил его мгновенно — словно молотком по голове ударили.

На рассвете за невольников взялся мужичок по имени Черем — с морщинистым лицом, нечесаный, с клочковатой бородой цвета прелой листвы и пахнущей точно так же. Подставив под ножное кольцо небольшой железный брусок, он выбивал клин, вместе с лысым крепышом выводил гребца на берег и за правое запястье приковывал на другое кольцо, которое держалось на пеньковой веревке, привязанной к носу. Как понял ведун — это была упряжь бурлаков.

Когда к веревке пристегнули Олега, половина рабов уже была здесь.

— К кому я попал, мужики? — спросил Середин, едва Черем с Улавом ушли на ладью.

— Кривичи, — негромко ответил ближний невольник: жилистый, с вытянутым лицом, впалыми щеками и голубыми глазами. Хотя тощими и жилистыми здесь были все. — Разбойничают. На Ловати, Волге, Двине. А схрон главный у них возле Полоцка. Как раз оттуда…

Появились хозяева с очередным невольником, и гребец резко замолк, потупив взор.

— Тебя хоть как зовут-то? — спросил Середин, когда Улав и Черем ушли.

— Велимошом, — вздохнул раб. — В купцы отец с матушкой пророчили. А оно вон как вышло.

— А меня Олегом кличут, новгородцем считаюсь.

— Угличский я, — сказал Велимош. — Еще Кошатик, Рига и несчастный Ясень. Вместе попались. Не понимаю даже, как это случилось? Закемарил, а проснулся уже на цепи.

— Понятно… — Хозяева привели к упряжи очередного раба, и Середин предпочел замолчать.

— Давай, потянули! — Улав хлестнул задних невольников по ногам.

Мужчины, не дожидаясь новых ударов, напряглись, натягивая веревки. Ладья качнулась, отвернула носом к середине речушки, поползла по ней.

На то, чтобы одолеть еще пять верст по узкому лазу — иначе узкий ручеек не назовешь, — ушел почти целый день. К вечеру впереди обнаружился неожиданный затончик размером примерно на две ладьи. Судя по тому, что дальняя его часть заросла рогозом, за которым открывался редкий чахлый березнячок — на самом деле это был край болота, расчищенный и слегка углубленный.

Трое из кривичских купцов ушли вперед. Старший, в расшитом кафтане, остался на ладье, что-то разбирая в трюме. Улав и Черем, отцепив веревку от носовой фигуры, прямо так, упряжью, погнали рабов в лес.

— Свенег, Свенег! — донеслись из чащобы крики. — Иди сюда!!! Всех побили!

Ведун криво усмехнулся. Он уже догадался, куда направлялись купцы-разбойники и что они увидели. Олег лелеял надежду, что и на Ловати он разорил именно их логово. Иначе ведь придется возвращаться и искать уцелевших татей.

— Иду!!! — Старший из купцов сбежал по сходням, обогнал невольников, ушел вперед.

Лысый же кривич с кузнецом довели гребцов до уже знакомой Середину цепи, быстро перековали: держать людей на веревке им казалось недостаточно надежно. Закончив работу, оба убежали в разбойничью слободку — да так и не вернулись. Даже покормить и напоить рабов не удосужились. Хорошо хоть работать не требовалось и рта никто не затыкал.

Двое из гребцов на разных концах цепи запели что-то заунывное, еще несколько о чем-то переговаривались, один паренек просто заплакал.

— Чего это он? — кивнул соседу на плаксу Олег. — Судьбинушку свою жалеет? Недавно в рабах?

— А ты, новгородец, неволе, никак, радуешься?

— Я тут ненадолго, — пожал плечами ведун. — Не первый раз попадаюсь. Но хозяева мои после сего обычно долго не живут. Примета такая.

— Сбежать надеешься?

— Зачем? — усмехнулся Середин. — От зла бегать нельзя. От него землю русскую очищать надобно.

— Все мы поначалу храбрились. — Велимош вздохнул. — Однако же кривичи — хозяева опытные, глаз никогда не спускают, без цепи ни на миг не оставляют.

— Посмотрим, — не стал спорить Олег.

— Смотри… — согласился угличанин.