Александр Прозоров

Властелин булата

Пролог

В полном согласии со своим названием, река Вязьма вязала сложные петли, изгибы и повороты, хитро извиваясь через густые заснеженные леса. Наверное, прямой путь на восток получился бы короче раз в пять — вот только пути этого прямого просто не существовало. Если на ледяном русле снега лежало по колено — то там, в чащобах, сугробы поднимались выше человеческого роста, укрывая под собой груды валежника и гнилые стволы давным-давно упавших деревьев, ямы от вывороченных еще весной сосен и пни от сломанной бурей черемухи; переплетение ивовых, боярышниковых и бузинных ветвей, замерзшие, но все равно крепкие стебли чертополоха, иван-чая и крапивы. Туда только сунься — хорошо если просто застрянешь, а то ведь недолго и ноги переломать, никакие лыжи и снегоступы не помогут. И потому бредущие на восток воины терпеливо петляли вслед за Вязьмой, покорно повторяя все ее прихоти и не пытаясь срезать дорогу даже через лысые узкие мыски.

То, что по реке двигалась армия, легко угадывалось по снаряжению путников. Щиты за спинами, тяжелые палицы с каменными навершиями на поясах, рядом с легкими гранитными или сланцевыми топориками. На берестяных санях, что тянул за собой каждый второй юноша — три-четыре запасных копья с острыми обсидиановыми и кремниевыми наконечниками, лук, охапки стрел.

Зачем обычному человеку в дороге щит и палица? Зачем легкий топорик? От зверя отбиться — одного копья вполне хватит, деревья рубить — топор нужен тяжелый, на короткой рукояти. Да и от лука путнику польза небольшая. Зверь ведь сам на дорогу не выскочит. А ходу в лес зимой — считай, что вовсе нет. И зачем его тогда таскать?

Другое дело — война.

В быстрой схватке легкий топорик куда полезней тяжелого. Кость поломать — сильного удара не надобно. Копейные наконечники в схватках крошатся быстро — посему всегда полезно запасное оружие иметь. А без щита, лука да удобной хваткой палицы — в первой же битве голову сложишь.

Сверх того внимательный взгляд мог определить, что походной колонной двигаются скифы. Обилие войлочных доспехов и валяная обувь, замшевые плащи, заячьи рукавицы и волчьи шапки сразу выдавали закоренелых степняков. Ведь славяне и лесовики предпочитали одежды из носких и теплых мехов — рыси, бобра, соболя. На худой конец — горностая или белки. Но в степи, известное дело, с охотой трудновато. Вот и выкручиваются кочевники как могут, благо овечьей шерсти и конских шкур у них в достатке.

Оставалось понять — что делают четыре сотни юных скифов возле самых истоков могучей славянской Волги, называемой ниже по течению Итилем, и как сумели они забраться столь далеко в гущу непролазных северных лесов?

— Вроде бы дымом пахнуло? — неожиданно закрутил головой один из скифов, над верхней губой которого только-только начал пробиваться темный пушок.

Другие путники тоже насторожились, повели носами.

— И правда, вроде костром веет… — согласился еще один, следом кивнул третий.

— А я ничего не чую, — мотнул головой четвертый, оглядываясь на кареглазого воина с усыпанным веснушками лицом.

От всех прочих сей юноша отличался лишь дорогим поясом с янтарными накладками, чуть более широкими, сплетенными из ивы снегоступами и самыми тяжелыми санями, на которых полулежала девушка, закутанная в богато вышитую кошму, в волчьем треухе и с заячьим шарфом, оставляющим на виду только синие глаза.

— У кого щиты на волокушах, возьмите в руки, — распорядился веснушчатый воин. — Луки тоже разберите и колчаны откройте, дабы в любой миг стрелу выдернуть. У кого груз на лямках — назад отступайте, кто налегке идет — вперед выдвигайтесь.

Колонна продолжила движение по пробитой рекой узкой просеке между высоченными, чуть не до неба, стенами из густых черных елей и сосен с припорошенными снегом макушками. Скифы перестраивались на ходу: лучники снимали с легких берестяных и плетеных саней свое оружие, перебрасывали ремни колчанов через плечо, проверяли натяжение тетивы. Те воины, что тянули волокуши, отступали в сторону, пропускали более свежих товарищей вперед. Сами собой прервались походные разговоры, люди настороженно смотрели по сторонам и под ноги, опасаясь ловушек.

Излучина, другая — и впереди, за обледенелым мыском, внезапно открылась стоянка с кострами, шалашами и даже невысокой стеной, сложенной из скатанного снега. Степняки тоже нередко ставили такие возле юрт, защищая зимние кочевья от пронизывающих ветров.

Чужаков на берегу заметили сразу. Послышались тревожные крики, и обитатели лагеря, расхватывая оружие, выбежали на лед, перекрывая реку. Меховые штаны, меховые сапоги, рысьи шапки, бобровые куртки, плащи из выдры и росомахи, амулеты с крестами и молотками. Судя по всему — это были славяне.

Снег перед стоянкой воинов славного народа оказался хорошо утоптан, и три ряда мужчин выстроились от берега до берега в считаные мгновения: четыре десятка ратников с круглыми щитами и копьями с иноземными обсидиановыми наконечниками и десяток лучников.

Числом славяне уступали скифам многократно — однако среди них наверняка имелось несколько богов, каждый из которых превосходил быстротой и силой десятки смертных, а потому предсказать исход предстоящей битвы не взялась бы даже самая многоопытная провидица.

Негромко хлопая снегоступами по насту, степняки стали выстраиваться напротив врага. Славяне не мешали, позволив подтянуться в общие ряды даже самым дальним «обозникам», бросившим свои волокуши.

Кареглазый воин вышел на пару шагов вперед, оправил пояс, проведя под ним большими пальцами обеих рук. Громко поздоровался:

— Рад видеть тебя, дядюшка Перун, повелитель гроз и бог справедливости! Что за нужда занесла тебя в сию глухомань накануне черных карачуновых ночей [Карачун — праздник «темных» богов, сил зла и всякой нечисти — отмечался славянами в день зимнего солнцестояния.]?

— Хорошего тебе дня, великий Орей, сын всемогущей Макоши! — отозвался из славянских рядов невысокий рыжебородый крепыш, на плечах которого лежал плащ из чернобурки, а грудь закрывала кираса из толстой кожи зубра. — Могу задать тебе тот же вопрос, племянничек! Как ты попал к нам на Вязьму, да еще и во главе скифской армии?

— То отнюдь не секрет, дядя! — развел руками юноша. — Я хочу увидеть свою матушку, что в темном безумии начала убивать верующих в нее смертных и насылать порчу на собственных детей.

— Так проходи, Орей! Но токмо один, без степняков. Подобных незваных гостей у себя в Вологде мы не ждем.

— Разве я не сказал, дядюшка Перун? — удивленно почесал в затылке скифский воевода. — Мама пыталась меня убить! И потому беседовать с ней, не имея под рукой пары сотен воинов, я больше не рискну.

— Прости, Орей, но я не могу пропустить тебя на наши реки вместе со скифами, — покачал головой рыжебородый воин.

— Прости, дядя, но я все равно дойду до Вологды, — пожал плечами юноша. — У меня нет к тебе вражды, великий Перун. Я желаю покарать только безумную богиню. Не мешай мне, и мы останемся друзьями. Я даже не прошу твоей помощи, дядюшка, я все сделаю сам. Просто отойди в сторону.

— Тебе следует слушаться старших, мой мальчик, а не угрожать им, — ответил бог грозы. — Ты переступил черту, убив великого Световида. Если кто и заслуживает наказания, то только ты.

— Мне жаль, что ты не понимаешь слов, великий Перун. Очень жаль… — Великий Орей оглянулся на свою армию и кивнул степнякам.

Скифы сбросили ивовые снегоступы, двинулись вперед, вскинув щиты и медленно переставляя глубоко проседающие в снег ноги. Посему первый удар степняков получился медленным, даже ленивым. Добравшись до врага, они стали тыкать в славян копьями, норовя уколоть защитников Макоши в просветы между щитами. Местные воины отвечали тем же, и битва началась сосредоточенным пыхтением, стуком каменных наконечников о дерево и редкими вскриками боли, когда кремниевое острие все-таки достигало своей цели.

Задние ряды скифов, вообще не достающих до врага, нажимали на спины товарищей, вынуждая тех двигаться вперед, и очень скоро щиты передних рядов сомкнулись, лишив воинов возможности сражаться. Враги смотрели друг другу в самые глаза — и просто толкались, налегая плечами на деревянные диски, подняв копья, и сжатые товарищами так, что даже дышать удавалось с трудом. А поскольку степняков собралось куда больше, нежели славян, то они почти сразу победили в этой давке, двинулись вперед, отталкивая противника вверх по реке, заставляя пятиться все быстрее и быстрее. Идти спиной вперед неудобно — и отступающие стали спотыкаться, оглядываться, так что уже через три десятка шагов строй защитников реки разорвался сразу в нескольких местах.

Скифы с торжествующими воплями ринулись в разрывы, славяне стали отбегать и разворачиваться, сбиваясь в группы. На реке сразу сделалось просторно, воины получили свободу для размаха и принялись бить друг друга копьями с такой силой, что обсидиановые наконечники, если попадали не в тело, а в щит, разлетались на осколки, кремниевые же крошились, лишаясь острия. Однако сошедшиеся в смертной схватке мужчины просто отбрасывали ставшее бесполезным оружие, выдергивали из поясных петель палицы или топоры и кидались в яростный ближний бой.