Александр Прозоров
Воевода
Глава 1
Декабря 1409 года
Городок князей Заозерских
Среди березовых поленьев оказался небольшой расколотый сучок, формой и размерами настолько напоминающий подзабытую игрушку, что Егор не удержался, подобрал выпавший из топки уголек, нарисовал на гладкой половинке экранчик и кнопочки, потыкал пальцем и поднес к уху:
— Алло… Доски заказывали? Чего молчим? Спите, что ли?
— Что это у тебя такое, милый? — приподнялась на локте полуутонувшая в перине Елена.
— Телефон, — опустил сучок Егор. — Чего-то не отвечают…
— «Теле» значит «далеко», — продемонстрировала свое знание греческого княгиня, падая обратно на подушки, — а «фон» прибавляется к именам немецкой знати. Выходит, это у тебя… Далекое происхождение? Вырастание? Далекий властелин?
— Далекая задница… — шепотом поправил ее молодой человек, открыл дверцу топки и кинул неисправный аппарат в пламя.
Нельзя сказать, чтобы нынешнее положение его сильно угнетало. Как-никак, через жену он теперь князь, пусть и захудалого удела размером с провинциальный райцентр, — все вокруг кланяются, угождают. Слуги, холопы, дворовые девки завсегда и приберут следом, коли что напачкал, и стол накроют, и постирают, и постель уберут, полы помоют. Хоть ты плюй себе в потолок да заботы никакой не знай. Однако отсутствие до боли привычных и удобных вещей вроде аэрозоля с дезодорантом, фумигатора, даже банального полиэтиленового пакета, немало удручало.
Это может показаться смешным, но когда хочется прихватить с собой пару бутербродов, а положить их банально не во что — на многие неприметные пустяки из двадцать первого века начинаешь смотреть совсем иначе. Человеку будущего трудно понять, как это: бумаги практически нет, ибо штука чертовски дорогая и редкость заморская, только на летописи монастырские да на письма княжеские идет; все тряпки вокруг — домотканые, ручной работы. Тоже не поразбрасываешься, дороговато.
А резинки для штанов?
А непромокаемые плащи и сапоги?
А одноразовые зажигалки и спички?
А шариковые ручки? Лампочки и фонарики? Газовые плитки? Станки для бритья? Дверные петли? Зеркала и стекла в окнах? Пружинные постели?
А легкие как пух и небьющиеся пластиковые бутылки с завинчивающейся крышкой?!!
Егор чуть не застонал от тоски по недостижимому комфорту и подбросил в топку еще дров. Увы, раньше он даже примерно не мог себе представить, насколько благостной и удобной делали его жизнь эти тысячи и тысячи незаметных мелочей…
— Зачем ты топишь печь? — зевнула, вытянув руки над головой, Елена. — Пусть этим дворня занимается.
— Нравится, — пожал плечами Егор и закрыл дверцу.
— Не княжье это дело, милый. Пусть простолюдины грязной работой занимаются.
— Если я ныне князь, то отчего не могу делать все, что хочется? — не понял молодой человек.
— Зачем самому мараться хлопотами, которые можно слугам поручить?
— Ты так уверена? — вкрадчиво поинтересовался Егор, возвращаясь к постели. — Ты и правда уверена, что нужно перекладывать на других прямо все, что они готовы сделать вместо тебя?
Присев на край кровати, он начал целовать ее лицо — ее глаза и брови, ее щеки и губы, шею, ямочку меж ключиц. Девушка хихикнула, чуть откатываясь в сторону — и он потерял равновесие, проваливаясь в глубокую и вязкую, как гидропостель, перину. Пух промялся под широкоплечим мужчиной куда глубже, нежели под хрупкой наследницей Заозерского княжества, Елена Михайловна оказалась сверху и начала целовать его сама:
— Суженый мой, единственный мой, долгожданный… Нет, конечно, нет… Ты и только ты… Никто, кроме тебя… Ты можешь делать все, что пожелаешь. Я вся твоя, мой князь. Твоя и только твоя.
И хотя жена и клялась ему в покорности, своим положением она воспользовалась без малейшего колебания, не отдаваясь, а получая свое, овладевая, поглощая собою мужа, управляя им, словно взнузданным жеребцом. Елена выпрямилась, откинув одеяло, и в пляшущем свете огня, пробивающемся через щели печной дверцы, открылась ему подобием демона страсти: алая в темных тенях, гибкая, с длинными волнистыми волосами на плечах, пугающая, но невероятно соблазнительная. Любимая, невероятно желанная и на диво — реально принадлежащая ему и только ему.
Ради такой женщины действительно стоило гикнуться в пятнадцатый век и жить среди свечей, портянок и бересты. В прежней жизни никого даже близко похожего Егор ни разу не встречал. Сильная и волевая, она не нуждалась в подачках и покровительстве, она сама могла награждать и защищать. И победа над Леной, овладение ею, право быть ее мужем стали для Егора куда более ценным достижением, нежели разгром своры ее дядьки и освобождение ее княжества от наглого захватчика.
— Любый мой, единственный, ненаглядный, — застонала княгиня, откидываясь на спину, схватила, до боли сжала его запястья и внезапно вся расслабилась, обмякла, словно потеряла сознание. И лишь последним выдохом с ее губ сорвалось: — Егорушка-а…
Некоторое время они лежали молча, просто поглаживая друг друга по обнаженной коже, потом Егор все-таки поднялся, подошел к окну, провел ладонью по слюдяным пластинкам, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи.
— Вроде светает… — скорее предположил, нежели увидел, он. — Схожу я в кузню, Лена. Посмотрю, может, получилось у него все-таки хоть что-то.
— Все ты хлопочешь с чем-то, да хлопочешь, — даже не приподнявшись, покачала головой княгиня. — Развлекся бы хоть как, что ли? На охоту там съездил, лису задрал…
— Не хочу, — поморщился Егор.
На самом деле бывший лесозаготовитель охотиться, конечно же, любил. Вот только его любимая «Сайга» осталась где-то за шестьсот лет тому вперед, а попасть из лука в утку или оленя Егор не думал даже и пытаться. Равно как и идти с пикой на медведя-шатуна было не то чтобы страшно, но как-то все же… Зело непривычно. Что же касается скачки верхом за лисой напрямки через чащи, кустарники и овраги — так он из лука стрелял куда лучше, нежели сидел верхом. Не выпадал из седла на рысях — и то слава богу.
Так что более-менее доступной для новоявленного князя была только ястребиная охота. Это когда езди себе по хорошей дороге не торопясь да время от времени дрессированную птичку на всяких куропаток выпускай…
Увы, обучить Егора этому элитарному искусству никто не удосужился. Для него танк бутылкой с зажигательной смесью подорвать — и то проще казалось. Однако танков в окрестных лесах, увы, не водилось.
Или к счастью?
— Это токмо спросонок лень, милый, — попыталась взбодрить его супруга. — А коли в седло подняться да через лес заснеженный прокатиться, воздуха морозного дыхнуть, беляка с лежки спугнуть, так рука ужо и сама к кистеню потянется.
— Не, неохота, — отмахнулся, уже собираясь, Егор. — Есть у меня на здешнего мастера определенные надежды. Авось получится хоть что-то из моих мыслей в железо воплотить?
— Ты там токмо совсем уж о прочих делах не забывай, — забарахтавшись в перине, попросила княгиня.
— Не бойся, не забуду. — Егор свернул к ней, поцеловал в губы и торопливо вышел за дверь.
Елена, прислушиваясь, немного полежала. Недовольно поморщилась:
— Знаю я, что за интерес у мужиков и охоту, и пиры, и любых скоморохов перевешивает…
Она поднялась, взяла со столика колокольчик, резко им тряхнула. Коротко приказала заглянувшей бабе:
— Одеваться!
Дворовые девки были приучены исполнять волю хозяйки со всем поспешанием: тут же забежали в опочивальню, неся юбки, рубаху, кокошник, душегрейку, стали облачать госпожу, наряжая в десятки верхних и исподних одежд. Когда очередь дошла до подбитой горностаем парчовой кофты, Елена внезапно отмахнулась:
— Ступайте! Дальше уж одна Милана управится.
Две служанки послушно скрылись за дверью, оставив княгиню наедине с любимицей — девицей молодой и пышной, крупногубой, голубоглазой и русоволосой, с длинной тяжелой косой. И быть бы Милане в княжестве первой красавицей, да только еще в детстве лицо ее жестоко изъела оспа, и потому особым расположением среди парней она никогда не пользовалась.
Подхватив с постели приготовленную горностаевую душегрейку, служанка попыталась было надеть ее на хозяйку, но та лишь отмахнулась:
— Оставь!
— Холодно ныне, матушка, — почтительно возразила девка. — Коли из теплых комнат выйдешь, так и застыть недолго.
— Тулупчик какой-нибудь неброский надень да платком серым повяжись, — пропустив мимо ушей ее слова, приказала Елена. — Кузню Кривобокову знаешь? Ступай, найди место где-нибудь неподалеку. Семечек с собой возьми поболее да сиди лузгай. Никто и внимания не обратит. Ты же вполглаза за кузней смотри. Коли баба какая в нее войдет, ко мне беги немедля. И никому ни слова о сем поручении! Поняла?
— Исполню в точности, — повеселела Милана, предчувствуя развлечение. — А коли Кривобок сам уйдет, мне чего делать?
— Да плевать мне на кузнеца, дура! — отрезала княгиня. — Пусть хоть весь город перепортит. Я о князе молодом беспокоюсь. Как бы порчи на него какой не навели али иной ведьминой напасти. Кузнецы, сама знаешь, с бесами и нечистью всякой чуть не с колыбели якшаются, в их ремесле без чародейства не обойтись. Так что смотри за кузней в оба! Дабы никто ни тайком, ни через огороды туда не подобрался.
