Несмотря на раскрытый от удивления рот, крик застрял где-то в горле Агаты. Такое мать ей уже точно не простит.

«Нужно было оставить затычку внутри».

Не успела она подумать, как из слива показалась еще одна ветка, но уже более толстая и на этот раз вся в листве. Она без посторонней помощи выросла до потолка и начала раскидывать в стороны новые отростки, которые быстро множились и заполняли собой всю кухню. Это было настоящее дерево, оно увеличивалось и крепло с каждой секундой.

Ветви мгновенно оплели холодильник, плотная листва закрыла собой магнитики с изображением египетских пирамид, словно стерла тот отпуск из воспоминаний. Вьюн змеей обжал вытяжной зонт над плитой, и тот смялся легче, чем тетрадный лист. Дикие цветы распустились на окне, нагло притеснив местный фикус и орхидею. В кухне стало заметно темней.

Выйдя из ступора, Агата встала с мокрого пола и хотела броситься к двери, но путь ей перегородили выползающие из раковины, словно дождевые черви, корни. Они были живыми и быстро устремлялись к полу, взрывали ламинат, поднимали его, распространяясь под ним, словно под землей, вылезали новыми деревьями по всей кухне. О потопе можно было больше не беспокоиться — это теперь было меньшей из проблем.

Кухня быстро наполнялась тошнотворным смрадом органики. Шлепая по грязной воде, Агата добежала до обеденного стола, что вместе с окружающими его стульями уже успел покрыться густым мхом. Забравшись под него, девочка снова уселась в воду и, спрятав лицо в ладони, начала тихо рыдать. Маленькое детское сердце стучало как сумасшедшее и норовило пробиться сквозь ребра.

Теперь кухня напоминала глухой лес. Вода загустела и, кажется, перестала течь. Изо всех углов доносились шорохи. Что-то чавкало, ползало, скреблось в только что выросшей траве. С верхних полок, где мать хранила коллекцию чая, сорвалась какая-то птица. Махнув крыльями, она сделала круг над бывшей кухней, издала пронзительный крик и скрылась в листве.

Агата уже не видела ни духовку, ни посудомоечную машину. Если бы не слабые лучи сентябрьского солнца, еле пробивающиеся из окна через заросли, она бы не смогла сориентироваться в двенадцати квадратных метрах собственной кухни. Девочка наконец поняла, что либо сейчас она закричит, либо уже никогда не сможет сделать этого. Сделав несколько глубоких, прерывистых вздохов, она открыла рот и завизжала что есть мочи. От ее тонкого голоса задрожала листва. С потолка теплым дождиком осыпался конденсат, вдалеке послышались шаги матери.

— Ты чего там кричишь?! Эй! Агата, ты зачем заперлась?! Почему у меня под ногами вода?! Открывай, живо! — было слышно, как мать дергает ручку двери и пытается ее открыть, но замок не дает ей этого сделать. — Агата, засранка, открой немедленно, или я выпорю тебя, как в прошлый раз! Забыла, как это было?! Я напомню! — барабанила она ладошкой по темному стеклу.

— Я не могу открыть! Мама, помоги мне! Здесь деревья и птицы, я хочу выбраться, но не могу! — Агата кричала, но с каждым новым словом ее крик становился все тише. Лес реагировал на этот зов помощи. Деревья угрожающе скрипели, жижа на полу пузырилась.

— Что ты несешь? Какие еще деревья?! Что за потоп ты устроила?!

Ручка никак не поддавалась.

— Разбей стекло, мама! Умоляю, разбей его! Быстрее!

Пусть лучше мать выпорет ее и навсегда лишит денег, пусть заставит отмыть всю квартиру и коридор. Она до блеска надраит пахнущий мочой лифт, если нужно, только бы выбраться из этого ужаса. Ноги́ ее больше не будет на кухне, даже под страхом смерти.

— Ты сдурела?! А ну, живо выходи! — истерила мать, все еще пытаясь победить замок.

— Я не могу! Тут кто-то есть! Мама, мама-а-а!

Агата слышала, как под тяжестью чьих-то ног ломаются маленькие веточки, как хлюпает густая жижа. Она вжалась во влажную стену и, поджав под себя колени, затаила дыхание. Послышался сильный хруст, словно ломались кости. Девочка подглядела одним глазом и заметила, как сбоку к ней приближается ветка. Нет, это была не ветка, это была коричневая, покрытая корой и землей рука с сухими, тонкими пальцами. Агата сжималась изо всех сил, как напуганный котенок, она отползала вдоль стены, но рука вытягивалась следом за ней, издавая жуткий костяной хруст. Девочка было дернулась, чтобы выскочить из-под стола, но рука вцепилась в ее запястье и с легкостью, словно ребенок был размером не больше щенка, потащила наружу.

Агата завизжала с новой силой. Она попыталась ухватиться за деревянную ножку стола, но та буквально сгнила, превратившись в труху. Стол накренился на один бок и упал.

— Мама! Мамочка, пожалуйста, спаси меня! Кто-то схватил меня!

— Открой эту чертову дверь, или мне придется ее выбить!

Рука вытянула плачущую Агату из-под стола, и девочка увидела его. Сгорбленное, невероятно худое существо было размером со взрослого человека. Большую часть тела покрывала подсыхающая грязь и листва, с рук и ног свисали длинные нити грибницы. Чудище выглядело как ходячее болото.

Первобытный ужас украл у девочки голос, и она больше не открывала рта. Лицо монстра напоминало муравейник: оно состояло сплошь из маленьких веточек и кишело живностью. Глаз и рта не было видно, но они там точно были. Должны были быть.

Лесное чудище двигалось ломаными, хрустящими движениями, напоминающими треск сухих веток. Оно держало Агату за плечи и рассматривало. Слезы стекали по грязным детским щекам, но девочка больше не произносила ни слова, даже не всхлипывала. Древесный монстр схватил Агату за обе руки и перевернул их ладонями кверху, а затем приблизился к ним своим кошмарным лицом. Агата не сопротивлялась. Изодранная металлической губкой кожа на ладонях сильно кровоточила и была вся сморщена. Если бы не размер руки, то можно было бы сказать, что она принадлежит не десятилетней девочке, а пожилой женщине.

Существо сняло со своего плеча кусок влажной грязи и плюхнуло на детскую ручку. Монстр медленно потер свои страшные длинные ладошки друг о друга, показывая, что нужно сделать так же. Пересилив страх, Агата повторила.

Девочка морщилась, всхлипывала, но продолжала тереть. Грязь щипалась, но приятно остужала зудящую кожу. Спустя несколько секунд боль прошла окончательно. Агата посмотрела на лицо из веток и еле слышно прошептала:

— Спасибо.

Страх, кажется, начал отступать. Несколько веток на лице-муравейнике зашевелилось, и Агата подумала, что монстр улыбается.

В этот самый момент послышался удар, а затем звук осыпающегося стекла.

— Какого черта?! — крик матери не походил на злобный, скорее, он нес в себе страх. — Агата, ты здесь?! Агата, где ты? Господи, что здесь происходит?!

Лесное существо обвило руку девочки своими жесткими пальцами, усеянными почками будущих листков, и потянуло Агату в сторону раковины. Живые заросли быстро сгущались.

Мать открыла замок через дырку в двери и попыталась пробраться сквозь листву, но та, словно живая, лезла ей в глаза, рот, уши, не давая сделать даже шаг. Острые ветки царапали женщине руки, шею, обвивались вокруг ног.

Наконец она смогла пробиться сквозь живую преграду и увидела дочь, захваченную страшным неведомым существом, состоящим из грязи, веток, травы и человеческой плоти.

— Что тебе от нее нужно?! — Голос женщины хоть и прозвучал громко, но в нем не было и намека на храбрость или воинственность. Он напоминал скорее отчаянный крик загнанного в угол животного.

Монстр не обратил на мать Агаты никакого внимания, утаскивая девочку глубже в чащу.

— Отпусти мою дочь! — все же собравшись с духом, но еще дрожащим голосом крикнула женщина и бросилась вперед.

Агата посмотрела на мать в последний раз — перед тем, как лес сомкнулся вокруг нее. Лицо девочки выглядело тревожным, но ужаса на нем не было, лишь немного осуждения и обиды. Обиды за то, что мать не спасла ее. Обиды за сложное детство. За то, что отец вынужден был уйти к другой женщине из-за постоянных истерик матери. Обиды за грязные слова и угрозы, которые она слышала каждый день в свой адрес и пропиталась ими насквозь. За то, что Агата была для родительницы вместо боксерской груши, на которой та выпускала пар. Она буквально тонула в душевном дерьме матери, терпела ее тихий алкоголизм. Агата так давно хотела все это высказать, и вот сейчас в ее взгляде мать смогла разглядеть всю необъятную детскую обиду.

Девочка лишь негромко пискнула, как мышка, в момент, когда безжалостный рычаг мышеловки сломал ей хребет, и исчезла. Ее засосало в слив. Следом за ней за пару секунд в раковину засосало все деревья, листву, траву, всех невидимых животных, даже вода с пола и та утекла в канализацию, поднявшись по дверце тумбы.

Теплое солнце снова заливало чистую пустую кухню, где, кроме женщины, не было ни души. Воздух был наполнен концентрированным запахом грейпфрута. Посреди кухни, на изуродованном и разбухшем ламинате, блестел листок, освещаемый лучом сентябрьского солнца. Тишину нарушил громкий звук, и женщина дернулась от испуга. Это была грязная кастрюля, свалившаяся в раковину.