Александр Сапегин

Записки морфа

Записка из чужой тетради

(ПРЕДПРОЛОГ)

— Поставь меня!

— Не-а!

— Поставь, мне неудобно, люди смотрят. — Аргумент не произвел никакого эффекта.

— Пусть завидуют!

— Коля, ну, что ты как маленький! — возмущенно сказала женщина, но сама плотнее прижалась к груди мужчины.

— Маленькие у меня вы с Санькой, а мы с Лехой большие медведи, р-р-р! Да, сын? — крепко сбитый мальчишка, тянущий санки с уложенными на них пакетами с древесным углем и ведерком маринованного мяса что-то неразборчиво буркнул в ответ и с завистью посмотрел на маму, устроившуюся на руках у отца.

— Да-а, — протянул тот, — не тянешь ты, Алексей, на медведя, только на хомячка.

Мальчишка насупился, утер рукавом курточки раскрасневшийся на легком морозце нос и припустил вперед, туда, где между деревьев виднелся разбитый бивуак и доносилась веселая музыка.

— Сын, не дуй губу, а то я скажу Саньке, чтобы она сверху села! Покатаешь в честь женского дня сестренку? — Мальчишка, резко остановившись, показал родителям и сестре язык и припустил вперед с утроенной скоростью.

— Видала? — рассмеялся мужчина.

— Неси, раз уж взялся, — улыбнулась «ноша». — Не тяжело?

— Своя ноша не тянет! — крякнул немного запыхавшийся «носильщик».

— Это хорошо. Саша, прыгай папе на спину!

— А-а! — от резкого толчка мужчина не удержался на ногах, вся троица рухнула в снег. — Санька!!!

— О-о-о, Беровы пожаловали! — послышалось из-за деревьев. — Быстро ходь сюды!

У мангала стояли два «дежурных по шашлыкам». Женщины сервировали раскладные столики, пара «дежурных по ухе» колдовали у костра, дети носились веселой стайкой вокруг разбитого лагеря.

Один из «шашлычников» перевернул шампура и посмотрел на коллегу:

— Что думаешь, Бер?

— Не долго нам осталось, — ответил собеседнику Николай. — Если пиндосы боятся настоящей крови, то хунхузы слеплены из другого теста.

— Что, совсем никак? Что говорят твои?

— Хм-м.

— Не хмыкай.

— А твои? — выделил последнее слово Николай.

— Знаешь, есть такой анекдот. Чтобы изменить Россию, есть два варианта: реальный и фантастический. Реальный — прилетят инопланетяне и сделают все за нас. Фантастический — придется поработать самим.

— А если случится третий вариант? Инопланетяне прилетят, а работать все равно придется нам?

— Тогда, Коля, я поставлю тебе бутылку настоящего армянского коньяка.

Пометки на полях

(ВМЕСТО ПРОЛОГА)

Скажите, как вы относитесь к нумизматике? А к нумизматам? Никак? Хорошо, зайду с другой стороны — как вы относитесь к монетам? Да-да, к простым монеткам? Кругленьким таким, с насечками на ребрышках… да что вы вообще можете знать о монетах?

Стоп, что-то понесло Остапа. Сам я не нумизмат и к нумизматике не имею никакого отношения и никогда не имел, и родственники не имели. Хотя… жаль, что не имели, как этот сухонький старичок. Надо же, как он вообще смог выжить в двадцатые годы? Невероятно! Дедок сам по себе ходячее сокровище. Последние несколько лет таких стариков я видел только в бункерах или подземных кварталах, где их не могло достать излучение инопланетной орбитальной станции, а этот не прячется от смертельной угрозы, только кряхтит и поплевывает в небо и на внуков, которые каждый раз пытаются увести его в бомбоубежище. Дед, оказывается, еще та язва. Стоит, скалится, во рту полный набор зубов, трудно поверить, что ему за восемьдесят. Понятно, почему его не берет убийственное излучение — с такими зубами чхать он хотел на всех инопланетян. Я выглянул в окно, сияние, порождаемое станцией, померкло. Оно и так было не сильным, сегодня наш район затронуло самым краем космического удара, периферийными отголосками, но Ярослав попросил побыть с ним у его деда, проследить, чтобы старичку не стало плохо, мало ли что? Мне не трудно, можно и посидеть. Если честно, я завидую другу — у него есть дед, а я своих стариков уже и не помню, и таких как я много. Ярославу несказанно повезло.

Сегодня Ярик упросил деда показать свою коллекцию. Никогда не думал, что тот что-то коллекционирует, но увидев гордость древнего пенсионера, чуть не выпал в осадок. Обалдеть! Мне всегда нравился Иван Николаевич, классный старикан, но он почему-то воспринимал меня в штыки. Саньку, мою старшую сестрицу, готов был на руках носить, а на меня смотрел как партизан на немца через прицел. Вот уж не знаю, чем я ему не угодил?

— Как вам? Нравится? — дед подошел к нам и заглянул через плечо Ярослава, увлеченно рассматривающего через лупу какой-то особо финдибоберный то ли талер, то ли пфенниг. Я тоже увлеченно рассматриваю эти кругляшки, но виду стараюсь не подавать. Иначе меня больше не подпустят к этому чуду, у-у-у. Так, успокоиться, сделать морду тяпкой. Силы небесные, за что мне такое наказание?

Дед заметил мой нарочито скучающий взгляд и недобро ухмыльнулся:

— Сразу видно современную молодежь, вас ничем не прошибешь. — Я равнодушно пожал плечами. — Вы думаете, что я зря трачу свое время, эрги, вату и собираю разный хлам? (Да что он ко мне привязался?) Ошибаетесь! Я не монеты собираю, я собираю историю разных стран! Ведь каждый из этих кругляшков может рассказать столько, что вам и не снилось!

— Дед, ты опять? — одернул старика Ярослав, тот замолчал.

— А ты не перебивай старших! — древний нумизмат отобрал у внука свою коллекцию. Из альбома выпал пятачок, звякнул о паркет и подкатился к моим ногам. Обычный советский пятачок, выпуска одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года, я нагнулся и поднял монетку.

— Иван Николаевич, а у вас есть еще советские пятаки? — спросил я, судорожно сглатывая слюну, затопившую рот.

— А вам, э-э…

— Алексей, — подсказал я.

— Алексей, зачем?

— Потому что советские и российские деньги мне нравятся больше остальных, есть в них родной дух. — Дед усмехнулся.

— Берите, дарю.

— Спасибо, — поблагодарил я доброго коллекционера и спрятал добычу в карман.

— Дуйте отсель, — погнал нас дед. — Станция улетела, дайте передохнуть старику.

Действительно, свет за окном померк, уступив место обычным солнечным лучам.

На улице, как после грозы, легко попахивало озоном. Распрощавшись с Яриком, я побежал домой. Пять минут и родные стены встретили своего блудного хозяина уютом и тишиной. Скинув туфли, я проскочил в ванную, ополоснул подарок Ивана Николаевича в кипятке, медленно выдохнул и засунул пятак под язык. Как вкусно!

— Леш?! — Санька? Она что, дома? — Скажи мне, братец, и давно ты ешь монеты?

Вот попал так попал. Саша протянула на раскрытой ладони несколько мелких кусочков железа, в паре из которых еще можно было узнать российские десятирублевки начала века. Эти недоеденные «карамельки» я спрятал про запас три дня назад и уже сам забыл о них… а Сантилла нашла.

— Леш? — В глазах сестры беспокойство, приятно, черт побери, когда за тебя переживают. Вот так, по-доброму, по-настоящему. Санька знает, что я за нее голову любому откручу, другой сестры у меня нет и никогда больше не будет. Она для меня самый близкий человек и пользуется этим, зараза. — Леш? — повторила Саша.

Что ей сказать? Я прошел на кухню, выдвинул ногой из-под стола две табуретки и, плюхнувшись на ближнюю, пододвинул вторую сестре. Саша шмыгнула носом, обошла меня кругом и обняла сзади за плечи.

— Скажешь, когда тебя зацепило?

— Скажу.