— Ты наверняка будешь рад вернуться к своему ремеслу. Ведь карты твои у нас, — добавил комиссар. — Мы, конечно, и сами сможем их прочесть когда-нибудь, но автор всяко лучше ориентируется. А за брата не волнуйся. Все равно некому будет доложить в столицу, что ты покинул пост, потому как все гномы с перевалки разбежались. Да и вообще там посерьезнее проблемы — разруха.

— Тот чиновник уже и забыл про тебя, — негромко добавила Прозерпина. — Нет гнома — нет проблемы. А ты на этом разъезде все равно, что похоронен. Знаешь, какие лихие дела нынче в стране творятся? Не время для самоизоляции.

— А как же странники на вагонетках и дрезинах? — Заметно было, что Глоно колеблется. — Хоть это и заброшенная ветка, но вдруг кто-нибудь поедет. Вот в прошлом месяце одного негоцианта с ремонтом выручил… На развилке как дорогу узнают?

— А мы указатели повесим! — нашелся Федор. — Евронимус нам их начертит. Должен же он свою вину перед тобой искупить.

Стрелочник тяжело и надолго задумался, впившись крепкими зубами в сухарь, который подобрал с полу. Наконец принял решение и махнул рукой.

— Тунрида с вами, поехали.

Глава 5

Зак последний раз полюбовался на указатель — две большие стрелки из досок от столешницы, украшенные надписями на смеси староэльфийского с гномьим и прибитые к столбу возле развилки дорог, — после чего махнул рукой.

— Вперед!

Чемош вперевалочку тронулась с места, заметно бодрее, чем в прошлые дни. Утром ее обильно покормили ботвой с огородика Глоно. Созревшие корнеплоды и овощи, а также изрядный запас сухарей пошли в отрядные корзины с провизией, а недозрелые растения — в мешки с фуражом. Избушку стрелочника взрывать не стали, лишь забрали из нее железнодорожные инструменты и то, что было особенно дорого картографу. Жаровню, чайник и мемуары о полете на «Глоноцци», которые он вел тайком и прятал в углублении под одной из шпал.

Комдив в несколько прыжков догнал черепаху и ловко, будто гимнаст, запрыгнул внутрь панциря, вызвав восхищение всей женской части отряда и зависть мужской.

— Я тоже так умел, когда был погонщиком черепахи в войске Черного Шамана! — похвалился Квакваса, чем вызвал веселый смех и незлобивые шутки.

— А я в детстве умел пускать музыкальные ветры, как будто птички поют!

— А я вчера помочился брагой! Жаль, не догадался кружку подставить.

— А у меня в детстве задница была толще, чем у Пунай!

— Да она и сейчас у тебя такая, Нуггар!

Федор, как и положено комиссару, радовался позитивному настрою солдат, а еще больше — тому, что Глоно не просто присоединился к отряду, но сразу сдружился с Отожем. Общий язык они нашли на почве обсуждения свойств боевой черепахи. Гному, умелому механику и инженеру, никогда прежде не приходилось сталкиваться с биомеханизмами, поэтому он прям-таки засыпал гремлина вопросами. Обычно немногословный Отож отвечал со всей страстью специалиста, истосковавшегося по профессиональным дискуссиям. Заговорились они до полуночи, а к утреннему выступлению были уже не разлей вода. На время движения Глоно потребовал место рядом с гремлином, и командование не стало возражать. Огорчен оказался только Квакваса, который до сих пор надеялся когда-нибудь вернуться к тихой должности погонщика, чтобы не рисковать жизнью в разведке.

— Что он понимает в животных? — ворчливо жаловался гоблин, обращаясь к товарищу по разведоперациям Фенрицу. — Ты видел его руки? Этими пальцами только гвозди вытаскивать. А голосище его слыхал? Грубее, чем букцина, Наср его забери! А черепаха, хоть и бронированная, нуждается в ласке. У нее панцирь непробиваемый, а сердце ранимое, между прочим! Вот крикнет этот Глоно на нее, она и заболеет от расстройства.

— Да брось нагнетать. Она в боях не испугалась и в могильном шурфе только разок обделалась, — сказал Федор, подойдя к разведчикам и присев рядом с ними на моток строп.

— Бой — это другое, сир комиссар. Вам ли не знать, вы ведь тоже когда-то черепаху гоняли!

— А ты у меня ее отнять хотел!

— Да уж, было дело, — хохотнул Квакваса. — Молодой я был, неопытный. Сколько времени-то прошло с тех пор, сир комиссар?

— Много, капрал. Давай-ка прикинем…

Однако завершить подсчеты им было не суждено.

— Внимание, отряд, впереди населенный пункт! — объявил Зак, лично изучавший дорогу, да не через маленькую подзорную трубу Дмузга, а через отличный гномий монокуляр, что имелся в типовом наборе ядерного стрелочника. — Боевая готовность.

Вчерашние тренировки не прошли даром. В этот раз воины заняли боевые места быстро и почти без ошибок и кутерьмы. Чемош тем временем сбавила ход и остановилась. Федор приказал разведчикам готовиться к вылазке, а сам по недавно оборудованному железному мостику между платформой и панцирем перелез к комдиву.

Тот задумчиво барабанил пальцами по полированному прикладу боевого посоха. Рядом стоял гном. Два пучка бороды были заправлены под робу, а третий он сжимал в кулаке и неосознанно подергивал — очевидно, от сильного волнения.

— Ну что, — спросил афроорка Федор, — действуем по отработанной схеме? Разведка-окружение-атака? Или атакуем сходу?

— Так некого атаковать-то, говорю, — загудел капрал Глоно. — Это заброшенный погост. В былые-то годы тут малахит добывали и медную руду. Потом жила оскудела, и народ разъехался кто куда. Большинство-то к нам, в Долгие Квершлаги. Так мой родной погост именуют.

— И что, совсем никого не осталось? Отчего же ты разволновался?

— Ну… — Гном замялся. — Не то чтобы совсем никого. Покинутые жилища — они всегда разную нечисть притягивают. Вот и тут обосновалась одна… — Он схватился за бороду уже двумя руками и заметно покраснел.

— Да кто же?

— Суккуб! Наамой звать. Всех мужчин нашего погоста в грех ввела. Являлась ночами, оборачивалась той гномеллой, которую любишь, и соблазняла.

Конец ознакомительного фрагмента