Открыв дверь, шеф сразу понял, что перед ним. Кто перед ним. Он узнал свою Клеопатру — повзрослевшую, и от этого ещё более прекрасную, чем полвека назад.
Руки сами вспомнили былые навыки. Он запустил машину через трое суток.
Восстав от сна, Клеопатра потребовала в подчинение обещанную армию саранчи. Отказать ей Сулейман не мог. Да и не хотел.
Братья Улугбековы, которым он приказал разыскать чертежи автоманов, сообщили, что искать ничего не нужно. Детали готовы и ждут только сборки. Сборочные чертежи и спецификации тоже изготавливаются. Оригиналы уничтожены, однако в заштатной императрицынской конторе найден инженер, когда-то ими занимавшийся. Исходные документы — чертежи Горгония Мочало — ему переданы. Сейчас он вспоминает, как видоизменял их в девяностом году. Дело за малым. Немного подождать.
Подождать! Сулейман чувствовал себя как на иголках. Ему не терпелось дать Клеопатре полную свободу. И тут, как гром с ясного неба, обрушилась новость: в Императрицын едет команда американцев. За чертежами игрушек Горгония Мочало. Организатор экспедиции — влиятельный сенатор по прозванию Луизианский Лев. Известие принесла Зарина, сказав с детской непосредственностью, что узнала об этом в чате, от американской подружки.
Наведя справки по своим каналам, Сулейман с ужасом узнал, что сенатор ЛЛ — и есть инженер Мочало. Игра пошла серьёзная. Для того чтобы выиграть время, шеф решил разменять крупную фигуру. Бросить американцам приманку. Меня. (Не очень-то мы отличаемся. Помнится, я тоже мечтал бросить через забор охотничьего домика Жерара, чтобы отвлечь внимание овчарок.)
Именно поэтому бедненький Павел Дезире отправился в ГЛОК той же ночью, что и команда мисс Голдэнтач. Преследовал Сулейман и ещё одну цель. Он на самом деле хотел получить бумажные чертежи заводного кузнечика. Электронным копиям он по-прежнему не доверял, а красть кальки из городского архива побаивался. Помнил, чем заканчиваются контры с государством.
Получив чертежи, шеф тут же отправился в Старую Кошму, где Искандер Улугбеков уже развил бурную деятельность. Тоннель полностью расчистили, ворота восстановили, на узкоколейку вернули локомотив и вагоны. Детали автоманов очистили от консервирующего покрытия и рассортировали. Бригада специально отобранных рабочих приступила к сборке пробных экземпляров. Чертежи автоманов всё ещё не были закончены, поэтому пользовались спецификациями на кузнечиков. Руководство сборкой осуществлял лично Искандер. Сулейман находился подле Клеопатры, чтобы связать машину и готовые манипуляторы с помощью магии. Но случилось несчастье. Шефу не удалось установить полноценный контакт. Саранча вышла из повиновения и напала на сборщиков.
Перепуганный Искандер бежал без оглядки. Клеопатра захандрила — совсем как женщина перед месячными болями. В довершение всех бед на завод приехал Доп и устроил грандиозное наведение порядка, больше похожее на истерику балованного ребёнка. Сулейман, вынужденный утешать Клеопатру, встретиться с ним не успел. Доп забрал обломки автомана и отбыл на доклад Басмачу. Когда он вернулся, чтобы продолжить расследование, шеф был тут как тут. Доп был взят в жёсткий оборот. Ему вручили чемодан с новой партией саранчи и отправили в Императрицын. Сулейман думал, что Горгония в России нет, и распорядился натравить саранчу на американцев. Доп хоть и был дурак-дураком, но зачаточные магические силы у него имелись. Для управления парой дюжин автоманов должно было хватить. Однако тупость этого создания шеф явно недооценил. Доп двинул прямым ходом к Басмачу.
Впрочем, всё это стало неважно. Клеопатра предложила Сулейману соединиться с помощью цепочек саранчуков. «Это будет наша свадьба, начало нашего медового месяца, который растянется на целые эпохи», — сказала она. Шеф с радостью согласился.
Они слились.
Сначала это было поистине восхитительно…
* * *
Высадив шефа возле «Серендиба», я поехал домой. Время было ещё раннее, но мне безумно хотелось спать. Увы, но лечь удалось далеко не сразу. Жерар, едва переступив порог, устремился на кухню и брякнулся на стол гузном кверху в ожидании инъекции долбанных стероидов. Пришлось покориться. Я вогнал ему двойную дозу, погрел место укола грелкой, а затем ещё по доброй воле сунул в духовку полкило куриных грудок.
Заснул я под грохот хард-рока и лязг гантелей. И проспал почти сутки.
Когда проснулся, беса в квартире не было. На тумбочке лежал новенький коммуникатор. Из-под него выставлялась бумажка с кривовато начертанным указанием: «Включи диктофон».
— Салют, чувачок! — заорал коммуникатор голосом Жерара. — Поздравляю, ты проспал всё самое интересное. Но не расстраивайся. Ведь у тебя есть гончий бес, который идёт по следу новостей, как привязанный. Поэтому узнаешь всё в лучшем виде. Итак, приготовься.
— Ну-ну, — сказал я.
— Меньше сарказма, Паша, — донеслось из коммуникатора, будто Жерар в самом деле расслышал мои слова. — Начну с главного. Шеф отвалил нам хар-рошую премию. По-настоящему хорошую. Если узнаешь, сколько стоит этот телефон, в обморок грохнешься.
— Ну, прямо. — Я ухмыльнулся.
— Хотя, может, и нет. Но сейчас-то точно. Это мой подарок тебе, чувачок!
— Да ладно!
— Серьёзно. Серьёзно-пресерьёзно. Там и мелодия звонка твоя любимая, «Hound Dog». Правда, закачал за твой счёт, уж не обессудь. А пока ты прыгаешь на кровати, радостный как дитя, продолжу. Американцы улетели домой. Оказывается, у сенатора стоял в здешнем аэропорту личный «Альбатрос». Хорошо всё-таки устроился за океаном инженер Мочало. Не смотри, что фамилия смешная… — В голосе Жерара явственно слышалась зависть. И была она далеко не белой. — Конёк-Горбунок мотнул с ними. В чём я, собственно, не сомневался.
— Я тоже.
— Да и ты, наверное, тоже. Декстер до сих пор мнит себя Королём. Но агрессивность утратил полностью. Все почему-то уверены, что он свихнулся. А я думаю — фиг там. Он и есть Элвис. King is alive! — и никаких гвоздей! А Фишер наоборот остался в России. Сказал, что не может простить предательство невесты. Кроме того, Игорь Годов предложил ему место в «Рупоре». Не то осветителем, не то редактором текстов. Марк чуть из ботинок не выпрыгнул от радости. Полюбился ему Годов. Да и Россия, как не удивительно. Сейчас они уже, должно быть, в поезде. Катят на гастроли во Владивосток. Дашку Вольф сенатор тоже звал с собой, но она не полетела. Говорит, дел здесь невпроворот. Наследство Басмача принимать и так далее. Боюсь, что в «так далее» входят и интересные встречи с одним симпатичным комбинатором. Так что готовься!
Жерар захохотал.
— Типун тебе на язык, кобелино, — пожелал я.
— Ладно, не сердись. Я ж шучу. Кто там у нас ещё? Владимир Васильевич и хитрющая девочка Зарина? Их в Америку, конечно, не звали. Но, судя по некоторым признакам, внакладе они не остались. А вот братцы Улугбековы пострадали здорово. Сулейман отправил их в Каракумы, барханы считать. Говорит, лет на тридцать обеспечил работой. Кстати, если ты слушаешь эту запись, значит, я сейчас — у него. Веду переговоры по одному очень важному и щекотливому вопросу. Надеюсь, понимаешь, о чём речь?
Я понял, и мне сделалось не по себе.
— Ну, а раз понимаешь, пожелай удачи. Надеюсь, свидимся уже как человек с человеком. Поэтому учти — встретишь Умнега, лицо ему не бей. Возможно, оно к тому времени уже станет моим. Будь здоров, чувачок!
Коммуникатор мелодично пискнул и замолчал.
— Удачи, дружище, — запоздало сказал я. — Удачи…
* * *
Я загнал «Харлей» на стоянку возле «Серендиба» и отправился в агентство. Ноги не шли. Мне было по-настоящему страшно за Жерара. Пусть Сулейман сейчас и пребывает в состоянии вины пополам с благодарностью, но всё же… Злокозненная натура ифрита может пробудиться в любой момент. И что тогда он сотворит с маленьким лохматым храбрецом?
В будке охранника торчал новичок. Молодой крепкий парень со смутно знакомой внешностью.
— Привет, — сказал я, приблизившись. — Меня зовут Павел, я здесь работаю.
— Здравствуйте, — официальным тоном отозвался парень. — Ваш пропуск, пожалуйста.
Пропуска у меня, конечно же, не оказалось.
— Извините, но впустить вас не могу, — заявил охранник.
— А если я клиент?
— Но ты же не клиент! Сам сказал.
— Во, блин, засада, — огорчился я.
— Ага, — с готовностью согласился он. — Сочувствую. Я бы пропустил, конечно. Но сегодня первый день. Сам понимаешь, надо соответствовать.
— Да понимаю я… Как зовут-то?
— Кирилл. Нас вообще-то двое. Ещё Тимоха. Он покушать ушёл.
Покушать-то и я бы не отказался. Дома холодильнике было пусто, словно в окрестностях чёрной дыры. И мне даже известно, как эту дыру зовут.
Сглотнув слюну, я спросил:
— Откуда прибыли-то, бойцы? По чьей рекомендации?
— А почему это тебя интересует? — насторожился Кирилл.
— Место тут специфическое. Кого попало не возьмут.
— Ну, мы с Тимохой не кто попало. Нас сюда Дарья Вольф порекомендовала. Ты ведь с ней знаком, а?
Он подмигнул, и тут я наконец вспомнил, где видел эту румяную рожу. Возле ГЛОКа! Той ночью, когда катавасия с железной саранчой только начиналась.
— Я много с кем знаком, Кирилл. Но даже если тебе это известно, не стоит думать, что у тебя есть повод для панибратства. Рекомендую учесть на будущее. И мигать в моём присутствии пореже. Ясно?
— Чё-то ты больно грозен, — буркнул охранник. — Пропуска нету, а понтов как у взрослого.
— Грозным ты меня ещё не видел, боец. Но теперь точно увидишь, — пообещал я и пошёл прочь.
От злости есть захотелось ещё сильнее. Именно поэтому до кафе я дошёл степенно. Нельзя давать волю тёмным сторонам натуры. Нельзя. Конёк-Горбунок улетел за океан. Намылить мне холку, чтобы вернуть душевный покой, больше некому. Значит, придётся отныне справляться с этим самостоятельно.
За моим любимым столиком устроилась Зарина. Напротив неё сидел крепыш в камуфляже. Поведение его было недвусмысленно.
— Закончить приём пищи! — рявкнул я ему прямо в ухо. — Покинуть расположение столовой!
— Чего? — Он вздрогнул от неожиданности. — Ты чо, пацан, охренел?
— Успокойся, Тим, — ласково сказала Зарина. — Это Паша, наш сотрудник. Он у нас большой шутник.
— Я таких шуток не понимаю.
— Это потому что ты уже сытый, а он ещё голодный. Правда, Пашенька?
— Правда, киса, — сказал я. Уселся рядом, обнял её за талию и с прищуром посмотрел на Тима. — Сытый голодного не разумеет. Тебя, кстати, Кирюха заждался. Уже готовится докладную строчить. О том, как ты первую смену прогуливаешь.
— У меня, типа, обед.
— Это ты ему скажи. — Я улыбнулся и помахал пальчиками. — До свидания, Тимофей.
Он пробубнил что-то неодобрительное и удалился.
— У тебя совсем испортился вкус, девочка, — сказал я, проводив его взглядом. — То мистер Фишер, то вот это страшилище…
— Кончай, Пашка, — сказала она тихо. — Знаешь ведь, что люблю я только одного. И абсолютно ему верна. Как положено женщине Востока.
* * *
Домой я возвращался пешком. «Харлей» так и остался на парковке возле агентства. К Зарине мы уехали на такси. Я был слегка под градусом, и за руль сесть не рискнул. Не потому что боялся гаишников. Потому что боялся за жизнь дорого существа.
Двор был тёмен. Единственный фонарь горел в дальнем углу, да и он был закрыт ветками пихты. Я шел, пошатываясь, и улыбался.
— Привет, чувачок!
Голос — глубокий проникновенный баритон — был мне незнаком, однако интонации…
Я обернулся. Передо мной стоял и улыбался во всю пасть огромный мраморный дог. Действительно огромный, размером с пони. Морда несколько короче, чем это обыкновенно бывает у догов. Язык, который виделся в раскрытой пасти, был почти человеческим. Широким и толстым. И зубы были почти человеческими. А глаза — нет. Один змеиный, другой козлиный. Оба зеленовато-желтые, левый зрачок вертикальный, правый горизонтальный. Глаза светились. Пасть светилась тоже. И пусть я уже сообразил, кто это, мне всё равно сделалось не по себе.
— Красивые глаза, верно? — сказал дог, энергично двигая кошмарной пастью. — Мне кажется, к ним подходит определение «тигриные». В крайнем случае «дьявольские».
— Жерар? — пролепетал я.
— Завидная проницательность, — мотнул лобастой башкой дог. — Впрочем, я предпочитаю, чтоб меня отныне звали Сэмом.
Я наконец взял себя в руки и сказал почти спокойно:
— Ты до неприличия американизировался, псина. Еще, небось, дядюшкой Сэмом.
— Брось. Для дядюшки я чертовски молод. О да, просто чертовски молод. И мне это нравится. Хочешь потрогать, какие у меня мускулы?
Он подвигал задом, напряг поочередно все лапы. Под гладкой пятнистой кожей побежали волны мышечных сокращений. Выглядело это впечатляюще, ничего не скажешь.
— Оценил рельефчик? Супер, правда? И заметь, всё натуральное до последнего грамма. Отныне — никаких синтетических гормонов. Ну, давай, прикоснись. — Он выпятил напряженную грудь. — Тебе же хочется!
— Благодарю, — отказался я. — Как-нибудь в другой раз. Но почему именно Сэм?
— Очень просто, чувачок, — подмигнул бес. — Это сокращение от «секс-машина».
Он заржал как тот самый пони, с которого стал размером, потом подбежал к ближайшему столбу и задрал заднюю лапу.
Ноябрь 2008 — Июль 2009.
Автор выражает признательность жене Ларисе за неоценимую помощь в работе над романом.
