Александр Сивинских

Конклав ночи. Охотник

Меня зовут Родион Раскольник. Я не герой Достоевского, и мой мир прост, как геометрическая фигура. В нем существуют только три вершины: они, вы и я. Вы для них — еда. Они для меня — добыча. Вас я мог бы предостеречь: «Бегите отсюда, пока целы», но вместо этого говорю: «Подходите ближе». Вы мне не нужны, нужна приманка для них. Поэтому, откликнувшись на мое предложение, стойте смирно — и ждите. Скоро вы почувствуете на лице влажное и смрадное дыхание. Это явились к трапезе они. И значит, наступает мое время — время истребителя упырей.

А когда все закончится, я вложу в ваши дрожащие руки лопату и скажу: «Закопай то, что осталось. Закопай поглубже».

Часть первая

Я

Барак вздымался передо мной, будто дом-пожиратель людей из ночного кошмара. Да так оно, собственно говоря, и было. В эту двухэтажную хибару с заколоченными окнами только попади. Большой удачей будет, если назад выйдешь. Тем не менее я собирался именно войти. Более того, я собирался и выйти из него. Живым и по возможности невредимым.

Я попрыгал на месте, попробовал, легко ли ходят кинжалы в ножнах, снял помповый «Моссберг» с предохранителя и спросил Мурку:

— Готова, девочка?

Росомаха посмотрела на меня из-под черных косм и как будто кивнула.

— Тогда входим, — сказал я, включил укрепленный на лбу фонарь, натянул респиратор и поджег шнур вышибного заряда. Отскочил в сторону. Коротко полыхнуло. В тяжелой, обитой изнутри кошмой двери возникла дымящаяся дыра. Я пнул дверь ногой и с ухмылкой сказал: — Да пребудет с нами ярость.

Мурка одобрительно рыкнула и рванулась вперед. Ярости ей было не занимать.

Внутри пахло мокрой землей и прелым деревом. Облупившаяся штукатурка, могильная темень, какие-то звуки, напоминающие постукивание тысяч крошечных коготков, — все как всегда. Никакого разнообразия, никаких неожиданностей. Это хорошо. Мы с Муркой не из тех, кто любит неожиданности на охоте.

Первый кровосос встретился уже в коридоре. Несмотря на позднее утро, он еще не спал. Как ни странно, среди упырей тоже имеются такие вот сомнамбулы, не способные к полноценному сну в каморке уютного гроба. Частью это новообращенные, а частью, наоборот, старцы, мучающиеся бессонницей. Был ли этот старым или молодым, в созданной искусственно тьме барака разобрать не представлялось возможным.

Наверное, это все-таки был желторотик. Опытная тварь почуяла бы нас заранее, а этот лишь хлюпнул, когда Муркины клыки разорвали его жилистую шею. Сделав дело, Мурка резво отпрыгнула в сторону. Тут же все вокруг заволокло горячим паром, бьющим из дыры в глотке кровососа. Издыхающий упырь буквально выкипел дочиста, и через секунду его опустевшая одежда шлепнулась на пол мокрым комком. Даже сквозь респиратор я ощутил жуткую вонь тухлятины. Бедная Мурка, каково сейчас ей, с ее нежным обонянием.

Впрочем, моя четвероногая напарница не стала ждать окончания процесса, а метнулась по лестнице на второй этаж. Следовать за ней смысла не было. Обычно наверху скрываются самые малахольные кровососы. Те, которые в четкой вурдалачьей иерархии соответствуют армейским «духам». «Старики» и «дедушки» спят внизу. «Сержанты» и «старшины» — в подвале. «Офицеры» же, называемые также патриархами и матриархами, в таких хибарах не обитают никогда. Честно говоря, мне пока не приходилось с ними сталкиваться. И слава богу. Даже «старшины» чертовски опасные противники, что уж говорить об упырях, которые способны ходить под солнцем и неслышимым пением приманивать жертвы. Прямиком себе на ужин.

Первый наш крестник, сдохнув, переполошил, разумеется, весь гадюшник. Не успел я решить, в какую дверь войти сначала, как выбор был уже сделан за меня. Из квартиры с сохранившимся номером «три» выперло нечто огромное, пузатое, но довольно проворное. Определенно женского пола. В руке толстуха сжимала кривой, словно ятаган, обломок стекла. Да и орудовала она им как заправский башибузук. Два раза крест-накрест рубанула зубастая тетка, и всякий раз кончик стеклянной сабли проходил в каких-то сантиметрах от моего лица. Оба раза я уклонялся играючи. Реакции мне не занимать, ловкости тоже, но мы ведь не на арене цирка, верно? К тому же моей клоунессе могли прийти на подмогу другие артисты. Поэтому, когда она махнула своей опасной стекляшкой в третий раз, я поднырнул под ее руку и перехватил кисть. Под пальцами оказалась субстанция, мало похожая на человеческую плоть. Что-то вроде пластилина. И только кости, сухожилия да суставы были на ощупь вполне твердыми.

Это ненадолго. По опыту знаю.

Вместе с кулаком противницы я повернул острие стеклянной сабли в обратную сторону, после чего толкнул толстуху-кровопийцу от себя. Инстинктивно сопротивляясь, она подалась вперед — и наделась горлом на стекло, как каплун на вертел. И тут же с чудовищным грохотом рухнула ничком. Я едва успел отскочить в сторону. Гейзер пара, в который превратилась упыриха, с шипением взметнулся до потолка.

Не слишком верьте, когда вас убеждают, будто вурдалака можно прикончить только серебром да осиновым колом. Чем угодно можно. Главное — знать, куда всадить клинок или пулю. Или клыки. Мы с Муркой знаем.

Следующие две квартиры, четвертая и вторая, оказались пустыми. Лишь следы когтей на стенах и полу да кучи неопределенного тряпья в углах. Думать, откуда оно тут взялось, абсолютно не хотелось.

Зато за дверью с номером «один» меня ждал весьма теплый прием. Сразу две твари, находящиеся в превосходной форме — худые, подвижные, зубастые, — рванулись на меня с разных сторон. Синхронно. Одна прыгнула с чудом сохранившегося шкафа, другая — из ближнего угла. Должно быть, они намеревались ошеломить меня суворовским натиском и привести в замешательство внезапностью нападения. Если бы у меня нашлось немного времени, я, возможно, даже пожалел бы их. За отсутствие изобретательности. Как я уже говорил, упыри везде и всегда действуют до скуки однообразно.

Но времени у меня, как обычно, не нашлось.

Я выбросил правую руку с ружьем навстречу тому монстру, что прыгнул сверху. «Моссберг» рявкнул. Свинцовая сорокаграммовая пилюля с начинкой из химически чистой ртути влетела клыкастому прыгуну прямо в пасть. Башку ему оторвало словно кукле, попавшей под трамвай.

Второй тем временем успел не только добраться до меня, но и получить по морде сапогом. Человека такой удар гарантированно отправил бы в нокаут, упырю же хоть бы хны. Впился в икру кошмарными зубами и начал грызть. Не будь на мне сапог с укрепленными кевларом голенищами, остался бы без ноги. Однако кевлар — замечательная штука, способная удержать даже пулю. Не напрасно его используют в бронежилетах. Пока тварь бессильно слюнявила сапог, я пригвоздил ее к полу кинжалом. Проделывать это пришлось буквально наугад. Первый упырь уже вовсю превращался в пар, и даже сильный фонарь на каске не мог толком рассеять туман, заполнивший квартиру. Я не попал кровососу в корпус, голову или шею, а попал в плечо. Он дико заверещал и начал скрести пальцами по кинжалу, по полу и по своему телу, отрывая от пола щепки, а от себя клочья гнилой кожи.

Пристрелить его было делом поистине милосердным. Что я немедленно и проделал.

Дождавшись, пока пар несколько рассеется, я вытащил кинжал из пола и обтер его губкой, нарочно припасенной в кожаном кисете. Губка была смочена ружейным маслом. Лучший, между прочим, дезинфицирующий состав в данных обстоятельствах.

Первый этаж был зачищен. В подпол без Мурки соваться мне было неохота. Я, конечно, парень резкий и настоящий профи по части истребления нежити, но, когда имеешь дело с вурдалачьими «сержантами», лучше перестраховаться. У них резкости не меньше. Да и другие козыри в рукаве припасены.

— Мурка! — крикнул я, выйдя в коридор. — Куда ты пропала? Ты жива?

Последний вопрос был риторическим. Семилетняя росомаха, разорвавшая за свою жизнь раз в двадцать больше упырей, чем я имел подружек, вряд ли могла испытать затруднение с парой-другой кровососов-новобранцев.

Однако леденящего душу воя, который означал: «Все путем, чувак, моя часть работы выполнена на пять с плюсом», — почему-то не раздалось.

Полный скверных предчувствий, я устремился наверх. Я прыгал через три ступеньки, не обращая внимания на угрожающий скрип лестницы, и думал об одном: «Только бы она была жива. Пусть ранена, хрен с ним. Животные этой гадостью не заражаются, и я ее выхожу».

Квартира наверху сохранилась всего одна. Остальные стены обрушились, завалив этаж обломками досок, кусками штукатурки, обрывками обоев. Окна, как и следовало ожидать, были не только заколочены, но и завешены многими слоями одеял, матрасов и спортивных матов. Среди мусора исходили остатками пара две мокрые кучи одежды — останки убитых Муркой упырей. Больше ничего.

И никого.

Я вломился в уцелевшую квартиру и едва не полетел книзу головой в огромный пролом в полу. На первом этаже, точно под дырой, располагалась небольшая клетушка, что-то вроде чулана. Как я его проглядел, находясь внизу, ума не приложу. Наверное, вход был тщательно замаскирован. Кровососы, несмотря на общую тупость, иногда проявляют чудеса сообразительности.

По чулану медленно кружились, выбирая момент для броска, два ночных хищника. Лесной и городской. Росомаха и упырь.

В том, что тварь являлся «сержантом», а то и «старшиной», сомневаться не приходилось. Одежда на нем отсутствовала вообще. Голая синевато-серая, пупырчатая, как кирзовый сапог, кожа. Удлиненный череп, резко выступающая вперед нижняя челюсть, почти полное отсутствие носа и волос, зато поистине гигантские хрящеватые уши. Резко выпирающие лопатки, похожие на зачатки крыльев. Непомерно раздутые суставы плеч, коленей и локтей. Когти. А главное — манера двигаться, напоминающая не то птичью, не то змеиную. Неожиданные ускорения, замедления и порывистые, будто клюющие, перемещения головы.

Опасный, очень опасный противник.

Почти такой же опасный, как Мурка. Даже, может быть, как я.

Опустившись на одно колено, я стал ждать. Когда крадущийся по кругу «сержант» оказался на линии огня, потянул спусковой крючок.

Помповое ружье двенадцатого калибра — страшной убойной силы вещь. Особенно на малых расстояниях. Упыря будто лавиной снесло. Он опрокинулся на пол и заелозил там, пытаясь подняться на четвереньки. Из простреленной грудины толчками выплескивалась пенящаяся жидкость, чертовски похожая на темное пиво. Издыхать он, похоже, не собирался. Как не собиралась Мурка доделывать начатое мною.

Умная девочка, знает, что в нашем деле спешка хуже паники.

Я мягко соскочил в чулан. Передернул затвор «Моссберга». Прицелился в голову упырю.

И тут он прыгнул. Только что валялся на спине, еле шевелился и, казалось, был вполне готов к отправлению в ад — и вот бросился. Стремительно. Такие впечатляющие броски мало кто, кроме нас с Муркой, видал, и слава богу. Потому что выполнить их способны только раненые кровососы высокого ранга. А раненый упырь, как любой раненый хищник, опасен вдвойне.

Вначале поджарое тело «сержанта» собралось в комок, а в конце полета — разжалось. Когтистые лапы замолотили, точно лопасти промышленного вентилятора. Каждый удар, попади он по мне, мог разорвать надвое. Однако я ждал этого прыжка и поэтому за мгновение до него нырнул в сторону и вниз. Упырь врезался в стену. Стена, оказавшаяся всего лишь тонкой дощатой перегородкой, рухнула. Полетела пыль.

Кровосос, нелепый и страшный точно огромное насекомое, зигзагами кинулся прочь. Я выстрелил вдогонку, но не попал. Преследовать его смысла не было. Все равно вернется. Наружу ему нельзя, сгорит как бенгальская свеча. Единственный шанс сохранить не жизнь, нет, существование — это попытаться расправиться с нами. А потом дождаться ночи и отправиться за единственным лекарством, которое требуется упырю.

— Ты все равно вернешься, тварь! — крикнул я.

Он вернулся.

Он был страшен. Ничего человеческого в нем больше не осталось. Семьдесят килограммов перерожденной плоти и сто семьдесят лошадиных сил дикой ярости. Он даже двигался по-звериному, на четырех конечностях. И двигался с такой скоростью, что казалось, бестий здесь несколько.

Я выставил вперед ствол ружья (в трубчатом магазине оставались последние два патрона) и прижался спиной к стене барака. Мурка молча скалилась возле моей ноги. Упырь тенью метнулся вверх, на миг прилип к потолку, а когда я выстрелил, оттолкнулся и полетел на нас. Это было почти красиво. Гигантская тварь с растопыренными лапами и разинутой пастью, несущаяся на нас по воздуху со скоростью атакующего орла. Рассматривать такое зрелище в убогом свете горняцкого фонаря? Кощунство.

Локтем и ногой я ударил назад.

Гвозди я предусмотрительно вытащил еще перед началом операции. Доски, которыми было заколочено окно, держались только на «честном слове». Щит-ставня вывалился наружу. В барак хлынул свет утреннего солнца.

Мы с Муркой прыснули в разные стороны. Вспыхнувший синеватым огнем упырь с пронзительным визгом вылетел в окно и упал на растрескавшийся асфальт тротуара.

Горел он недолго, зато чадно, с треском и обилием искр.

Наружу я выбрался как воспитанный человек, через дверь. Мурка тоже.

* * *

Добравшись до машины, я прежде всего разоружился и сбросил амуницию. Шлем с очками и двухрежимным (видимый свет и ультрафиолет) фонарем, респиратор. Японские доспехи для кэндо — не классические, а современная реплика, изготовленная из высокотехнологичных материалов. Сапоги. Потом напоил Мурку, умылся под переносным рукомойником, укрепив его на запаске «УАЗа», и напился сам. И лишь после этого достал мобильник и позвонил.

Ответили сразу:

— Мордвинова у аппарата.

— Алиса Эдуардовна, — сказал я, — это Колун.

Идиотский псевдоним, по-настоящему идиотский. Впрочем, если судить о собственной физиономии беспристрастно, то довольно точный. Не говоря уж о фамилии. Моя фамилия — Раскольник. Угадайте с двух попыток имя. Впрочем, достаточно и одной.

— Здравствуйте, Колун. Чем порадуете?

— Дело сделано, — сказал я. — Было семь штук, полный прайд. «Сержант», баба «маркитантка» и пять «солдат» разного возраста. Все испарились, старший с фейерверком. Можете высылать уборщиков.

— Вы в порядке?

— В полном.

— Отлично. Гарантируете, что все чисто?

Ненавижу этот вопрос. Уже одно то, что Родион Раскольник (оперативный псевдоним Колун) позвонил и доложился — первейшая гарантия стерильной чистоты очередного объекта. Абонент, с которым я разговаривал, знала это абсолютно точно. Не первый раз контактируем. Но она была обязана задать этот вопрос, так же как я — обязан на него ответить. Наш разговор записывался, особая компьютерная программа определяла, действительно ли мне принадлежит голос. Если он принадлежал именно мне, запись становилась официальным документом.

— Гарантирую, — сказал я.

— Принято. Уборщики выезжают. — После щелчка, сигнализирующего, что запись отключена, Алиса Эдуардовна чуть менее официально добавила: — Благодарим, Родион. Вы молодец. И Мурка молодец. Обязательно погладьте ее за нас.

— Иногда мне кажется, — проговорил я, — что есть люди, втайне желающие, чтоб меня все-таки сожрали. Не упыри, так хотя бы напарница. — И заключил: — Сами погладите при случае. Если руки не жалко.

Алиса Эдуардовна довольно засмеялась и отсоединилась.

— Пора мотать отсюда, — объявил я Мурке, побросал вещички в машину и сел за руль.

Росомаха устроилась по соседству: широко расставленные задние лапы на сиденье, передние на панели, башка выставляется в боковое окно. Требовать у нее пристегнуть ремень безопасности — совершенно бесперспективное занятие. Знаю по опыту.

Я завел мотор, выждал минутку-другую, чтоб он хорошенько прогрелся, и тронул «УАЗ» с места.

* * *

Полагаю, мы с Муркой представляем собой весьма экзотическое зрелище. Судите сами: здоровенный молодой мужик с грубоватым лицом, зверское выражение которого не способна облагородить даже ухоженная «шкиперская» бородка, — и росомаха. Насколько мне известно, считается, что приручить или выдрессировать росомаху невозможно в принципе. Это самый коварный, злобный и независимый хищник на свете, хуже гиен и ягуаров. Так оно и есть. Мурка — коварная, злая, не приручаемая. Да я никогда и не делал попыток приручить ее или выдрессировать. Все гораздо проще. Или сложней, как посмотреть.

Мы дружим. Мы сотрудничаем. Мы целиком и полностью равны.

Началась наша дружба до банальности просто: я нашел в лесу тяжелораненого зверя. Росомаху. Другой бы бросил подыхать или добил, а я решил дать ей шанс. Сильное животное, по-своему красивое; редкое. Пусть со скверной репутацией, но ведь и моя собственная — не из тех, которые ставят в пример подрастающему поколению. К тому же росомаха пострадала в явно неравной схватке. Кроме огнестрельной раны на теле имелись множественные следы от зубов. Тогда я только лишь начинал карьеру охотника на кровососов, не умел отличить упыря-«духа» от вурдалака-«сержанта» и потому решил, что погрызла росомаху охотничья собака.

От потери крови будущая Мурка настолько ослабела, что не могла даже огрызнуться, когда я наскоро бинтовал страшно разорванный бок. Только приподнимала черную губу и еле слышно шипела. Наверное, ей казалось, что она скалится и грозно рычит. Закончив первичную перевязку, я отнес ее к машине и привез домой. А уж там, с помощью знакомого ветеринара, приступил к лечению всерьез. Собственно, ветеринар только извлек картечины и наложил швы. Да с большой изобретательностью обматерил меня за кретиническую идею выходить зверюгу, которая непременно перегрызет мне глотку, если выживет. Впрочем, он был уверен, что росомаха нипочем не выживет.

Закончив операцию, мы очень славно с ним попировали. Ветеринар пил исключительно за то, чтоб пациентка сдохла. Я, разумеется, за то, чтоб выздоровела.

Она выздоровела. И, едва набравшись сил, сполна отплатила мне за милосердие и уход.

Как я уже говорил, тогда моя карьера истребителя упырей только начиналась. Меня не принимали в расчет ни патриархи кровососов, ни те большие люди, которые следят за поголовьем ночного племени. Обе стороны считали, что в самое ближайшее время меня либо прикончат, либо инфицируют, покусав. Подобных мне ухарей, решивших, что их святое предназначение — истреблять вурдалачий род, появляется ежегодно приличное количество. Причины у всех различные. Для кого — месть, для кого — идея борьбы со Злом, для кого — желание экстремальных развлечений. Для многих — деньги. Я сам именно из последних, с небольшой такой, бодрящей примесью идейности.

Так вот, будучи восторженным идиотом (тогда для меня на первом месте стояло желание поразвлечься на грани), я натворил глупостей. Выбил прайд не полностью. И так-то семейка была куцая, всего четыре члена, так я еще умудрился проморгать «маркитантку» и «сержанта». Не заглянул в погреб. Прайд обитал в сравнительно безлюдной местности, в единственной уцелевшей избе давно заброшенной деревни. Питались упыри свиной кровью: недалеко располагалась свиноферма пятачков этак на полста. Свиновод меня и нанял за какие-то смешные деньги.

Чем хороша сельская местность, так это тем, что люди там до сих пор верят в существование нечисти. Они не сомневаются в том, что на земле есть колдуны, ведьмы, лешие и домовые. И, обнаружив поросенка с разорванным горлом, не ударяются в размышления о неизвестных физических законах, вследствие которых произошла трагедия. Они просто ищут охотника на упырей и оборотней. Потому что обычные волки в современный свинарник проникнуть, как правило, не способны.