На следующий день Эдди увидел имя Рикарда в заголовках газет — «бессмысленная жестокость». Это был редкий случай, когда заголовки не лгали.
Боман ждал — ничего не происходило. Он продвигался по карьерной лестнице, стал инспектором. Годы шли — и Эдди понял, что может расслабиться.
Но однажды, месяца три тому назад, в дверь его дома постучали. На пороге стоял Томми Янссон — инспектор криминальной полиции со стильными усами. Он сообщил Боману, что знает о хладнокровном убийстве, которое тот совершил несколько лет назад, и располагает достаточно убедительными доказательствами. А потом предложил Эдди работать на него. Делать то, что прикажет Томми, и не задавать лишних вопросов. А на случай, если Боман вздумает заартачиться, Янссон пригрозил тюремным сроком за убийство — верные восемнадцать лет.
9
Стокгольм — Прага
Ранним утром, выходя к такси возле дома Ивонны, София снова заметила этот автомобиль. На этот раз он держался от нее на значительном расстоянии. Серебристо-серый «Вольво», за рулем мужчина. Тот самый, которого она видела по дороге в аэропорт.
Некоторое время Бринкман поджидала его в терминале. Мужчина высматривал ее в толпе.
София приблизилась к нему со стороны.
— Простите…
Преследователь оглянулся — среднего роста, широкоплечий, волосы «ежиком».
Бринкман вытянула руку с мобильником и сфотографировала его, а потом развернулась и пошла к паспортному контролю. Мужчина остался на месте.
У Софии было три паспорта — два фальшивых и один настоящий, и на этот раз она воспользовалась одним из фальшивых. Сев на самолет до Франкфурта, женщина достала мобильник и открыла снимок. На вид сфотографированному мужчине было чуть за тридцать. Лицо угловатое, но приятное. Рот большой, губы полноватые. В то же время он был довольно неприметен. Весь его облик выдавал желание не выделяться, смешаться с толпой. Стрижка — ни о чем. Глаза голубовато-серые. Можно сказать, красивые.
Это парень Томми, полицейский или бандит. Или же и то и другое одновременно, как и сам Томми. София снова заглянула в глаза мужчине. Поначалу они показались ей злыми и пустыми. Теперь — нет. Она попыталась представить себе картину в целом. Что-то подсказывало ей, что человек на снимке одинок, несчастен и… опасен.
Бринкман переслала снимок Майлзу.
Самолет приземлился во Франкфурте, и София прошла паспортный контроль. На выходе из терминала открывался вид на море бежевых такси. Женщина постояла и снова повернула к терминалу. Нашла зал отправления. Снова прошла паспортный контроль, с другим фальшивым паспортом, и села на рейс «Люфтганзы» до Праги.
Ингмарссон ждал ее в машине. Цифры на табло под часами показывали плюс двадцать восемь по Цельсию. София устроилась на пассажирском сиденье рядом с Майлзом.
— Привет.
— Привет, — отозвался он, держа сигару за окном автомобиля. Машина сдвинулась с места. — Как он?
«Как он?» — повторила про себя вопрос София.
— Он разный, — ответила она вслух.
— То есть? — Теперь сигара висела во рту ее товарища.
— Сначала разыгрывал неведение. Но когда понял, что все серьезно, сменил тактику.
— Раскаивался?
У Майлза Ингмарссона с Томми были личные счеты.
— Нет, — тихо ответила Бринкман. — Не раскаивался.
— Насчет человека на снимке… — Майлз вздохнул.
— Да?
— Он показался мне знакомым. Я покопался в полицейских реестрах. Эдди Боман, так его зовут. Начинал с патрульного, дослужился до инспектора.
— А сейчас?
— Не знаю. Но это должен быть парень Томми.
Они оставили машину в районе Прага-6 и добрались до отеля «Мала Страна» сначала на метро, а потом на трамвае. Пересекая реку, оба любовались сквозь грязное стекло вагона Пражским замком.
— Как Альберт? — спросила София.
— Все хорошо, — ответил Майлз.
— То есть? — не поняла женщина.
— Альберт при деле, — пояснил Ингмарссон, — и прекрасно себя чувствует. У Гектора он получил то, что мы только собирались ему дать.
Они не доехали до цели несколько остановок. Решили прогуляться по поселку Уезд в сторону Малостранской площади и Карлова моста.
— А в остальном? — спросила Бринкман.
— Ничего особенного, он приспособился. Он это умеет, ты знаешь.
Женщина заглянула в лицо Майлзу.
— Он слишком нормальный, София, — сказал тот.
— Это как? — не поняла она.
Ингмарссон задумался.
— Он ворчит и кричит, когда мы смотрим «Алльсвенскан» [Высшая футбольная лига Швеции.], и кладет меня на лопатки в любом споре. Он уверен в себе на все сто. С Альбертом всё в порядке. — Майлз повернулся к Софии. — Ты-то как?
Она не ответила.
Они ели на кухне. Бринкман разглядывала компанию по другую сторону стола: Альберт, Санна, Майлз и Михаил.
— Он мутный, этот Томми Янссон, — начала она.
София рассказывала о встрече с Томми. Все слушали, а когда она закончила, еще больше притихли. Наверное, им стоило бы выпить за то, что все наконец сдвинулось с места, что все прошло по плану. Но в головах у всех присутствующих крутились совсем другие мысли. О том, что весь этот комфорт — обман, что спокойная жизнь в Праге скоро закончится. Но никто ничего не сказал. Кроме Михаила Асмарова.
— Нам особо не на что рассчитывать. — Его голос звучал глухо.
Все разом повернулись к нему. Михаил сидел неподвижно — большой, широкоплечий, невозмутимый. Дожевав, вытер руки салфеткой и продолжил:
— Полиция. Томми лишь выжидает момент, чтобы на нас наброситься. Он строит планы, изыскивает средства, выжидает. То же касается и Гектора, если только мы найдем его или он найдет нас. А это не совсем то, на что мы рассчитывали.
Михаил Асмаров был ветераном Афганской и первой чеченской войны.
— Они обрушат на нас все, что имеют, слишком много грязи. Все будет по-настоящему, — добавил он.
Но за этим столом никому не была нужна его правда.
— Мы к этому готовы, — отозвалась София.
Михаил покачал головой:
— Никто из нас к этому не готов.
— Мы все рассчитали, и до сих пор все шло по плану, — продолжала Бринкман.
— До сих пор нам везло, — возразил Асмаров и снова застучал вилкой о фарфоровую тарелку.
— Тем не менее все шло по плану, — подал голос Майлз. — Мы можем позволить себе расслабиться, Михаил. В конце концов, это не менее важно.
Русский обвел взглядом компанию за столом.
— Мне нет смысла что-то вам объяснять, — сказал он. — Все мы бывали в переделках. И никто никогда не оказывался готов к этому. Или как?
— Я готов, — отозвался Альберт, выдержав паузу.
Михаил пожал плечами.
— Хорошо. Никто не готов, кроме Альберта.
В этом месте он, наверное, должен был улыбнуться. Но не сделал этого.
Майлз лежал в кровати и читал журнал о парусниках. Санна смывала косметику в ванной, оставив дверь приоткрытой.
— Зачем он говорил нам все это? — спросила она.
Ингмарссон пролистнул несколько страниц.
— Кто?
— Михаил.
Майлз поднял глаза на Санну. Та протирала веки ватным диском.
— Просто захотел напомнить, что все серьезно.
— Я и без него это понимала. Зачем портить людям настроение?
— Пожалуй, ты права, — проворчал Майлз, переворачивая страницу. На развороте красовался белый круизный катер 1922 года выпуска, обновленный до первоначального блеска.
— И потом, София… — добавила Ренберг тише.
«София, — повторил про себя Ингмарссон. — София Бринкман — это проблема. Вечно отстраненная и недосягаемая. Иногда рассудительная и спокойная, но чаще неуправляемая. Откуда в ней только берется такая сила? Из аэропорта я вез другую Софию…»
— Майлз? — позвала Санна из ванной.
Она стояла, слегка запрокинув голову, и смотрела на него. На лице у нее лежала мыльная пена.
— Я слышал, что ты сказала, — отозвался Ингмарссон. — Да, София чем-то обеспокоена. Ты тоже это заметила?
Ренберг открыла кран, ополоснула лицо под струей и снова закрыла.
— Да, и я хотела бы знать причину ее беспокойства.
Майлз долистал журнал до конца, просмотрел анонс — «Моторные лодки» — и вернулся к началу.
— А какие здесь могут быть причины? — спросил он.
— Разве не те же, что и у всех нас?
— А какие у всех нас могут быть причины для беспокойства?
Санна прислонилась к дверному косяку и промокнула лицо полотенцем.
— Что бы там ни говорил Михаил, не думаю, что кто-то из нас рассчитывает, что и в дальнейшем все будет идти так гладко.
— Это почему?
— Закон природы. Она во всем соблюдает баланс. — Теперь полотенце висело у Санны на руке. — Волна откатилась — теперь все ожидают удара. Разве это не то, что волнует Софию?
Майлз закрыл журнал.
— Нет, — сказал он. — Это не то, что ее волнует.
— Тогда что? Альберт?
— Да, — ответил Ингмарссон. — Альберт.
Переехав в Прагу, Майлз и Санна сразу привязались к Альберту. Подросток-инвалид, он успел испытать за свою жизнь слишком много, и они хотели хоть чем-нибудь ему помочь. Они вошли в его жизнь и сами выбрали в ней роли. Оба старались проводить с Альбертом как можно больше времени, планировали его занятия по школьной программе, давали уроки. Их отношения с мальчиком с самого начала складывались легко и естественно. Майлзу и Санне удалось создать Альберту по крайней мере некоторое подобие нормальной повседневной жизни. А София ничего этого будто не замечала. Они понимали ее чувства. Безусловно, она была им благодарна, но в то же время испытывала нечто вроде ревности. Ведь то, что они делали, было частью ее материнских обязанностей. Это благодаря Ингмарссону и Ренберг Альберт с некоторых пор стал для Софии воплощенным укором совести.