Альберт выиграл, и теперь ему предстояло участвовать в полуфинале, который разыгрывался на открытом корте у Замка. Зрители встали и начали покидать трибуны. Вместе с толпой София двинулась к выходу, отметив, что Альберт ищет ее глазами среди людского водоворота. Их взгляды встретились — жестом он показал ей, что пойдет вперед с друзьями.

На парковке ее остановила чья-то мамаша, начала говорить о сборе денег для учителя в классе Альберта. Затем Софии удалось избежать встречи с другой мамой, которая была известна своим мнением, что все дети, кроме ее собственной дочери, ступили на скользкую тропу в жизни. Уклонилась она и от столкновения с клубом любительниц красного вина — слегка потрепанных бывших красавиц. Стройные ноги, плоские животы, дорогая косметика, легкая светская манера вести беседу — однако уже через несколько минут разговор переходил на недостатки и ущербность других.

Усевшись за руль, София подумала, что не испытывает единения ни с кем из этих людей. Задалась вопросом, зачем она вращается среди них, хотя не перестает им удивляться.

Сама не зная почему, она достала телефон, открыла сообщение от Гектора и, нажав на «ответить», написала: «В любое время».

Михаил вел машину к югу — через полуостров Ютландия, через неохраняемую границу, — и вот он уже в Германии.

Прибыв десять часов спустя в Мюнхен, он поставил машину в гараж одной из необитаемых вилл, принадлежавших Ханке. Вилла располагалась на сонной, ничем не примечательной улочке, где обитал средний класс и все дома выглядели одинаково — кирпич, тяжелые двери. По его оценкам, в багажном отделении машины лежало около сорока килограммов кокаина. Несмотря на перестрелку на борту, Михаил остался доволен тем, как повернулась ситуация, и знал, что Ральф тоже порадуется. Решающее слово осталось за ними, и в последнюю минуту им удалось спасти часть кокаина, как того и желал Ральф.

Заехав задним ходом в гараж, Михаил закрыл за собой ворота.

Два деревянных ящика стояли один на другом. Повернув один из них, он нашел свой маячок, сорвал его и засунул в карман. Затем поднял другой ящик, взломал его ломиком и увидел внутри массу опилок. Разрыв опилки, Михаил запустил руку внутрь и наткнулся на приклад автомата. Вынул его, оглядел и сразу узнал — это был «Steyr AUG». Быстро осмотрел оружие. Почти новое, в отличном состоянии. Он нашел еще девять таких же автоматов, только что смазанных и вновь собранных. Вскрыв другой ящик, обнаружил под опилками восемь новехоньких «MP7», а также два «MP5» от «Хеклер и Кох».

Михаил озадаченно почесал под глазом указательным пальцем.

Гектор сидел на заднем сиденье машины, ожидавшей у ворот дома Софии. Пока она шла по дорожке, он следил за ней взглядом. Они посмотрели друг на друга. Когда она вышла из калитки, он перегнулся через сиденье и открыл ей дверь:

— Добро пожаловать, София Бринкман!

Она уселась рядом с ним, закрыла дверцу. Арон, сидевший за рулем, тронул машину с места.

— Привет, Арон! — поздоровалась она.

Тот кивнул и стал выезжать на дорогу.

— У тебя замечательный дом, — сказал Гектор.

— Спасибо.

Гектор поднял палец:

— Мне нравятся желтые домики.

— Надо же! — улыбнулась она в ответ.

— Ты давно тут живешь?

— Довольно давно.

Он искал, что бы еще спросить.

— Тебе здесь нравится? Хороший район?

София посмотрела на него так, словно вот-вот рассмеется этой бессмысленной светской болтовне. Гектор понял намек.

— Ну и отлично, — сказал он через некоторое время.

— Угу, — ответила она с улыбкой.

Они продолжали ехать.

— Спасибо за подарок, — продолжал Гектор. — Мне он понравился. Я им пользуюсь.

София подарила ему на день рождения держатель для денег — выбрала этот подарок потому, что он был и роскошный, и не слишком личный.

Поездка прошла легко. Гектор что-то говорил в своей обычной уверенной манере, то рассказывал, то задавал вопросы, умело избегая неловких пауз. Это у него отлично получалось. София не знала, отдает ли он себе в этом отчет, но во время всей поездки его правая нога чуть прикасалась к ее ноге.

Арон заехал в парк Хагапаркен и припарковался перед Домом бабочек.

— Тебе доводилось здесь бывать?

София отрицательно покачала головой. Они вышли из машины и вошли в огромную оранжерею. Какой-то мужчина предложил взять у нее плащ. Здесь было влажно и жарко, вокруг пели птицы, журчала вода и, оправдывая название этого места, повсюду порхали бабочки, равнодушные ко всему, в том числе и к своей красоте. София вдруг осознала, что ей нравятся бабочки — кажется, она всегда их любила.

В дальнем конце тропического зала стояли несколько деревянных стульев перед другим стулом, стоявшим на возвышении. Позади одинокого стула сидели в ожидании четверо музыкантов — один с виолончелью, двое со скрипками и один с флейтой.

Несколько человек уже устроились в ожидании концерта. София тоже села. Гектор поднялся на возвышение, привлекая всеобщее внимание. Поначалу он сказал что-то по-испански, потом перешел на шведский язык, рассказывая об испанском поэте, чьи произведения недавно были переведены на шведский. Среди тропической жары зазвучали аплодисменты.

Поэт — невысокий мужчина со счастливым лицом — поднялся на возвышение, уселся на стул, сказал несколько слов по-испански и начал читать свои стихи под тихий аккомпанемент квартета.

Поначалу София не знала, что и подумать. Она чуть было не захихикала, но потом до нее дошла серьезность происходящего. Женщина стала слушать звуки музыки и прекрасные стихи, которые мужчина читал спокойно, но с чувством. Казалось, в его словах ощущается гармония, хотя они и не были ей понятны. Бабочки летали вокруг собравшихся, словно стремясь показать самих себя. Мысли закружились в голове у Софии — о Гунилле Страндберг, о Гекторе, о себе самой. Они проворачивались по кругу, так и не приходя ни к чему конкретному. Эта внутренняя дискуссия продолжалась в ней с тех пор, как она повстречалась в больнице с Гуниллой. Словно кто-то подсказывал ей: следуй своему сердцу… Но когда она пыталась слушаться этого голоса, то понимала, что у нее, должно быть, не одно сердце. С одной стороны, то, на которое пыталась надавить Гунилла, говоря, что надо поступать по совести, — моральное сердце, но было у нее и еще одно сердце, которое Гектор загадочным образом сумел разбудить. Сердце, полное страсти, так долго спавшее крепким сном где-то в глубинах ее существа.

Во время их разговора в больнице Гунилла призывала ее «поступать правильно» — в том смысле, что доносить на Гектора Гусмана и есть правильно. «Мы на правильной стороне, — сказала она. — А он — нет». Понимала ли Гунилла, что за человек София? Медсестра — по определению человек, стремящийся поступать правильно. Она не могла ответить «нет» на такую просьбу со стороны полиции.

София подняла глаза, посмотрела на поэта, продолжавшего читать свои строчки. Затем покосилась на Гектора. Тот внимательно слушал. Ей нравилось смотреть на него, когда он был таким — сосредоточенным, неприступным. Она опустила взгляд на свои руки, сжатые на коленях. Каким словом это ни назови, контакт с Гектором установлен, игра началась. То, что, по словам Гуниллы, являлось правильным выбором, почему-то таковым не ощущалось.

Испанец продолжал читать, квартет играл, бабочки порхали, и внезапно по щекам Софии потекли слезы. Она стала рыться в сумочке, ища платок. Гектор повернулся к ней. Вероятно, он подумал, что ее растрогала вся эта романтическая обстановка. София принужденно засмеялась, словно смущаясь своих слез, поспешно вытерла их и притворилась, будто все ее внимание сосредоточено на музыке и стихах. Она чувствовала, что он все еще не сводит с нее глаз.

Когда поэт закончил, все зааплодировали. Гектор снова поднялся, показал книгу, выпущенную его издательством на шведском и испанском языках, сказал о ней несколько слов и поблагодарил автора за его выступление.

Они шли к парковке. Гектор, с ногой в гипсе, опираясь на палку, шел очень медленно.

— Красиво? Замечательно? Хорошо? — спросил он.

— И то, и другое, и третье, — ответила она.

Они остановились возле ожидавшего ее такси. Гектор заплатил водителю, чтобы тот отвез ее домой. Дверца захлопнулась, машина тронулась, и София поймала себя на том, что улыбается неизвестно чему. Ее даже напугала та радость, которая охватывала ее от его присутствия.

— В Стоксунд, пожалуйста.

Водитель что-то пробормотал в ответ.

В этот момент в ее мобильном пропищал сигнал. Достав из сумочки телефон, она прочла: «Отлично. Жду на Паркаде, 4-й этаж, прямо сейчас». Отправитель был неизвестен.

София несколько раз перечитала сообщение, мысленно взвешивая, как ей поступить.

— Подождите, я передумала. Рейерингсгатан, пожалуйста.

Водитель такси только вздохнул.

На четвертый этаж многоэтажной парковки она поднялась на лифте. Гунилла ждала ее в машине, жестом указав Софии место рядом с собой.

— Спасибо, что пришла.

Гунилла завела мотор и тронулась с места.

— Понравилось в Доме бабочек?

София не ответила, пристегивая ремень безопасности.

— Мы следим за ним не все время, делаем выборочные проверки.

Машина спустилась по спиральному съезду, который вел на улицы. Гунилла ездила на новой модели «Пежо». Сидела она, слишком выдвинувшись вперед, очень близко к рулю. Со стороны это выглядело несколько комично. Движение было, как всегда, плотным и интенсивным, но Гуниллла вела машину куда увереннее, чем ожидала София, увидев ее позу за рулем.

— Я понимаю, что после нашего прошлого разговора ты много думала и сделать выбор оказалось непросто.

Тихонько играло радио. Гунилла протянула руку и выключила звук.

— Ты приняла правильное решение, София, если мои слова что-то для тебя значат.

Она проехала мимо неудачно припаркованного грузовика.

— Ты почувствуешь себя частью единого целого. Наша совместная работа наряду с твоими наблюдениями даст хорошие результаты. Ты испытаешь удовлетворение от сделанного, обещаю тебе. — Гунилла посмотрела на Софию. — Что скажешь?

— Сейчас это ощущается немного не так.

— А именно?

— Мне кажется, я делаю что-то нехорошее.

— И это совершенно естественно, — тихо проговорила Гунилла.

Они встали в пробке. В поведении Страндберг ощущалась какая-то повседневность и непринужденность. Казалось, она всегда спокойна и ничто не может вывести ее из состояния душевного равновесия.

Наконец пробка рассосалась, они выехали на улицу Вальхаллавеген и взяли курс на Лидингё. [Престижный район Стокгольма, расположенный на острове.]

— Я увидела в тебе что-то такое, необычное, когда ты выходила из его палаты. Я сидела на скамейке в коридоре — ты не обратила на меня внимания, а вот я на тебя внимание обратила.

София ждала продолжения.

— Я проверила, кто ты такая. Вдова, одна воспитывающая сына. Медсестра, живущая на средства, полученные по наследству от мужа. Похоже, ты жила спокойно, размеренно и довольно замкнуто. Но встреча с Гектором Гусманом все изменила в твоей жизни, не так ли?

Софии стало не по себе. Гунилла заметила это.

— Что ты чувствуешь?

— В связи с чем?

— В связи с тем, что я знаю все это о тебе.

Ее вопрос удивил Софию. Она автоматически ответила с точностью до наоборот:

— Все нормально, меня это не задевает.

Некоторое время Гунилла вела машину молча.

— Я буду откровенна с тобой, София, иначе ничего не получится. Я расскажу тебе, как я работаю и чего ты можешь ожидать от меня.

— Ожидать — от тебя?

Они обогнали грузовик, идущий по внутреннему ряду, он громко зашипел, переключаясь на более низкую передачу.

— Я тоже вдова, мой муж умер много лет назад.

София покосилась на нее.

— Я знаю также, что твой отец умер. И мои родители тоже умерли. Я знаю, что это такое — чувство пустоты, которое никогда тебя не покидает, чувство одиночества…

Они переехали мост, ведущий на остров Лидингё. Внизу под ними на блестящей глади воды виднелись яхты и моторные лодки.

— И в этом одиночестве есть некий призвук, который я так и не смогла до конца понять, — чувство стыда.

Слова Гуниллы попали в самое больное место. София продолжала сидеть неподвижно, глядя в окно машины.

— Ты знаешь, о чем я говорю, София?

Та не хотела отвечать, но потом чуть заметно кивнула.

— Откуда оно берется? — продолжала Гунилла. — В чем его суть?

Глаза Софии были по-прежнему обращены в мир за окнами машины.

— Не знаю, — прошептала она.

Оставшееся время они сидели молча.

За мостом начинался лабиринт крошечных улиц. Гунилла привычно поворачивала то на одну, то на другую и в конце концов подъехала к небольшой деревянной вилле, окруженной лиственной рощицей.

— Вот здесь я и живу, — сказала она.

София оглядела дом. Он напоминал дачу.

Гунилла провела ее по саду, показала свои пионы и розы, произнося их названия, рассказывая об их происхождении, о том, как они чувствовали себя в разных типах почвы и в разные сезоны. О том, как ей удавалось уберечь их от болезней и нашествия насекомых, как она сама зависела от того, насколько хорошо чувствуют себя ее цветы. В словах Гуниллы сквозила искренняя любовь к своему саду, которая очень впечатлила Софию.

Они подошли к беседке, и хозяйка дома жестом указала на белый деревянный стул. Сама женщина уселась напротив — в руках у нее оказалась толстая папка, которую она, вероятно, все это время носила с собой, но София раньше не обращала на это внимания.

Гунилла, казалось, собиралась что-то сказать Софии, но потом передумала. Вместо этого она протянула ей папку.

— Пойду принесу нам чаю, а ты пока посмотри вот это.

Поднявшись, Гунилла ушла в дом. София проводила ее взглядом, потом открыла папку.

Первое, что попалось ей на глаза, — материалы расследования убийства, переведенные с испанского языка на шведский. Имя Гектора упоминалось буквально через строчку.

София смотрела дальше — еще какие-то официальные документы, она пролистала их. Затем снова последовали переведенные материалы по расследованию убийств. Она почитала еще немного. Они были датированы разными годами — с начала восьмидесятых. На каждом документе были прикреплены две фотографии: одна — снимок трупа, другая — фото человека, каким он был при жизни. Перелистывая страницы, она разглядывала убитых. Мужчина, лежащий на полу в луже крови. Другой мужчина, застреленный в машине, — его голова как-то странно свисала. Мужчина в костюме, висящий в петле на дереве в лесу. Распухшее мертвое тело в ванной. София перелистала обратно. Приподнимая фотографии с места происшествия, стала рассматривать прикрепленные под ними «живые» фотографии. Мужчины с женами и детьми. Снимки были сделаны в разных ситуациях — в основном на отдыхе, но были и фотографии, сделанные за обеденным столом или в саду во время пикника. Мужчины улыбались, женщины улыбались, дети улыбались… Но теперь эти мужчины мертвы… убиты.

София перевернула страницу, увидела Гектора на сильно увеличенном снимке. Он смотрел прямо на нее. Она уставилась на него.

Закрыв папку, София попыталась глубоко вздохнуть, но у нее ничего не вышло.

Часть вторая

8

Соня Ализаде стояла на четвереньках на двуспальной кровати. Сванте Карльгрен брал ее сзади. Он был на много лет старше ее и страшен, как смертный грех. Соня изобразила оргазм, издавая крики и стоны в подушку. Сванте охватил приступ мании величия.

На самом деле ему нравились более продвинутые позы, но сегодня время поджимало — до совещания оставалось всего полчаса. Он любил иногда удрать ненадолго с работы, чтобы заняться сексом. Соня была для него воплощением мечты — длинные черные волосы, загадочная манера держаться и, конечно же, великолепная грудь, так уместно расположенная на ее стройном теле.

С Соней он познакомился за год до того на театральной премьере, куда пришел вместе с женой. Они столкнулись в перерыве у столика с закусками — она пролила ему на брюки шампанское. Его жена в тот момент как раз вышла, чтобы принести из машины кофту — ей всегда было холодно. Его очень раздражало, что она постоянно мерзнет.

После столкновения Сванте и Соня разговорились, и до того, как его жена успела вернуться, она дала ему свой номер телефона, предложив оплатить химчистку брюк. Он заявил, что об этом не может быть и речи, и тогда она сказала, что он все равно может позвонить, если захочет. Эти слова заставили Сванте на мгновение потерять рассудок. Никогда еще женщина не вела себя с ним так откровенно, как Соня, никогда еще женщина такого уровня сама не предлагала продолжить знакомство. Она была сексуальна и неудержима. К тому же она требовала немного — лишь заранее оговоренную сумму, что его абсолютно устраивало. Кроме того, он отметил, что ей было с ним интересно — он и сам считал себя человеком незаурядным, принадлежавшим к элите, одним из тех, кто держит мир в руках.

После изучения экономики в Гётеборге Сванте Карльгрен устроился на «Вольво» в годы правления Юлленхаммара, но когда этот выдающийся человек ушел и перебрался в Лондон, Сванте уехал в Стокгольм и начал делать карьеру в компании «Эрикссон». Компания была столь велика, что лишь немногие представляли в полном объеме, как она устроена и на чем держится. Сванте был одним из этих избранных. Единственное, чего ему не хватало для счастья, — это показаться иногда в какой-нибудь крупной деловой газете, получить подтверждение своей успешности, однако он знал, что в тот же день поле его власти сузится. И ему приходилось довольствоваться одобрением коллег, иногда бывать на тусовках тех, кто «у руля», и летать на самолете, принадлежащем компании.

Перед любовными утехами Соня, как обычно, угостила его кокаином. Сванте считал этот наркотик потрясающим средством, которое заставляло его ощущать бодрость, подъем и прилив сил, ранее ему незнакомый. За все шестьдесят четыре года жизни он ни разу не пробовал наркотиков, но комбинация кокаина и экстремального секса с Соней оказалась такой феноменальной смесью, что он ни за что на свете не пожелал бы отказать себе в таком удовольствии.

Соня возбуждала его своими игривыми разговорами, она визжала, когда он кончал, повторяла, что он такой «большо-о-ой».

Сванте оставил на ночном столике наличные и браслет из серебра с золотом. Ему было известно с давних пор, что женщины любят подарки, — о женщинах он знал почти все.

Соня попрощалась с ним, стоя в дверях в шелковом пеньюаре. Улыбнувшись довольной улыбкой, кивнула на браслет, который уже надела на руку, и томно проговорила, что не хочет его отпускать. Сванте ответил, что вынужден уйти, — она даже представить себе не может, какая у него ответственная работа. Ущипнув ее на прощание за щечку, он пошел вниз по лестнице. Она слышала, как он насвистывал что-то, пока не захлопнулась дверь подъезда.

Подождав минутку, Соня перестала улыбаться, вернулась в спальню, отключила видеозаписывающее устройство, спрятанное за зеркалом, и сорвала с кровати простыни. Как всегда после очередной встречи с мужчиной, она сбросила постельное белье в черный мешок для мусора, отправила туда же безвкусный браслет и выставила мешок на лестницу у входной двери.