Гунилла не ответила. Андерс продолжал пристально рассматривать его.

— Обратно мужчины так и не вышли. Гектор тоже не выходил. В здании есть задняя дверь. Когда ты следовал за Софией, она где-нибудь останавливалась?

Таблетка, лежащая во рту, давала ему возможность сглотнуть, не возбуждая подозрений. Так он и сделал, а потом отрицательно покачал головой:

— Нет.

Ларс находился в состоянии опьянения, граничащего с психозом. Потеря памяти была почти полная. Лишь смутные воспоминания о том, как он потерял Софию из виду у парка Хагапаркен, а далее пустота. Что произошло потом и как он вообще добрался домой, знал только Господь Бог, а его он не мог спросить — у них были натянутые отношения.

Вся хитрость заключалась в том, чтобы убедить самого себя, что ложь и есть правда. В этом случае ты не лжешь — и не показываешь никаких признаков неуверенности.

— Она поехала прямиком. Я снял наблюдение, когда она выехала на автостраду.

— Каким путем она поехала?

Ларс сосредоточился на том, чтобы не сделать неуверенное движение, которое выдало бы ложь.

— От Уденплан она в нарушение правил свернула на Свеавеген, проехала ее до конца, затем по развязке и далее по Е-4 на север.

— Почему она не поехала по Руслагсвеген? Так ей было бы ближе.

Ларс пожал плечами:

— Что так, что эдак. Наверное, оттуда она свернула на Бергсхамру и проехала по мосту Стоксундсбрун. Не знаю.

— Почему ты не проследовал за ней до самого дома?

Ларс посасывал таблетку, она скрежетала на зубах.

— Время было позднее, машин мало. Я был вынужден соблюдать осторожность.

Гунилла не сводила с него глаз, и Андерс тоже.

— Спасибо, Ларс! Спасибо, что нашел время прийти сюда.

Ларс посмотрел на них обоих:

— И что?

Женщина сделала непонимающее выражение лица.

— Так что все-таки произошло? — спросил Винге.

— Нет-нет, ничего не произошло. Просто у меня не складывается структура вечера.

— А этот что здесь делает? — Ларс задал начальнице вопрос, не глядя на Андерса. — За мной не надо следить, Гунилла, — негромко добавил он.

Ее удивил его гнев.

— Нет-нет, Ларс, мы за тобой не следим, не думай. Андерс помогает мне в идентификации людей, окружающих Гектора. Вы с ним просто оказались в одно и то же время в одном и том же месте. И когда мне не удалось восстановить события вечера, я решила поговорить с тобой. Но, похоже, тебе нечего добавить к тому, что написано в твоем отчете, так что все нормально.

Винге не ответил, но его мрачное расположение духа, кажется, немного рассеялось.

— Спасибо, Ларс! Продолжай слежку!

Повернувшись на месте, он удалился по той же дорожке, по которой пришел. Ему с трудом удалось держать себя в руках — внутри у него все дрожало.

Гунилла и Андерс сидели молча, пока Ларс не скрылся из виду.

— Что скажешь? — спросила она.

Андерс задумался.

— Не знаю. Честно говоря, ничего не могу сказать. Не похоже, чтобы парень врал. — Аск уставился в одну точку. — Он паникер от природы. Но сегодня в нем чувствовалась какая-то уверенность, словно он нашел какой-то способ скрывать вранье.

Женщина поднялась:

— Отвези меня в офис и не уходи пока.

Гунилла сидела у стола Кастро-Невес. Эва собрала бумаги, пробежала их глазами, прежде чем нашла нужный раздел.

— Суббота. Ничего необычного в Васатане — только парочка пьяных драк, да еще кража в магазине «Севен-Элевен»… Передозировка… Кражи машин, вандализм. Самая обычная суббота. Единственное необычное событие, попавшееся мне на глаза, — неизвестный мужчина с огнестрельным ранением, которого привезли в Каролинскую больницу около часу ночи.

— Кто он?

Эва повернулась к компьютеру и начала стучать по клавиатуре. Затем прочла то, что высветилось на экране.

— По поводу личности пострадавшего ничего не сообщается. Медперсонал сообщил полиции, что в бреду он говорил по-немецки. По поводу следствия — ничего. По всей видимости, он все еще без сознания.

— Ты сказала, что его привезли?

Кастро-Невес кивнула:

— Да, на легковой машине, которая тут же уехала.

Некоторое время спустя Гунилла и Андерс стояли у больничной койки Клауса Кёлера, разглядывая его неподвижное тело. Он еще не пришел в сознание.

— Даже не знаю, — пробормотал Андерс. — Может быть, это один из них — тот, который пониже ростом.

Гунилла ждала продолжения. Андерс не торопился, рассматривал Клауса с разных углов зрения. Женщина начала терять терпение:

— Ну что, Андерс?

Он бросил на нее короткий раздраженный взгляд, словно ее слова мешали ему сосредоточиться:

— Не знаю. Мы можем поднять его?

Шланги, капельницы и трубки шли от тела мужчины к стойке, стоявшей рядом с кроватью. Гунилла наклонилась, заглянула под кровать:

— Думаю, можно поднять изголовье.

Андерс подошел, нащупал педаль, нажал на нее. Заработала гидравлика, и вопреки его намерениям кровать быстро опустилась. Трубка от капельницы, игла которой была вставлена в вену Клауса, попала ему под локоть и выскочила, когда кровать опустилась до самого нижнего уровня. Какой-то аппарат запищал.

— Проклятье!

Аск схватил иглу и воткнул обратно в руку Клауса. Писк стал громче. В конце концов Андерсу удалось отыскать нужную педаль у ножки кровати. Торс Кёлера стал медленно подниматься. Чем более вертикальным становилось положение тела, тем громче становился сигнал тревоги. На экране прибора рисовались синусоиды с крутым подъемом и резким спуском кривой.

Андерс уставился в пол, чтобы воскресить в памяти то, что видел накануне, затем снова поднял глаза. Эту операцию он повторил несколько раз. Затем развернулся и вышел из палаты. Гунилла последовала за ним. Аппаратура невыносимо пищала, когда за ними закрылась дверь палаты.

По коридору им навстречу бежала медсестра.

— Может быть. Очень вероятно. Что-то между тем и другим — ближе к «вероятно». Я бы сказал — я уверен процентов на семьдесят.

Сидя на цементном краю клумбы с цветами у входа в больницу, Гунилла прижимала трубку к уху, любезным тоном задавая вопросы Софии, — и получала столь же любезные ответы.

— Но разве вы не собирались вместе поужинать?

— Да, но ничего не вышло. У Гектора возникла важная встреча, так что я уехала домой.

Андерс стоял чуть в стороне. Чтобы убить время, он пытался попасть в пепельницу маленькими камешками. Те издавали резкие скрежещущие звуки, ударяясь о металл.

— Что-нибудь случилось?

— Просто необходимо уточнить некоторые детали.

София на другом конце промолчала.

— Тебе известно, с кем он встречался? — продолжала Гунилла.

— Нет, понятия не имею.

Андерс Аск несколько раз подряд попал в пепельницу. Блям, блям, блям!

— Точно?

— Ну да. А в чем дело, Гунилла?

Сидя с телефонной трубкой в руке, София уставилась в одну точку, расположенную где-то на скатерти, которой был покрыт стол в комнате для персонала. В голове у нее прокручивался разговор с Гуниллой. Она пыталась вспомнить, что именно говорила, как протекала беседа. Пыталась вспомнить свой тон, свою манеру держаться… Не проговорилась ли она, не выдала ли себя? Мысли тревожно кружились в голове. Внезапно телефон у нее в ладони снова зазвонил — мелодия и вибрация включились одновременно. От неожиданности она забыла посмотреть на дисплей.

— Алло!

Голос в трубке звучал сухо — он заявил, что хочет встретиться с ней. Это удивило ее. Она спросила, где Гектор.

— Это неважно, — последовал ответ.

Почему-то у нее возникло неприятное чувство. Он сказал ей ждать у больницы, когда она закончит работу, — он заедет за ней.

— Сегодня я не могу.

— Можешь, — ответил Арон и положил трубку.

Он так и сидел за рулем, даже не поднял глаза, когда она открыла дверцу и уселась на переднее сиденье.

Арон развернулся на площадке перед больницей и повел машину дальше к шоссе, но вместо того, чтобы свернуть в сторону Стокгольма, он выбрал другой съезд, ведущий на дорогу в Норртелье.

— Куда мы едем? — спросила София.

Он не ответил, она повторила вопрос.

— Нам нужно поговорить. Перестань спрашивать.

Машина неслась вперед по шоссе. Софии казалось, что прошла целая вечность.

— В чем дело, Арон? — шепотом спросила она.

Тот не ответил — казалось, он не видит и не слышит ее. Софию охватил страх.

— Ты не можешь сказать, куда мы едем? — жалобно проговорила она.

Арон наверняка ощущал ее тревогу — возможно, именно этого ему и было нужно.

Через некоторое время он съехал с шоссе, свернул направо. София успела увидеть табличку с названием улицы. Арон продолжал ехать, спускаясь к озеру. Найдя уединенное место, выключил двигатель. Последовавшая за этим тишина оказалась ужаснее, чем София могла себе представить, — натянутая и почти зловещая. Арон смотрел прямо перед собой.

— Скоро ты начнешь задавать сама себе вопросы по поводу вчерашнего вечера. На эти вопросы нет однозначных ответов. Не найдя ответов, ты захочешь поделиться вопросами с кем-нибудь еще.

Она молчала.

— Не делай этого, — произнес он тихо.

София посмотрела на свои колени, затем в окно машины. Солнце светило, как обычно, вода в озере блестела.

— Гектор знает об этом нашем разговоре? — тихо спросила она.

— Это неважно.

Она почувствовала, как сердце забилось чаще, как ей стало не хватать кислорода.

— Ты мне угрожаешь, Арон?

Теперь он обернулся к ней, посмотрел на нее. Страх, который она ощущала до сих пор, внезапно потребовал выхода. Слезы потекли по ее щекам большими и тяжелыми каплями. Она откашлялась, вытерла слезы рукавом:

— Я должна воспринять это всерьез?

София и сама не знала, зачем задала этот вопрос, — вероятно, ей хотелось узнать, есть ли в Ароне хоть капля человечности.

— Да, — сдержанно ответил он.

Тут она заметила, что руки у нее дрожат — совсем чуть-чуть, почти незаметно, но дрожь не проходила. В горле встал ком, она старалась не сглатывать, но все неприятные ощущения, казалось, сосредоточились в горле… Все ее тело стремилось к тому, чтобы сглотнуть. София отвернулась от Арона и сглотнула.

— Мы можем поехать назад?

— Если ты скажешь, что поняла то, что я тебе сказал.

София уставилась неподвижным взглядом в окно машины.

— Я поняла, — едва слышно проговорила она.

Арон потянулся вперед, повернул ключ зажигания, и машина тронулась с места.

12

Хассе Берглунд стоял в очереди у стойки быстрой еды. Здесь сегодня эксплуатировалась мексиканская тема. У парней, обслуживавших покупателей, на головах красовались пластмассовые сомбреро. Он заказал себе «Эль Хефе» — тройной гамбургер с дополнительным количеством всего. В стоимость к тому же входили два пакетика жареной картошки. Хассе уселся, готовясь предаться обжорству. Начал есть, откусывая большие куски, с сопением дыша через нос.

Чуть в стороне за одним из столиков сидела компания подростков-иммигрантов. Темноволосые, бледные, с пробивающимся пушком на подбородках, в черных спортивных костюмах. Шумные, жилистые, безудержные. Двое из них начали бороться, громко крича, проливая на пол лимонад со льдом.

Хассе покосился на них, не понимая, как они могут быть такими бледнолицыми — ведь они родом из какой-то арабской страны. Вроде бы у них там солнце…

Когда шум стал слишком громким и интенсивным, Хассе прищурил глаза. Стакан с молочным коктейлем перевернулся, белая жижа растеклась по столу. Один из парней завопил, когда коктейль полился ему на штаны. Второй начал выкрикивать неприличные слова, третий кидался в товарищей кусочками льда из своего стакана. Хассе молча жевал, рассматривая парней. Они продолжали ссориться, дрались тупо и жестоко. Один из них всерьез рассердился, начал что-то кричать на языке, которого Хассе не понимал. Парни явно нарывались на неприятности. В какой-то момент их ломающиеся голоса слились в единый хор. Хассе закрыл глаза.

За полтора года до того Хассе Берглунд и его коллеги — патрульные из стокгольмской полиции — избили молодого ливанца. Коллеги знали, когда следует остановиться, а вот Хассе не чувствовал этой грани. Коллеги оттащили его. Хассе сделал вид, что успокоился и взял себя в руки, а когда парни чуть расслабились, он вырвался из их рук и нанес последний удар. Парень лежал без сознания трое суток. Врачи обнаружили сломанные ребра, внутреннее кровотечение, трещину в челюсти и сломанную ключицу. На суде коллеги Хассе хором подтвердили его невиновность. Двое заседателей мирно спали, а прокурор состоял в дружбе со всеми присутствующими, кроме пострадавшего. Бородатый врач заявил, что нельзя исключить, что парень нанес себе эти травмы сам, а адвокат ливанца, торопившийся на другое заседание, задавал глупые и непродуманные вопросы. Хассе был признан невиновным, а ливанец остался инвалидом на всю жизнь. Однако начальнику Хассе это надоело, и он предложил ему выбор — либо уйти в подразделение полиции в аэропорту, либо попросту убираться восвояси.

Хассе выбрал Арланду, тщетно пытаясь забыть унижение. И там он сидел вот уже целую вечность, слушая болтовню шоколадных дедов-морозов и готтентотов, пытающихся всеми правдами и неправдами пробраться в страну, чтобы потом жить на пособие и сидеть где-нибудь на скамейке в парке, жуя кат. [Имеются в виду свежие или сушеные листья кустарника Catha edulis, употребляемые в качестве легкого стимулирующего наркотика. Широко распространен на Аравийском полуострове, в странах Северной и Восточной Африки.]

Внезапно зазвонил телефон. Женщина, сотрудник криминальной полиции, представившаяся как Гунилла Страндберг, предложила ему встретиться с двумя ее коллегами. Хассе ничего не понял из разговора, но любое предложение — это лучше, чем просто гнить в аэропорту.

Подростки продолжали вопить. Хассе прожевал, проглотил, провел языком по зубам, достал свое полицейское удостоверение и положил на стол. Затем сделал пару глубоких вдохов, схватил один из пакетов с жареной картошкой и швырнул в парней. Одному из них пакет попал в щеку, на остальных посыпались куски жареной картошки. От изумления парни замолчали, уставились на Хассе, который откусил новый кусок во всю ширину своего рта.

Один из парней поднялся, ударил себя кулаком в грудь, выкрикнул что-то, что Хассе даже не стал слушать. Его уже достала болтовня на шведском языке с акцентом. Парень двинулся к нему. Хассе Берглунд засунул себе в рот еще еды, продолжая жевать, показал свое полицейское удостоверение, распахнул пиджак и показал кобуру с пистолетом.

— Сядь на место…

Парень попятился и послушно сел на место. Хассе принялся кидаться картошкой во всех троих. Парни молча сносили унижение. Хассе не демонстрировал ни злости, ни радости, лишь меткость, когда его картошка попадала в спину, затылки, руки и прыщавые лица подростков.

Андерс Аск и Эрик Страндберг вошли в кафе в разгар происходящего. Они приблизились к его столику.

— Ты, наверное, и есть Хассе Берглунд, — произнес Эрик.

Тот посмотрел на них, кивнул и продолжил кидаться картошкой.

— Меня зовут Эрик, а это Андерс.

Эрик со вздохом уселся за стол. У него была температура, от чего его прошибал холодный пот, что-то давило на лоб, а во рту пересохло.

Хассе швырнул картошку, которая попала кому-то на шапку.

— Я смотрю, тут настоящая картофельная война? — спросил Андерс.

— Еще бы, — ответил Хассе, продолжая кидаться.

Андерс поддержал его, взял несколько кусочков жареной картошки и тоже запустил в парней. Парни с оскорбленными лицами смотрели прямо перед собой.

— Ты ведь работал раньше в полиции в центре города? — спросил Эрик, тяжело дыша от повышенного давления.

— Так точно.

— А потом в Арланде?

Жареная картошка закончилась.

— Закажем еще? — спросил Андерс.

Эрик покачал головой, повернулся к парням.

— Хорошего вам дня, мальчики. Позаботьтесь друг о друге, — проговорил он и жестом велел им исчезнуть.

Подростки поднялись и, ссутулившись, удалились прочь. За дверьми ресторана они начали кричать и драться между собой, но вскоре удалились.

— Отличные парни! — проговорил Андерс.

— Будущее страны, — буркнул Хассе.

Эрик кашлянул в сгиб локтя. Хассе пил лимонад через трубочку, глядя на собеседников. Андерс выпрямился и взял слово:

— Ты разговаривал с Гуниллой, она рассказала тебе о нашем проекте. Мы хотели встретиться с тобой.

— О тебе, Эрик, я слышал. А вот ни про какого Андерса мне не говорили.

— Андерс — наш консультант, — пояснил Эрик.

— А чем занимается консультант?

— Консультирует, — ответил Андерс.

Берглунд нашел на стуле у себя между ног еще кусок жареной картошки, засунул ее в рот.

— Тебя тоже зовут Страндберг. Гунилла — твоя баба?

Эрик смерил Хассе взглядом:

— Нет.

Берглунд ожидал продолжения, но его не последовало.

— Ладно-ладно, мне наплевать, я рад присоединиться к компании. Ибо за этим вы и приехали — чтобы предложить мне работу?

— Да вроде того. Что скажешь, Андерс?

Аск промолчал. Хассе переводил взгляд с одного на другого.

— Ну же, проснитесь! Я сижу в этом трижды проклятом аэропорту — мне надо во что бы то ни стало выбраться из этой дыры, пока я кого-нибудь не пристрелил. Я человек гибкий, я так и сказал Гунилле.

Эрик постарался найти удобное положение на твердом привинченном к полу стуле, несколько раз кашлянул.

— Хорошо, суть вот в чем. Мы работаем в группе. Решения Гуниллы мы не ставим под сомнение — она всегда права. Если результаты не появляются с той скоростью, с какой нам бы хотелось, то рано или поздно они все равно будут. Гунилла это знает, и поэтому мы следуем ее распоряжениям. Если ты не понимаешь своей роли в работе, не задавай вопросов — продолжай вкалывать и молчи в тряпочку. Понятно?

Хассе допил свой лимонад, добрался до кусочков льда на дне стакана.

— Ну, — проговорил он равнодушно, выпуская изо рта трубочку.

— А если у тебя есть жалобы, если ты считаешь, что с тобой поступили несправедливо или там еще какие профсоюзные вопросы… Ну, тогда ты вылетаешь, как пробка из бутылки.

Эрик наклонился, взял неначатый яблочный пирог из коробочки, стоявшей перед Хассе, и откусил большой кусок. Пирог оказался горячий, и он жевал с открытым ртом, продолжая говорить:

— Мы работаем на основании простых уравнений, не любим усложнять то, что просто. Если ты будешь хорошо делать свое дело, тебя ждет награда.

Эрик проглотил яблочный пирог Хассе. Тот сидел с неподвижным лицом. Эрик взял со стола салфетку, вытер ею пот со лба и звучно высморкался.

— Тебя скоро переведут к нам. И молчи об этом разговоре, не проболтайся другим коллегам, просто тихо радуйся, что тебе так свезло, ты понял?

— Все на пять, — ответил Берглунд, подняв вверх большой палец и криво улыбнувшись.

Эрик посмотрел на него суровым взглядом:

— И со мной — никакого паясничанья.

Он поднялся и вышел. Андерс напустил на себя наивный вид, пожал плечами и двинулся за ним.

После встречи с Гуниллой и Андерсом у Ларса долго тряслись руки. Даже таблетки не давали желаемого эффекта. Гунилла и Андерс в сговоре… Что-то происходит — а его не посвятили в суть дела… Они ставят под сомнение его слова. Они не доверяют ему.