Эрик протер глаза, почесал лоб. Вид у него был усталый и изможденный.
— Сидя по всему, он изнасиловал малолетнюю девочку…
— Нет, он не мог такого совершить, — твердо сказало София. — А сейчас я желаю его видеть.
Эрик откашлялся.
— Скоро вы его увидите.
— Немедленно. Или мне позвонить своему адвокату?
— В этом нет необходимости.
Она не поняла:
— Что вы имеете в виду?
— То, что сказал, — в этом нет необходимости.
— В чем?
— В том, чтобы звонить адвокату.
— Тогда я хочу видеть своего сына.
Он оторвал одну руку, лежавшую на колене.
— Не торопитесь. Необязательно, чтобы прямо сейчас произошло либо то, либо другое. Сначала давайте немного побеседуем, хорошо?
София пристально смотрела на него, но борода скрывала выражение его лица.
— Возможно, дело обстоит именно так, как вы говорите, — что Альберт ничего такого не совершал. Просто, мне кажется, не надо все видеть либо белым, либо черным. Ваш сын побывал у нас… Мы полицейские, мы знаем свое дело.
Она изо всех сил пыталась понять, что он имеет в виду.
— Вот, прочтите… Возможно, это поможет вам лучше уяснить ситуацию…
Он протянул ей папку. София неуверенно взяла ее, открыла, перелистнула несколько страниц. Это были протоколы допроса свидетелей. Целых три штуки. Она прочла выдержки о действиях Альберта в тот вечер.
— Ужасно, когда такое происходит с молодым парнем. Возможно, все обстоит именно так, как вы утверждаете, но… сейчас он сидит здесь, и у нас есть вот эти показания. Дело серьезное.
Эрик поднялся со скамейки и потянулся, где-то внутри него хрустнул позвонок. Он посмотрел в обе стороны коридора — они по-прежнему были одни.
— Забирайте своего парня домой, — тихо проговорил он. — И никому не говорите ни слова, это только добавит неприятностей вам и вашему сыну.
Эрик повернулся и пошел прочь. София не сводила глаз с крупной фигуры, удалявшейся от нее. Среди полной беспомощности и растерянности в голове у нее постепенно проступал сценарий, построенный на угрозах, лжи и манипуляции. Ее размышления прервали шаги по коридору — она увидела Альберта, идущего ей навстречу, без сопровождения полицейских. София поднялась, и он устремился к ней, весь дрожа от страха и отчаяния.
У Эрика Страндберга выдался хороший день. Он стоял и наблюдал за Альбертом, сидящим в кабинете для допросов: смотрел, как парнишка вертится на стуле, пытаясь найти удобную позу. Подумать только, такой юный и зеленый, понятия не имеющий, что происходит вокруг него. Потрясающая картинка.
Эрик очень порадовался, когда обнаружил, каких широких взглядов на свои профессиональные обязанности придерживается Хассе Берглунд. У них оказалось много общего, в первую очередь простота и нелюбовь к изыскам, но не только это. Еще их объединяло чувство юмора — они смеялись над одними и теми же вещами, над одним и тем же идиотизмом, происходившим вокруг.
Накануне он изложил идею Берглунду, который тут же загорелся и развил ее далее.
— Поехали к неграм, — заявил Хассе.
Так они и сделали. Некоторое время бродили среди серых высотных домов, раскрашенных в яркие цвета.
— Кто, интересно, вбил себе в голову, что все это будет выглядеть веселее только потому, что они раскрасят бетон своими убогими красками?
— Понятия не имею, — пожал плечами Хассе.
Никто не усомнился бы, что эти два человека в куртках до талии и дешевых джинсах — полицейские в штатском. В этом особенно убеждали их черные ботинки, некая безвкусная помесь кроссовок с выходными туфлями.
— Раньше мне часто доводилось встречаться с этими парнями, когда я работал в Центральном округе, — сказал Хассе. — Отличная компания! Балуются наркотой, замешаны во всяких делишках, но зато открыты для всяких идей.
Они поднялись на лифте. На крашеной стене кто-то написал фломастером слово из трех букв, другие названия половых органов также были увековечены на стенках лифта — многие из них с грамматическими ошибками. Эрик и Ханс хмыкнули.
Дверной звонок был встроен в дверь — стандартное устройство во всех высотных домах по всей необъятной стране. Хассе дал много звонков в быстрой последовательности, требовательно и настойчиво. Эрик снова хмыкнул.
Дверь открыл прыщавый парень в футболке и черных тренировочных штанах с белыми полосками. Вид у него был запуганный — вероятно, это его типичное состояние. Когда он увидел Хассе, губы его расползлись в улыбке.
— А, Князь пожаловал! Большой брат — и без формы… Каким ветром тебя занесло в Халлунду?
Берглунд и Страндберг вошли в квартиру. Здесь пахло марихуаной. В комнате сидели еще двое парней и играли в приставку, подсоединенную к телевизору. В пепельницах валялись куски сигаретной бумаги и «убитые» косяки, шторы были опущены.
Парень по имени Иштван указал на коричневый диван. Эрик и Хассе предпочли стулья, внимательно обследовав сиденья, прежде чем усесться.
— Ну что, Иштван-ковбой, как делишки? — спросил Хассе, садясь.
— Да так, по-разному. — Иштван покрутил рукой из стороны в сторону, а затем рассмеялся неизвестно чему и начал задыхаться от смеха.
Его друзья, уткнувшиеся в телевизор, зафыркали, поддерживая его смех. Эрик заерзал на стуле.
— Нам нужна ваша помощь, по пять тысяч на брата.
Иштван ждал продолжения.
— Вы свидетели изнасилования. Пятнадцатилетний парнишка изнасиловал девчонку. Вы были на той вечеринке, наблюдали эту сцену с разных точек. Идет?
Иштван кивнул:
— Заметано.
Его дружки по-прежнему не отрывались от игры. Хассе попросил их выключить приставку.
— С какой стати? — спросил один из них.
Такого рода вопросы вызывали у Хассе Берглунда аллергию.
— Выключи, будь так любезен, — произнес он громко.
Парни нажали на паузу, из телевизора донесся веселый сигнал. Хассе заставил себя сосредоточиться на главном:
— Сейчас я расскажу вам всю историю, и вместе решим, какой сценарий самый выигрышный. Вы должны знать все это назубок. Деньги прямо сейчас. Если понадобится, я вас еще вызову — это входит в цену.
Все закивали.
Хассе трижды допросил парней по поводу вымышленной истории. Они получили деньги и услышали заверение Берглунда, что он лично поубивает их, если они проговорятся.
— Если кто-то когда-то меня прихлопнет, надеюсь, это будешь ты, Князь.
Хассе отвесил в воздухе несколько ударов в сторону Иштвана — тот сделал вид, что обороняется. Эрик засмеялся. Иштван спросил, не хотят ли они остаться и покурить с ними травку.
— От травы башка делается дурная, — буркнул Эрик.
Эти слова вызвали у парней новый приступ истерического смеха.
В машине по пути из Халлунды Эрик позвонил бывшему коллеге из полицейского округа Норрмальм и попросил разрешения использовать один из кабинетов для допросов.
— На два часа, не больше, — ответил тот. — И поднимайся по боковой лестнице, а не на лифте.
Все прошло отлично. Молокосос Альберт чуть не наложил в штаны от страха. Его мамаша побледнела, как простыня у нее в больнице. «Удивительная штука — страх, — думал Эрик, идя пешком по Васагатан. — Некоторые тут же тонут в дерьме».
Найдя закусочную, он зашел туда и заказал шаверму. Турок за прилавком рвался обсудить с ним результаты футбольных матчей. Эрик не отвечал. Поняв намек, продавец отрезал ему мясо в полном молчании. Эрик уселся на высокий барный стул за узкой стойкой у окна, выходящего на улицу, вздохнул и развернул газету, стащенную из комнаты персонала в полицейском округе Нормальм. Перелистнув несколько страниц, он увидел портрет знаменитости, имени которой не знал — та недавно поменяла свой пол. Эрика все чаще охватывало чувство, что он ни черта не понимает в мире, в котором живет.
— Альберт!
София стояла, опираясь о мойку, и смотрела на него. Сын сидел, уткнувшись носом в стол, упорно не поднимая глаз.
Не в силах сдержаться, она подошла к нему и с размаху залепила ему пощечину. Удар оказался таким тяжелым, что она сама испугалась и сделала шаг назад, но потом взяла себя в руки и снова подошла к сыну, раскрыв объятия.
Он поднялся, и они прижались друг к другу. София гладила его по волосам.
— Я ничего такого не делал, — хрипло проговорил он.
В его голосе звучали детские интонации, страх невинного.
— Я знаю, — прошептала она.
— Тогда как же все это получилось?
София задумалась над его вопросом. Кажется, она знает ответ, но не собирается давать его сыну.
— Недоразумение… Все позади, они просто ошиблись…
Она поймала себя на том, что снова повторяет эту фразу, подумала о микрофонах, которые улавливают ее слова и, по всей видимости, доносят до Гуниллы Страндберг.
— Но у них были свидетели! Как это возможно? Изнасилование… Что за…
— Тсс! — проговорила София. — Забудь об этом. Все ошибаются, даже полиция. — Она погладила его по голове.
— Он ударил меня, — тихо произнес Альберт.
София заморгала, словно что-то попало ей в глаз. Усилием воли заставила себя сохранять спокойствие, продолжая гладить сына.
— Что ты сказал?
— Полицейский в машине. Он ударил меня по лицу.
Внезапно все краски внешнего мира исчезли, осталась только одна внутри ее — крошечная пылающая точка. Точка горела все ярче, давила, жгла, рвалась наружу, разрастаясь в яркое огненное пламя — пламя гнева. Это был не тот гнев, который родился из ее тревоги, это было огненное проклятие, заполнявшее ее до последней клеточки, вытесняющее все остальное. Как ни странно, она сразу успокоилась и смогла сосредоточиться на главном.
— Давай никому не будем об этом рассказывать. Обещай мне, — прошептала она.
— Почему?
— Потому что я так говорю.
Альберт высвободился из объятий матери, с недоумением посмотрел на нее.
— Почему? — снова спросил он.
— Потому что это дело особого рода.
— В смысле?
Юноша ждал ответа, который так и не последовал. Его охватили тяжелые предчувствия. В самом мрачном расположении духа он повернулся и вышел из кухни.
Зазвонил телефон. На другом конце провода мама Ивонна задала обычный вопрос — «как дела?». София ответила, как и ожидалось: «У нас все в порядке».
— Вы приедете в воскресенье?
Ивонна задала этот вопрос тоном мученицы. София старалась держаться, как обычно.
— Да, около семи. Как всегда.
— Но ведь вы обычно приезжаете в половине восьмого. Нам в принципе все равно, но ужин…
София прервала мать:
— Мы приедем в семь или в половине восьмого.
Она попрощалась и положила трубку. И тут нервы сдали. София швырнула телефон об пол. Поскольку он не разбился, она швырнула его еще раз, а потом, стиснув зубы, принялась топтать ногами. Однако этот срыв не принес ей облегчения — она ощущала все ту же ярость и то же бессилие, что и прежде.
Альберт, стоявший в дверях гостиной, смотрел на мать. Глаза их встретились. София наклонилась и собрала с пола куски разломанного телефона.
Окна были открыты, Йенс убирал квартиру, водя мундштуком пылесоса по полу и коврам. Он искал покоя — порой такое чувство возникало у него, когда он наводил порядок в доме. Но сегодня это не помогало — к тому же везде и так было чисто, он только вчера пропылесосил. Ему нравился звук мелких предметов, всасываемых в шланг, — как они шуршали внутри и проваливались в мешок для сбора пыли. Тогда он испытывал своеобразное удовлетворение по поводу того, что его действия осмысленны. Но сегодня никаких таких звуков не было — только он и пылесос, бредущие по квартире, словно пожилая супружеская чета.
Ему показалось, что сквозь музыку из стереоустановки и гудение до него донесся какой-то звук. Йенс прислушался, но ничего не уловил и продолжил уборку. Снова звук. Отключив пылесос ногой, он прислушался — в холле звонил звонок.
София стояла в кухне. Четко и лаконично она рассказала, что произошло с ее сыном в полиции. Йенс только развел руками.
— Полицейские говорят, что есть свидетели и что девочке четырнадцать лет, — продолжала она.
Йенс видел, что ее давят тоска и страх. От них все ее лицо казалось старше и прозрачнее.
Кофейник на плите засвистел, приближаясь к своему крещендо. Однако Йенс ничего не слышал — мысли его были поглощены историей Софии. В конце концов женщина сама обратила его внимание на кофейник. Шипение достигло его сознания и прервало размышления. Он снял кофейник с конфорки.
— Это могло произойти на самом деле? — спросил он, доставая с полки две чашки.
София покачала головой с таким видом, словно его вопрос сам по себе являлся полным безумием.
— Ты уверена?
Глаза ее блеснули.
— Господи, ну конечно же, уверена!
Йенс продолжал внимательно смотреть на нее, не обращая внимания на ее возмущенный тон.
— Могло произойти нечто подобное?
София намеревалась прервать его.
— Нет, подожди, София. Мог произойти какой-нибудь мелкий, невинный, безопасный эпизод?
София хотела ответить «нет», но остановилась, ничего не произнеся, и сделала глубокий вздох.
— Не знаю… — проговорила она слабым голосом.
Йенс выждал, дав ей побыть наедине со своими мыслями.
— Пойдем, — сказал он и пошел с двумя чашками в руках к дивану в дальнем углу квартиры.
Он указал ей на диван, поставил чашки на журнальный столик и уселся в кресло напротив нее.
— Может быть, Альберт просто оказывал девушке знаки внимания — пытался флиртовать с ней?
— Не знаю, — снова ответила София.
— Что говорит сам Альберт?
Она подняла глаза, потом вновь их опустила:
— Что никакой девушки там не было. Он ни с кем не общался, практически ни с кем словом не перемолвился. Он пошел на ту вечеринку в надежде встретить там другую девушку.
— Какую?
— Анну, свою нынешнюю подружку.
— Она может дать ему алиби?
— Нет, в тот раз он так и не решился к ней подойти.
— Что он думает обо всем этом?
— То одно, то другое. Поначалу у него возникла идея, что кто-то из парней, с кем он поругался, решил ему таким образом насолить… Но он поверил в то, что я ему сказала.
— А что ты ему сказала?
— Что полиция ошиблась.
— И он поверил?
Ей не понравился вопрос, и она не стала отвечать. Повисла пауза; они молча пили кофе, думая каждый о своем. Мысли Йенса не вели никуда — ему нужна была помощь, чтобы разобраться.
— Стало быть, полиция следила за Гектором, когда он лежал в больнице?
— И что?
— И когда вы с Гектором подружились, полиция сразу же это обнаружила?
София кивнула, не понимая, к чему он ведет.
— Они вышли на тебя и попросили доносить на него?
Она молчала.
— А затем напихали тебе полный дом «жучков»?
Софии совсем не нравился его тон.
— И установили за тобой слежку?
Она смотрела на свои руки. Повернула кольцо, сдвинувшееся набок.
— А теперь твоему сыну угрожают обвинением в изнасиловании?
Она откинулась на стуле.
— Круто. Масштабная операция, — проговорил Йенс.
София внимательно посмотрела на него, пытаясь уловить в его тоне сарказм.
— А ты сама что думаешь? — спросил он.
— Возможно.
— Что именно?
— Масштабная операция.
— Похоже, они прилагают больше усилий, чтобы прижать тебя, чем Гектора. Почему они так поступают?
— Не знаю.
Йенса вдруг как подменили. Словно он больше не в силах был проявлять понимание. Словно у него не было на нее времени.
— Итак, тебе угрожает полиция, тебя прослушивают, ты завела роман с преступником и доносишь на него, потому что твой сын на крючке у полиции?
София запротестовала:
— Нет, вовсе нет.
Он бросил на нее усталый взгляд.
— Я не заводила с ним никакого романа, и я не уверена, что он преступник… и я пока на него не доносила.
— У тебя есть другие друзья, которых увозят субботними вечерами в лес на казнь?
— Перестань.
— Нет уж, София, сама перестань. Как ты думаешь, как все это называется? Невозможно создавать собственную реальность по своему вкусу. То, что с тобой происходит, не укладывается в привычные рамки. И ты доносила на Гектора, хотя ты сама так не считаешь. В тот момент, когда полиция начала задавать тебе вопросы, ты стала доносчицей. Что ты при этом говорила, а что нет — уверяю тебя, этот вопрос совершенно не будет волновать Гектора и его приспешников, когда они об этом узнают.
Йенс намеревался продолжать, но сдержался.
— Почему полиция так поступила? — спросил он.
— Не знаю…
— А что ты думаешь?
— Они пытаются меня контролировать — заставить меня делать то, что я не хочу… даже не знаю… — София обернулась к нему. — Я не пытаюсь создать собственную реальность. Просто не хочу никого осуждать заранее. Это как прогулка по минному полю — один неверный шаг и…
Она снова посмотрела на свои руки, стала разглядывать кольца на пальцах. Кольцо с бриллиантом, доставшееся ей от бабушки, обручальное кольцо, которое она так и не собралась снять. Она снова заговорила, тихо и медленно:
— Гектор, полиция… Я поступала так, как мне казалось правильным в тот момент. Мне не к кому было обратиться. Я не понимала, какая роль мне выпала во всем происходящем. Мне оставалось лишь следовать некоему внутреннему голосу, который все это время почти беспрерывно молчал. Бродить в полной тишине — звать на помощь, не получая ответа. Но сейчас речь идет о моем сыне, и все остальное уже не имеет значения.
Снова расслабившись, Йенс заговорил мрачно и хрипло:
— Кто еще из твоего окружения знает обо всем этом?
— Никто.
— Никто?
Она отрицательно покачала головой:
— Никто.
— Неужели ты ни с кем не общаешься? Неужели у тебя нет подруги, чтобы поплакаться ей в жилетку?
— Подруга есть…
— И она ничего обо всем этом не знает?
София снова покачала головой:
— Нет.
Йенс задумался.
— Отлично, — тихо проговорил он и снова поднял на нее глаза. — А почему?
Она посмотрела на него с удивлением.
— Почему ты никому не рассказала? Более чем естественно поделиться таким…
— Именно это я сейчас и делаю.
Звук самолета в небе над домом проник в открытое окно.
— А теперь тебе хотелось бы схватить Альберта в охапку и бежать? — продолжал он.
— Просто не знаю, что делать.
— А если бы ты могла выбирать?
— Я бы предпочла, чтобы все это исчезло.
— Понимаю. А как бы ты поступила, чтобы все это исчезло?
Она лишь пожала плечами, но не произнесла ни звука.
— София!
— Не знаю. Зачем ты задаешь мне эти дурацкие вопросы?
— У тебя есть хоть какая-нибудь идея? Ты ведь что-то думала по этому поводу?
Поначалу она не ответила, однако в глубине души понимала, что дело серьезное.
— Ни к чему толком не могу прийти. Верчу и так и сяк — и всегда кому-то будет плохо. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Я не сделала ничего плохого и никого не хочу приносить в жертву.
— Однако жертвовать придется, и совершенно ясно кем…
Глаза их встретились.
— Да… конечно.
— Тогда почему ты не пожертвуешь им? Сделай то, что просит полиция. Дай им побольше информации, помоги им засадить его за решетку — и все уйдет в прошлое. Вы с сыном сможете вернуться к привычной жизни.
София взглянула на него с сомнением:
— А ты сам поступил бы так?
— Нет. На этом история не закончилась бы — мне до конца своих дней пришлось бы скрываться, и от полиции, и от людей Гектора. Они не отстали бы от меня.