Она переводила взгляд с одного на другого:

— Я тут убираюсь.

— Убираешься?

Женщина кивнула. Он кинул ей на колени ее сумочку:

— Доставай бумажник.

Дорота посмотрела на Андерса, словно не услышала его слов, потом негнущимися пальцами стала рыться в сумочке, достала бумажник.

Андерс взял его, вытащил удостоверение личности и посмотрел на него.

— Где ты живешь?

— В Спонге, — шепотом ответила она. Губы у нее пересохли.

Ларс взглянул на женщину — ему вдруг стало ужасно жаль ее. Андерс засунул ее удостоверение личности в карман:

— Это мы оставим себе. И запомни — ты нас не видела.

Дорота смотрела в пол.

Андерс наклонился к ней:

— Ты слышала, что я сказал?

Она молча кивнула.

Аск бросил на Ларса мрачный взгляд и двинулся к двери террасы. Ларс постоял еще минутку, глядя на женщину, которая сидела, уставившись в пол.

Андерс шел к машине, Ларс почти бежал следом за ним.

В молчании выехали они из коттеджного поселка. Ларс все время держался на грани допустимой скорости. Внезапно Андерс схватил Ларса за воротник и жестко ударил ладонью по лицу. Ларс резко затормозил, пытаясь защищаться. Андерс продолжал бить его.

— Идиот проклятый! Ты что, совсем без мозгов? — прокричал он.

Затем вдруг перестал драться, сел прямо и тяжело вздохнул.

Ларс сидел, глядя перед собой, не зная, продолжатся ли побои. Ухо горело, ноги сделались ватными.

— Что бы ты сделал, если бы я не подоспел вовремя? Рассказал ей все, как есть? Да еще и представился своим настоящим именем! Ты что, совсем не врубаешься, чем мы занимаемся?

Ларс не ответил.

— Долбаный идиот, — проворчал Андерс.

Ларс был не в состоянии придумать, как ему следует поступить. Аск посмотрел на него, ткнул пальцем в лобовое стекло:

— Поехали!

Всю дорогу до города в машине царила тишина, Андерс молчал, Ларс страдал.

— Гунилле об этом рассказывать не будем. Все прошло хорошо, микрофоны на месте. Ты проверишь, все ли работает, когда снова приедешь сюда. Если что-то не так, я еще раз наведаюсь в дом один. А об уборщице — ни слова!

Андерс вышел у Восточного вокзала, оставив на полу машины сумку с приемником.

— Проверь его как можно скорее.

Затем он захлопнул за собой дверь и растворился в толпе.

Ларс сидел неподвижно. Страх и тягостное чувство все еще не проходили. Он даже не решался подумать о том, что только что произошло. Вместо этого он испытывал такую ненависть к Андерсу Аску, какую никогда не испытывал ни к одному человеку на земле.

Неизвестный, говоривший по-шведски, бесследно исчез. Йенс сидел в укромном месте и прислушивался, постоянно озираясь и держа пистолет наготове. Звук, который он только что слышал, доносился издалека, из открытой части трюма. В остальном было тихо. Портовые грузчики и вьетнамская команда, должно быть, убежали при первых выстрелах. Казалось, прошла целая вечность. Хотя на самом деле все произошло всего несколько минут назад, эти минуты растянулись, как эластичные ленты. Йенс ненавидел минуты. Именно минуты иногда определяли жизнь.

Он снова предался своим слуховым галлюцинациям. Услышал приближающиеся шаги, шепот, шелест ветра… Пот тек с него ручьями, адреналин гулял в крови. Рубашка прилипла к телу. Снова все его существо переполнилось внезапным и интенсивным чувством, что ему надо срочно выбираться отсюда, — чувством паники, так хорошо знакомым ему с детских лет.

В душе Йенс пытался решить, что ему делать: продолжать скрываться или принимать бой. Тут он услышал движение, и какая-то фигура задвигалась по настилу трюма чуть в стороне. Йенс инстинктивно поднял свой «бизон» к плечу и дал несколько выстрелов в тень, затем снова спрятался в укрытие. Вопрос, который он только что задавал сам себе, уже решился — он будет драться. Все пути назад отрезаны. Йенс ждал, но не слышал никаких звуков, кроме собственного пульса. Понимая, что надо сменить укрытие, он приподнялся. И тут словно включилась бензопила, когда оружие противника осыпало его градом пуль. Он упал ничком. Звук был оглушительный, пули вонзались во все вокруг. Затем последовала полная тишина. Он услышал, как в отдалении кто-то перезарядил оружие. Йенс поднялся и кинулся вперед через ящики, пробираясь наугад, ища человека, стрелявшего в него… Заметил движение чуть поодаль — чей-то бок, видневшийся из-за штабеля ящиков, потом появился весь корпус и пистолет, такой же, как у Йенса, нацеленный на него. Однако Йенс успел раньше: выпустил залп по незнакомцу, тут же спрятавшемуся за ящиками. И снова рванулся вперед. Незнакомец опять показался на долю секунды — Йенс находился в нескольких десятках метров от него, выстрелил, попал тому в плечо, мужчина откинулся назад, однако удержался на ногах и прицелился в Йенса, который находился в открытой части посреди трюма и не мог никуда спрятаться.

Два пистолета, наведенные друг на друга. Время остановилось, словно кто-то придержал пальцем секундную стрелку, управляющую движением времени во вселенной. Йенс успел увидеть наставленное на него дуло, пустые глаза мужчины. Неужели конец? Смириться с этой мыслью он не желал. В сознании не промелькнуло ни картин детства, ни светлого образа матери, улыбающейся ему в неземном свете, — лишь ощущение темноты и пустоты перед бессмысленностью ситуации. Неужели эта мерзкая рожа прихлопнет его?

Эти мысли пронеслись в голове в те бесконечные мгновения, когда он упал на колени, не выпуская русского из прицела.

Йенс выстрелил, русский тоже.

Их пули, наверное, встретились в воздухе где-то на полпути. Он услышал свист, когда они пронеслись слева от него, и почувствовал жгучую боль, когда одна из пуль задела плечо.

Однако те три пули, которые он успел выпустить, попали в цель, поразив русского в грудь и в шею. Сонная артерия разорвалась, кровь хлынула рекой, мужчина упал, словно тряпичная кукла, уронил оружие и стукнулся головой о ящик — впрочем, он был мертв еще до того, как достиг пола.

Йенс уставился на него. Услышав за спиной шаги, обернулся, держа оружие наготове. Человек, говоривший по-шведски, навел на Йенса пистолет. Йенс держал его на прицеле.

— Опусти оружие. Я не причиню тебе зла, — спокойно произнес незнакомец.

— Сам опусти, — ответил Йенс. От адреналина, переполнявшего жилы, он сделался совершенно равнодушным.

Поколебавшись, мужчина опустил оружие. Йенс поступил так же.

— Ты ранен? — спросил мужчина, глядя на плечо Йенса.

Тот тоже взглянул на свое плечо, пощупал рану — похоже, его только задело. Он покачал головой.

— Пошли! Оставь его.

Йенс посмотрел на человека, которого только что убил. Мысли о везении и судьбе, благодарность, стыд и отвращение пронеслись в его сознании, так и не найдя там пристанища.

— Пошли! — снова сказал незнакомец по-шведски.

Йенс последовал за ним. Тут он заметил, что у мужчины на щеке укреплен микрофон, а в ухе наушник. Он тихо что-то сказал в микрофон и остановился.

— Подождем, — шепнул он.

Никакого движения нигде, ни одного звука, только ожидание. Йенс бросил взгляд на незнакомца — тот был совершенно спокоен, видимо, привычен к подобным ситуациям.

— Меня зовут Арон, — сказал он.

Йенс не ответил.

Мужчина приложил палец к наушнику, поднялся.

— Теперь все в порядке, мы можем идти наверх.

Посреди палубы, заложив руки за голову, стоял на коленях Михаил, позади него — Лежек, держащий в руках «HK G36» [Автоматическая винтовка фирмы «Heckler&Koch».] со снайперским прицелом.

Арон сделал Йенсу знак рукой, чтобы тот следовал за ним. Они прошли мимо Михаила, поднялись по трапу на капитанский мостик, где увидели застреленного штурмана, лежащего на полу в луже крови. Капитан все еще пребывал в состоянии шока — сидел бледный, забившись под стол, сжимая в руке большой разводной ключ. Поднявшись, он бросил взгляд на мертвого штурмана, а затем в окно. Когда капитан увидел Михаила, стоящего на коленях на палубе, в его глазах вспыхнула искра ненависти. Оттолкнув Йенса и Арона, он поспешил наружу, слетел по трапу и побежал по палубе. Михаил даже не успел прикрыться руками — капитан с такой силой ударил его по голове разводным ключом, что тот упал ничком. Посмотрев на огромного русского, капитан стал бить его ключом по рукам и ногам, проклиная на своем языке. Йенс и Арон наблюдали эту сцену с капитанского мостика.

— Что ты делаешь на этом судне? — спросил Арон Йенса.

Михаил, лежавший на палубе, сжался в клубок, пытаясь закрыться.

— Я просто ехал домой из Парагвая.

— Чем ты там занимался?

— Всякими разными делами.

— Чем ты живешь?

Йенс оторвал взгляд от сцены побоев, происходившей внизу.

— Логистикой, — кратко ответил он.

— Ты что-нибудь везешь на этом корабле?

— В каком смысле?

— Я задал тебе вопрос.

Капитан продолжал лупить русского разводным ключом.

— По-моему, уже хватит, — проговорил Йенс и указал пальцем, имея в виду побоище.

Арон поначалу не понял, но потом коротко свистнул и сделал знак Лежеку. Тот оттеснил капитана, заставив его прекратить избиение. Капитан плюнул на окровавленного Михаила, неподвижно лежавшего на палубе, и пошел обратно на мостик.

На мгновение все немного расслабились. Лежек позволил себе чуть рассеять внимание, Арон намеревался повторить вопрос, который только что задал Йенсу. Михаил воспользовался случаем и с невероятной силой вскочил на ноги. Все произошло очень быстро: несмотря на переломанные кости, он пробежал короткий участок до перил и прыгнул, ему удалось перевалиться за борт. В ту же секунду Лежек выпустил по нему очередь из автомата. Михаил исчез. Йенс услышал, как тот плюхнулся в воду за бортом.

Арон и Лежек заторопились. Они подбежали к перилам, потом двинулись в разные стороны, пристально глядя на воду и переговариваясь между собой. Время от времени они выпускали выстрелы, разрывавшие поверхность воды. Поиски продолжались минут десять, затем они поняли, что продолжать это занятие бесполезно. Должно быть, русский утонул — либо от полученных им травм, либо его сразила одна из пуль.

Двигатели надсадно трудились под палубой. Судно по-прежнему стояло у причала, но все хотели поскорее убраться отсюда. Услышав перестрелку, люди разбежались. Скоро наверняка появится полиция. Роттердам — один из самых больших портов в мире. Только бы им выбраться отсюда, и они без труда спрячутся среди других судов, стоящих на рейде. Совместными усилиями они сбросили концы, державшие корабль у причала, и поспешили на борт. Грузовая рампа упала в воду, когда шхуна отошла от пристани.

Вернувшись домой, Ларс отыскал в кухонном шкафу две бутылки красного вина. Одну он выпил сразу, затем открыл вторую и заставил себя выпить еще два бокала. Его развезло, лицо горело. Стоя у окна и глядя во внутренний дворик, он стал жалеть себя и уборщицу, задаваясь вопросом, что она теперь делает. Алкоголь включил вторую передачу, не давая ему проклинать самого себя.

Солнце, светившее в окно, создавало в квартире невыносимую духоту.

Ларс стащил с себя джемпер, выпил еще вина. Пошел в гостиную, бросил джемпер на пол и налил в бокал старого коньяку, что стоял в баре в стенке. Вкус у коньяка был отвратительный, однако Ларс заставил себя сделать несколько глотков, борясь с тошнотой. Затем улегся на диван в позе зародыша, глядя в одну точку.

Четверть часа спустя Ларс Винге словно переродился. Его охватила горечь — с кривой улыбкой думал он обо всех тех идиотах, которые встречались ему на его жизненном пути. Мама и папа, друзья детства, коллеги по работе — все, с кем ему довелось столкнуться. Андерс Аск… Он проклинал их всех, тупых инфантильных недоумков. Сам-то он не такой! Примерно так происходил мыслительный процесс в его замаринованном мозгу. Именно поэтому Ларс выпивал крайне редко — от выпивки он терял контроль над собой и становился немножко сумасшедшим. Такое происходило с ним всегда — с того самого первого раза, когда он напился, — однако сейчас Ларс думал не об этом. Он был полностью занят тем, чтобы оправдать свою внутреннюю темноту.

Через час домой вернулась Сара, бросила на него равнодушный взгляд:

— Ты что, заболел?

Он не ответил. Она зашла в кухню, вернулась назад:

— Ты выпил вино?

В ее голосе звучал упрек. Ларс лежал на диване, обняв себя за плечи.

— Ты пьян?

Он не ответил.

— Что происходит, Ларс?

Он поднялся, взял джемпер, валявшийся на полу, и натянул его.

— А тебе-то что? — Пройдя в холл, он надел ботинки и вышел из квартиры.

В ближайшем баре Ларс заказал себе водку с тоником и вскоре разговорился с подвыпившим пенсионером о том, почему в Швеции так боятся сажать людей в тюрьму. Ларс возбудился и пустился в длинные рассуждения о принудительном лечении и наказании. Скоро он потерял нить. Простые аргументы не приходили на ум, как обычно. Пенсионер и бармен расхохотались, видя его беспомощность.

Когда бар закрылся, Ларс еще долго бродил по ночному городу, едва держась на ногах. Он справил малую нужду на парковочный автомат, хихикал неизвестно над чем, строил гримасы и показывал средний палец проезжавшим машинам и прохожим. Затем наступила чернота.

Он проснулся у подъезда на улице Вольмар-Юкскюльсгатан в половине пятого, когда почтальон, разносивший утренние газеты, перешагнул через него. Ларс поднялся и медленно побрел домой, засунув руки глубоко в карманы, одновременно пьяный и похмельный. Как бревно рухнул он в постель рядом с Сарой. Та подскочила, прошипела, что от него воняет спиртом, и ушла, забрав с собой свое одеяло.

Три часа спустя Ларс проснулся от того, что утреннее солнце светило ему в лицо. Сары не было, ее половина кровати, как всегда, осталась незастеленной — он терпеть не мог эту ее манеру. Натянув одеяло на голову, попытался снова заснуть, однако на душе кошки скребли.

Дрожащими руками Ларс сделал себе кофе, выпил, пытаясь собраться с мыслями и вспомнить, кто он такой, однако ничего не нашел. Пустота. Все стерлось.

— Помоги мне, я одна не справлюсь! — крикнула София в сторону верхнего этажа, вытирая руки кухонным полотенцем.

— Иду! — раздраженно откликнулся сын.

Оглядев полотенце, София сочла, что оно слишком изношено, чтобы вешать его назад, и выкинула его в помойное ведро.

Альберт спустился по лестнице, когда она прикрывала фольгой форму с дымящимся запеченным в сливках картофелем. Она кивнула на коробку с подарком, стоявшую на столе. Рядом лежали рулон цветастой упаковочной бумаги, скотч и желтая лента. Усевшись у стола, Альберт принялся резать бумагу.

София переставила форму с плиты на столик, заторопилась, поскольку жар прошел сквозь прихватку, и форма стукнулась о подставку.

Альберт примерял бумагу к коробке:

— Кому подарок?

— Тому.

— С какой стати?

— У него день рождения.

Коробку он обернул аккуратно, а вот скотч приклеил небрежно. Испытывая легкое раздражение, мать отобрала у него скотч, переделала — и тут же пожалела, что так поступила.

До дома, где прошло детство Софии, ехать было недалеко. Толстые зеленые кроны деревьев создавали удивительное чувство уюта. Дома тонули в зелени дубов, берез и яблонь. Закатные лучи придавали всему золотистый оттенок — Софии это нравилось.

На склоне перед самой виллой им навстречу выбежала Рэт — маленькая белая собачка. Никто не знал, что это за порода — она была просто маленькая и беленькая, лаяла на все, что двигалось, и то и дело кого-то кусала.

— Задави ее, — тихо проговорил Альберт.

Оба они недолюбливали собаку.

— Ты расстроилась бы, если бы Рэт умерла? — продолжал Альберт.

София молча улыбнулась.

— Нет, правда, ты расстроилась бы? — не отставал он.

София молча покачала головой, Альберт улыбнулся понимающей улыбкой.

Том готовил напитки в гостиной — под пение Синатры и аккомпанемент Жобима.

— Привет, Том!

Рот у него был забит оливками, он помахал рукой Софии, призывая ее подождать, однако ждать она не стала. Навстречу им вышла Ивонна, поцеловала Альберта в лоб, сжала руку Софии и снова исчезла. На ней, как всегда, были новые белые кроссовки. Ивонна двигалась так, словно в свои семьдесят по-прежнему считала себя исключительно привлекательной женщиной.

На ковре перед телевизором сидел парень Джейн из Аргентины по имени Хесус и что-то смотрел без звука.

— Привет, Хесус!

— Привет, София! — дружелюбно ответил он, продолжая смотреть телевизор, сидя все в той же позе портного.

Хесус оставался для нее загадкой. Трудно сказать, чем он не похож на остальных, но каждый раз, когда она пыталась докопаться, в чем причина его странной манеры держаться, выяснялось, что она ошибается. Джейн была с ним счастлива — София не понимала до конца почему, однако немного завидовала сестре. Они с Хесусом мало взаимодействовали, а когда встречались, то улыбались друг другу. И когда Хесус возвращался после трех месяцев в Буэнос-Айресе. И когда они сталкивались в кухне после того, как София поговорила по телефону. Улыбки всегда были одинаковые — такие широкие, словно оба готовы вот-вот засмеяться.

София вышла в кухню. Джейн сидела за столом и пыталась нарезать овощи. Готовить она не умела в принципе. София поставила в духовку запеченный картофель, который привезла с собой, поцеловала сестру и села рядом с ней, наблюдая за тем, с каким трудом Джейн нарезает огурец кубиками. Кубики получались очень разными по форме и по размеру. Джейн, едва справляясь со злостью, подтолкнула разделочную доску старшей сестре, и та с готовностью принялась за дело.

— Где вы были? — спросила София.

За ужином в воскресенье обычно собирались София с Альбертом и мама Ивонна с Томом. Джейн и Хесус приезжали, когда им взбредет в голову. У них не было никакого четкого расписания, и тем радостнее было их видеть, когда они появлялись.

— Нигде, то тут, то там, — проговорила она и покачала головой. — Даже не знаю.

Джейн сидела, облокотившись рукой о стол и подперев щеку ладонью. Эта поза, кажется, действовала на нее успокаивающе. Она молча наблюдала за Софией, нарезавшей овощи.

— Посмотри на меня, — сказала она.

София повернулась к ней.

— Ты что-то с собой сделала?

— Сделала? В каком смысле?

— Со своей внешностью.

Сестра покачала головой:

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

Джейн внимательно оглядела ее.

— У тебя совсем другой вид. Какой-то воздушный, радостный.

София пожала плечами.

— В твоей жизни произошло что-то особенное? — допытывалась Джейн.

— Да нет.

— Ты с кем-то встречаешься?

София снова покачала головой, но Джейн не сводила с нее глаз.

— Признавайся! — прошептала она.

— Ну, может быть.

— Может быть?

София подняла глаза на сестру.

— А кто он?

— Пациент. Бывший пациент, — тихо проговорила София. — Но мы встречаемся не в том смысле.

— А в каком смысле вы встречаетесь?

София улыбнулась.

— Даже не знаю…

Она пересыпала нарезанные овощи в большую салатницу. Получилось небрежно, София потянула руку, чтобы исправить, но остановилась. Ей претила та роль девочки-умницы, которую она невольно начинала исполнять в стенах этого дома. Джейн сидела все в той же позе, наблюдая за Софией. Внезапно она буквально подскочила на месте.