Александр Старостин
Никакая волна
«Если я говорю „я“, я лгу».
Мишель Уэльбек «Возможность острова»
От автора
Этот роман был написан мной более пятнадцати лет назад. В то время он стал обобщенным опытом моей службы редактором в одном из старейших музыкальных изданий и суммой впечатлений от работы с начинающими музыкантами и рекорд-лейблами. А еще, конечно, личной историей одной несчастной любви. Имена всех действующих лиц были изменены не только из этических соображений, но и потому, что большинство из них не имеют реальных прототипов, являясь собирательными образами. Поэтому данный текст важно воспринимать как художественный вымысел, лишь вдохновленный биографическим материалом.
За все эти годы, прошедшие с момента написания книги, у меня неоднократно была возможность опубликовать ее. Но в последний момент я отвергал все предложения, откладывая рукопись на дальнюю полку. Причин тому было несколько. Прежде всего, меня смущало, что читатель может начать отождествлять меня с тем неприглядным персонажем, который описан на этих страницах. Будучи взрослым человеком, основателем известной музыкальной группы, выступающей в филармониях и театрах по всему миру, я был, конечно, не рад такой перспективе. Лишь позже я понял, что это не более чем желание сохранить общественный образ самого себя, который выдуманный герой вряд ли мог бы разрушить.
Второй причиной был соблазн вместе со своим уже взрослым опытом вмешаться в материал и начать выбеливать его в угоду политкорректности, вырезая откровенные и сомнительные сцены. Я рад, что вовремя отказался от этой мысли. Подвергнув роман самоцензуре, сделав героя более привлекательным, я бы уничтожил повествование, превратив его в беззубый фарс.
Спасибо моим друзьям и родным, кто поддержал меня в идее публикации этой книги в ее изначальном хулиганском виде.
Любой сложный творческий путь состоит из ошибок, страданий, предательств, любви, порочных пристрастий. В этом предисловии мне показалось важным пояснить, почему я оставил книгу в той изначальной форме со всеми излишествами, свойственными миру ее героев. И если вы не приемлете сцены употребления наркотиков, откровенного секса и матерную ругань, то вам стоит отказаться от чтения.
Описываемые в романе события происходят в самом начале двадцать первого века, в зарождающихся двухтысячных. И несмотря на это, роман, как мне кажется, сейчас стал более актуален, чем во все предыдущие годы. Почему так? Возможно, из-за нашей новой реальности, в которой мы все очутились. Либо оттого, что любой истории свойственно идти по кругу. А значит, для этой книги настало подходящее время.
1
Единственная книга, которую она оставляет, забирая вещи — Лео Перуц, «Прыжок в неизвестное». Я читаю этот роман, стоя в очередях на вокзалах, и смеюсь над каждой строчкой.
Мы пока не знакомы.
Я в самом начале. И я падаю.
Это происходит очень неожиданно, в момент выхода на сцену. Собираюсь подключить гитару, чувствую грубый толчок в спину и проваливаюсь в бездну. Не балансирую, не цепляюсь руками, а пролетев полтора метра, оказываюсь на полу. Вместе с накатывающей болью мелькает мысль: «Кто-то хотел меня убить!»
Мы на музыкальном фестивале в петербургском клубе «Мандарин». Зал заполнен публикой. Двадцатилетние. Дымят сигаретами и потягивают пиво из пластиковых стаканов, с интересом наблюдая за происходящим.
Мои ноги застряли в ограждении, а лицо и торс прижаты к закиданному окурками полу. Я ощущаю, как липкие струйки крови скользят по лодыжкам.
Кто-то говорит:
— Вы видели, как он упал?
Им можно простить — они заплатили за билеты.
Проснувшийся охранник лениво оттесняет любопытствующих.
— Гитару не затопчите! — Я показываю на валяющийся рядом «Гибсон» с порванными струнами и трещиной в грифе.
О таком музыканты вряд ли рассказывают в своих интервью. Не говорят, каково это — после пафосного выхода на сцену внезапно беспомощно распластаться у всех на глазах.
Вспышки фотокамер.
Сочувственные взгляды.
Подволакивая ногу, я ползу в сторону гримерки, но она далеко. Музыканты открыли дверь и машут мне руками, словно утопающему, плывущему к кораблю. Сами же боятся выйти, чтобы не нарваться на восторженных фанатов.
Вот басист Фил — рыжий, в вельветовых штанах. Рядом с ним, худой, как швабра, барабанщик Тощий. Чуть сбоку — бородатый клавишник Артем. А по центру — вокалист Энди. Вся наша группа. Стоят в дверном проеме и тянут ко мне руки.
— Вы меня слышите? Там гитара! — говорю я охраннику. — Кажется, разбитая.
Но он хватает меня и тащит в гримерку.
Бледные, встревоженные музыканты собираются вокруг.
— Ну что за херня? — капризно спрашивает вокалист Энди.
Я лежу на одном из продавленных диванов и трясу головой. Боль разрастается, накрывая обжигающим потоком.
Фрэнка Заппу когда-то столкнули в оркестровую яму. Он сломал несколько костей и проткнул себе подбородок металлическим штырем пюпитра. А еще карьера Патти Смит чуть не закончилась после падения со сцены. Я тщетно пытаюсь вспомнить позитивные исходы случаев, когда музыкант выбывал из обоймы. Вроде как на одном из фестивалей барабанщик Metallica Ларс Ульрих психанул и не пришел на выступление: тогда его подменили коллеги из других групп, и шоу состоялось. Вроде бы логично.
— Может, кто-то сыграет за меня?
Клавишник Артем задирает мне брючину и осматривает рану. В разрезе на левой ноге пузырится кровь и видны сухожилия. На правой ступне отек похож на резиновый шар.
— У тебя болевой шок, — поясняет он и протягивает початую бутылку виски. — На, хлебни, и вызовем скорую.
Артем крайне рассудителен: как и в случае с поломками техники, пытается найти самый простой путь для решения. Если нет паяльника, то нужно нести в мастерскую. Я замечаю, как Энди с омерзением отворачивается.
— Попробуем что-то придумать. Как-то сыграть.
Мне хочется найти варианты.
Появляется наш менеджер Макс Змеев с упаковкой воды. Он некоторое время тупо смотрит на разбитую гитару. И только потом замечает, что его новенькие ботинки запачканы кровью, скопившейся на полу.
— Это что, блядь, такое? — приподнимает он подошву. По его шокированному лицу становится понятно, насколько он недооценил ситуацию.
— Слушай, я не понимаю, что произошло, — оправдываюсь я. — Он просто на меня налетел… как тень. Я даже не успел среагировать.
В зале разрастается шум. Скандируют название нашей группы. Все громче и громче.
— Нас ждут, — упавшим голосом говорит Энди. — Нужно выйти и что-то сказать… Мы же срываем концерт.
Макс Змеев, очнувшись от первоначального ступора, переключается в режим повышенной активности. Набирает какие-то телефонные номера. Оправдывается и лебезит. Потом, отложив телефон, спрашивает, разглядел ли я того, кто меня толкнул. Говорит, что охрана не успела его задержать.
— Неужели ты не смог рассмотреть этого козла? А? — таращится он на меня.
В этот вечер мы должны были подписать контракт с крупным лейблом «Мажор Рекордс». Издатель где-то недалеко, ходит за дверью, сложив пухлые руки за спину. Змеева, судя по всему, это волнует больше всего.
Он собирается обыграть мое падение как замысловатый рекламный ход.
Любую неудачу можно превратить в пиар.
На несчастье заработать легче легкого.
Смерть — вот идеальный информационный повод.
Крики в зале становятся все громче, а еще появляется топот. Крайняя степень нетерпения.
— Ты слышишь? — тормошит меня Змеев.
Его острый хищный нос размывается и плывет у меня перед глазами.
— Не надо волноваться, — мотаю я головой. — Пять минут, и вы сможете заценить мой самый мощный аккорд.
В этот момент Артем прекращает бинтовать мою ногу.
— И какой самый мощный?
— Фа!
Глаза Артема с удивлением и насмешкой впиваются в мои. Он вытирает заляпанные кровью пальцы об обрывок бинта и сообщает как приговор:
— Концерта не будет. Я вызываю скорую.
— Уверен? — вскидывается Змеев.
— Уверен!
Змеев плетется на сцену. Через мгновение раздается его голос, усиленный динамиками. Он извиняется за срыв выступления, говорит, что случился «кошмарный форс-мажор». На слове «мажор» на секунду заминается, видимо, вспомнив про издателя из «Мажор Рекордс», находящегося в зале.
— Вот зря не попытались, — я стараюсь быть невозмутимым.
Когда двое санитаров вытаскивают меня на носилках через заставленное коробками помещение подсобки, в зале уже играет диджей. Стены гулко вибрируют от накатывающих басов.
Любое шоу должно продолжаться, как пел мертвый классик. Иначе возврат билетов от недовольной публики разорит промоутера.
Я дергаю санитара за рукав.
— Где мой «Гибсон»? — интересуюсь я. — Куда его дели?
На улице хлещет проливной дождь. Машина скорой помощи припаркована у черного входа. Водитель курит поодаль, исподлобья поглядывая на толпу, стоящую под небольшим навесом. Публика, завидев носилки, кидается в нашу сторону.