6

Внутри полиэтиленового отсыревшего пакета проступают очертания смятых одноразовых тарелок, фольги из-под шоколада и слипшихся пакетиков чая Brookbond.

— Этот точно не наш! — говорит Кеша Незлобин и отправляет пакет в соседний помойный бак.

Он запыхался. Пот течет с его лица на футболку Joy Division. По краям блестящей лысины висят пряди спутавшихся волос. Если смотреть близко, то заметно: он подкрашивает их, чтобы скрыть седину.

Я нагибаюсь и достаю следующий осклизлый пакет с арбузными корками и пустой кофейной банкой. Держу его брезгливо двумя пальцами как можно дальше от лица, чтобы не ощущать ужасную кислую вонь. Кеша пристально вглядывается в содержимое, просвечивающее сквозь пластик.

— Мы не пьем такой кофе!

И пакет летит в контейнер.

Мы находимся во дворе бизнес-центра. Десятки офисных окон пялятся на нас — двоих редакторов музыкального журнала «Дилэй», которые копаются в общественной помойке, как заправские бомжи.

Вот о чем было бы интересно рассказать Ульяне.

Мы разглядываем чужие порванные бумаги. Счета-фактуры и прошлогодние рекламные проспекты. Наши лица обдает тошнотворным запахом гниющих объедков. Копаясь в помойных баках, вглядываясь в прозрачный пластик, мы видим в срезе всю офисную жизнь.

— Это «Трон», — указывает Кеша на пакет с пачками из-под сока и пустыми бутылками. — Вчера был день рождения их директора.

Цветная фольга.

Коробки из-под пирожных.

— Это «ПреПринт», — говорю я, показывая на обрезки типографской продукции и пробные распечатки.

Буклеты.

Одноразовые тарелки, запачканные кетчупом.

— Это «ГримСервис», — говорит Кеша и указывает на коробку из-под ксерокса.

Порезанная документация.

Чьи-то нелепые рисунки на полях брошюр.

— А вот это, — он с восторгом вытаскивает пакет, сквозь который виднеются очертания пустых пивных банок, — Володи — дизайнера со второго этажа.

Окурки.

Смятые пачки.

Все что угодно, кроме нужного нам документа.

Об этом, пожалуй, не станут рассказывать на лекциях по журналистике. Там не говорят, что будет, если социальная реклама по заказу спонсоров, Комитета по делам молодежи, не попадает в текущий номер.

Не рассказывают, как реагировать, если менеджер по рекламе Женич Кимельман прибегает взъерошенный, размахивая журналом, со словами: «Вы все проебали!», и при этом ясно как день, что проебал он сам.

— Он там был записан, а вы не поставили! — вопит Женич и открывает на одном из наших компьютеров план верстки, в котором черным по белому указан модуль антинаркотической социальной рекламы: «Не ври себе! Сделай выбор в пользу жизни!», да еще размером в целую полосу. И даже проставлен номер страницы — 35.

— А что у вас на этом месте? — с триумфом спрашивает Женич.

На этом месте у нас обычный рейтинг: «Десять лучших клубов города…» или что-то типа того, из серии материалов, что обязательно начинаются с какого-нибудь числа. «Пятнадцать скандальных клипов», «Тридцать лучших концертов», «Пять самых скачиваемых песен» и так далее.

— Что ты втираешь? — вопит Кеша. — Я, по-твоему, сам поставил туда другое?

Следить за выполнением плана материалов и их последовательностью — прямая обязанность Кеши как ответственного редактора. Вот почему он так волнуется. Раздувается и кричит. Словно французский дрессированный кабан, покрывается красными пятнами и сосредоточенно ворошит бумаги, пытаясь доказать, что в изначальном плане не было никакой социальной рекламы.

Второй, кому может влететь — наш Верстальщик, любитель музыки техно.

— Ну это точно не ко мне, — смеется тот и трясет кислотными дредами.

Скорее всего, виноват он или Женич Кимельман. Но оба просто пытаются спихнуть все на Кешу.

Я кликаю на свойства файла с планом верстки. Дата изменений — сегодняшнее число. И это очень странно. Ведь номер сдан неделю назад. Кому понадобилось менять задним числом уже устаревший план вышедшего номера?

Все многозначительно переглядываются. Даже Шатунович, сняв худые и бледные ноги со стола, подходит ближе компьютеру, чтобы убедиться в нашей находке.

— Вот это да! — говорит она и щелкает жвачкой.

И тогда Женич Кимельман рычит:

— Что же вы думаете, я отредактировал документ? Вписал уже задним числом?

И мы разводим руками.

— Да прям не знаем, что и думать!

Хотя думаем именно это. Он сам забыл про этот рекламный модуль, а потом внес его в план, чтобы перевести стрелки на Кешу.

От скандала Оля, секретарша, традиционно ретируется домой, а журналисты, пришедшие за гонорарами, остаются ни с чем. Им, толкающимся внизу, даже не выписывают временные пропуска. Все так заняты поиском виноватого, что не откликаются на звонки с ресепшена.

— Покажите мне бумажную распечатку плана! — с вызовом кричит Женич. —  Если вы считаете, что я способен дойти до такой низости!

Я говорю:

— Кеша, ну покажи ему, где она, бля, эта его распечатка? Тогда мы точно разберемся.

А он качает головой.

— Когда номер был сдан, я выбросил ее в ведро.

— Не будешь же ты копаться в мусоре? — спрашивает Женич.

В его голосе сквозит явный испуг и недоверие. Распечатка — единственная возможность доказать Кешину невиновность.

И мы говорим хором с Шатунович:

— Еще как будет!

Кеша кричит: «Чего-о-о-о-о?» и запускает одну из тяжеленных папок в стену.

Кеша Незлобин — один из самых древних сотрудников нашей редакции. Он помнит каждую статью, каждого артиста, о котором писал «Дилэй». Помнит детали их биографий и все точные даты. В его голове что-то вроде архива. Стоит спросить — и всплывает нужная карточка. Очень удобно.

Когда нам не хватало героев для списка жертв наркомании, именно он откопал Стива Кларка, гитариста Def Leppard, который в возрасте 30 лет передознулся смесью героина с кокаином и умер. Он также вспомнил, что в девяносто пятом Джерри Гарсия, вокалист группы Grateful Dead, умер вовсе не от наркотиков, а от попытки с ними завязать.

— Мы что, реально пойдем копаться в чужом дерьме? — По всему Кешиному виду ясно, как он расстроен. Волосы торчат мочалкой, руки дрожат.

Опустив последнюю стопку бумаг на стол, он, кряхтя, идет искать в помойке во дворе выкинутый им рекламный план.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь после этого поздоровается со мной за руку.

Я отмахиваюсь:

— Да ну, фигня, не бери в голову!

В результате мы ничего не находим. Редакционного пакета с мусором просто нет. Может, его украли бомжи? С другой стороны, чем он мог их привлечь? Ведь даже сигареты Кеша по привычке скуривает до самого фильтра.

Просроченные накладные.

Пустые бланки.

Тонны исписанной финансовыми отчетами бумаги, порезанной на мелкие ленты.

Обертки из-под сникерсов.

Но ничего, что напоминало бы наш мусор.

— Нас подставили, — тяжело вздыхает Кеша. — Если не Женич, то Верстальщик. Они явно хотят, чтобы меня уволили.

У него паранойя.

Медленно и тихо, как проигравшие матч футболисты, мы поднимаемся обратно в офис.

— Просто невероятно! — говорит Кеша. — Я всегда очень внимательно проверяю материалы, входящие в номер.

Это звучит почти как стон.

Я как могу успокаиваю его, мол, нет причин для беспокойства. У нас все держится на личных отношениях. Вот если бы «Дилэй» принадлежал крупному издательству, то ситуация была бы хуже. Мы зависели бы от политики издательского дома. А еще нами бы руководил отдел маркетинга и продаж, со всеми их бесчисленными рейтингами и опросами.

— Один шаг в сторону, и мы с тобой вылетели бы с работы, — говорю я. — Нас просто рассчитали бы или перевели на низкооплачиваемые должности. Например, в подвал — вкладывать диски в номера «только для подписчиков».

Мы сидим за соседними столами, и я тяну время до обеда, до встречи с Никой, вяло пытаясь дописать очередную рецензию на новую инди-рок-группу. Перебираю на экране эпитеты: «плотное звучание», «выверенный саунд» и «глубокие басы».

— После того падения тебе было не до смеха, — вздыхает Кеша. — А теперь, когда мы зависим от Комитета по делам молодежи и отчитываемся за каждую строчку, ты изображаешь буддийское спокойствие.

К слову о буддийском спокойствии, я рассказываю Кеше по секрету, что наш Главный редактор уже который месяц пишет сценарий фильма. Уже написал несколько версий. Хочет издать его как приложение для подписчиков. Фабула такова: покойник, звезда героического рока восьмидесятых, солист группы «Театр», погибший в автокатастрофе десять лет назад, чудом оказался жив.

Машина сбавила скорость.

Все обошлось.

Мы все, так или иначе, оживляем мертвецов.

— Охренеть, — выдыхает Кеша.