— Что-то не пойму, мы выбираем подарок или занимаемся тут какой-то идеологической деятельностью? — спрашиваю я.

— Одно другому не мешает!

В туристическом отделе Ульяна почти не глядя выбирает подарок отцу — набор для пикника, коричневую полиэстеровую сумку-чемоданчик Camping World с набором на шесть персон.

В нескольких отделениях лежат бокалы, стопки, вилки, тарелки, разделочная доска, салфетки и скатерть.

— Думаю, отец даже не посмотрит на подарок, — говорит Ульяна. — Родители считают меня сумасшедшей.

— Ну не может же все быть настолько плохо, — успокаиваю ее. — Возьми и притворись обычной.

— Ты же знаешь, они думают, что ты — единственный, кто удерживает меня от полного безумия. Они уверены: я попала в какую-то секту.

Хочется возразить, что они явно преувеличивают мое влияние.

— Им это знать не обязательно, — говорит Ульяна. — Если бы они интересовались тем, что для меня по-настоящему важно, то не думали бы до сих пор о вивисекции как о новом виде ветеринарии.

Когда мы только познакомились, в лексиконе Ульяны были совсем другие слова.

Например, «оттянуться».

Или «зависнуть».

Ульяна с огромной компанией ездила на загородные опен-эйры с засекреченным местом проведения. Молодые люди собирались на одной из платформ железной дороги в километрах ста от города и молча брели по секретным тропинкам. Курили траву. Лежали в импровизированном чилауте на сваленных в кучи пенках и матрацах. Поглощали «кислоту». Обнимались. Разговаривали с деревьями. Покупали или толкали дурь. Все эти «белые пацифики», «пурпурные сердца», «синие кристаллы», капли и промокашки. Жили в палатках и спали вповалку.

«Человек-молекула» — так она меня называла тогда, улыбаясь из далеких видений. До изнурения спала, дралась, когда я отвозил ее к родителям или врачам. В результате помог не я, а просветление и медитация.

Йога и космос.

Вегетарианство.

Борьба за права животных.

Если мы отказываемся от одного, нам обязательно нужно вцепиться во что-то другое, так уж мы устроены. Иногда я думаю, что стало бы со мной, откажись я от музыки.

«Мех — это убийство», — гласит черный стикер на лампе эскалатора. Мы уже в метро, пытаемся успеть на день рождения ее отца.

Набор для пикника лежит у наших ног. Несмотря на то что мы опаздываем, Ульяна не торопится и не смотрит на часы.

— Мы приедем как раз ко второму тосту, — говорит она. — Зато не нужно будет вежливо улыбаться гостям, пока мама и отец таскают горячие блюда с кухни.

У журнального киоска висит огромный пластиковый щит с рекламой очередного модного бутика. Длинноногая, улыбающаяся во все тридцать два зуба модель кутается в рыжий полушубок. Через мгновение на ее лице появляется наклейка с надписью: «Надел мех — убил животное».

В нашу сторону направляются двое людей в синей форме — сотрудники собственной безопасности метрополитена.

— Сейчас по всему городу проходят акции против меховой промышленности, — говорит Ульяна. — Каждый может скачать эти стикеры в интернете и распечатать.

— Ты начинаешь меня пугать, — говорю я. — Может, не стоит настолько загоняться? Можно получить неслабый такой невроз.

Мы успеваем забежать в поезд. Ульяна строит рожи опоздавшим людям в форме, прижимается очками к надписи: «Не прислоняться» и через стекло показывает бегущим по платформе охранникам стикер. На нем изображены две лисицы. И надпись: «Две причины отказаться от меха».

Мы приезжаем ровно ко второму тосту, когда гости уже сидят за огромным накрытым столом.

— Прости, не могли больше ждать, дорогая, — извиняющимся тоном говорит ее мать. — Я знаю, ты вечно опаздываешь, и сказала отцу, что пора начинать.

— Все нормально, — отмахивается Ульяна, пытаясь скрыть облегчение. Тащит меня за руку в ванную комнату и открывает кран. — Но мы не будем долго рассиживаться. Ты обязан меня вытащить отсюда как можно быстрее!

Я советую ей воспринимать это как отличную практику медитации. Но она отвечает:

— Вот увидишь, все эти родственники, тетки и дядьки, которые знали меня еще в детском возрасте, набросятся с сюсюканьями, словно я до сих пор младенчик в подгузниках.

Так оно и есть. Нас сажают на скрипучие стулья в самый угол, по правую руку от ее отца.

— Здоров, ребятки, — говорит он. — Вы как раз вовремя!

Все гости уже в сборе. Толстые тетки, вываливающиеся из обтягивающих их телеса платьев, несколько близких коллег ее отца с уже красными, налитыми кровью лицами и бабушка по материнской линии — глухая и улыбчивая. Они жуют, передают друг другу блюда, делятся рецептами и шутят про семейную жизнь. В воздухе плывет мясной аромат жареного.

Отец Ульяны восседает во главе стола. Он колотит по краю бокала вилкой и сообщает всем, что его дочь и будущий зять, то есть я, присоединились к застолью.

— Прибыли наконец-то! — крякает одна из теток.

И все лица поворачиваются к нам.

На столе дымятся блюда из духовки. Курица, запеченная в яблоках под горчицей, свиные отбивные. Фаршированная рыба.

— Как похудела! — причитают тетки.

Смотрят на Ульяну и протягивают ей тарелки.

— Съешь салатика.

— Тут селедочка!

И тогда Ульяна просит отца:

— Пап, скажи им, что я вегетарианка!

Тот лишь жмет плечами:

— Не понимаю этой моды.

За нашими спинами в огромном книжном шкафу красуются собрания сочинений Дюма и Стендаля, рассказы Чехова, детективы Джеймса Хэдли Чейза и пара томиков Блока — такая типичная домашняя библиотека восьмидесятых. На голубой скатерти — графины с напитками.

Кто-то предлагает тост. Все говорят почти одновременно. Смеются. Рассказывают истории. Стол ломится от оливье с вареной колбасой.

Грубые руки пожарников, коллег отца, наполняют тарелки. Они уже разгорячились от выпивки и громко обсуждают начальство. На столе соки, вынесенные с одного из горящих складов, водка из пылавшего на прошлой неделе магазина. Даже набор посуды — и тот из какой-то лавки.

— Ну же, съешь хотя бы кусочек! — упорствуют толстые тетки.

Маслянистыми руками протягивают Ульяне куски телятины. Буженину. Бутерброды с икрой и красной рыбой.

Когда Ульяна, не выдержав — «Я так и знала!», — выбегает на кухню, мать кидается за ней и протягивает тарелку, скороговоркой сообщая:

— Поешь колбаски, быстрей, пока никто не видит, я никому не расскажу.

— Мама! — вопит Ульяна. — Мама, я не ем мясо не потому, что вбила себе что-то в голову. Мне просто не хочется. Оно мне противно!

Когда иду в ванную умыться, то вижу стикер, приклеенный Ульяной. И это дома у родителей.

— Забери меня отсюда! — шепчет она, сжимая мое колено под столом.

Все пьют и громко чокаются. Утирают губы салфетками.

Когда мы преподносим подарок, набор для пикника, глаза ее отца увлажняются. Он лезет в полиэстеровую сумку. Раскрывает все отделения, достает оттуда тарелки и скатерть, бокалы и вилки.

— Ты только посмотри, что подарила наша дочь! — с восторгом говорит он ее матери.

— То, что нужно, — смеется мама Ульяны. — Для пикника на рыбалке.

Для шашлыка у горящего склада.

Для кремированной курицы из духовки.