9

На окнах нашей репетиционной базы стоят звуконепроницаемые заглушки, специальные щиты со стальным каркасом и несколькими рядами гипсокартона, проложенного минеральной ватой. Здесь мы репетируем по вечерам.

— Это, блин, не шаффл, а какие-то триоли! — ссорится Артем с Тощим.

После трех недель в гипсе я неожиданно осознаю, что соскучился по этой атмосфере.

В то время как другие проводят начало лета на природе, катаются на роликах и велосипедах, ездят на юг, мы запираемся в этом панцире, заботливо выстроенном и обшитом, врубаем усилители и уплываем в другую реальность.

Кевин Шилдс из My Bloody Valentine оценил бы такой подход.

А еще Дин Гарсия из Curve.

Здесь все, кроме Фила. После недавней ссоры со своей подружкой он взял несколько выходных, чтобы прийти в себя. Как правило, это означает пьянство и компьютерные игры.

Мы прогоняем по кругу несколько музыкальных кусков. А в перерыве я предлагаю обсудить будущую фотосессию. Ника, все это время сидевшая тихонько в углу, с готовностью приподнимается, словно лектор перед докладом.

— Только сразу не отказывайтесь. Я придумала оригинальное решение, — говорит она.

На ней шифоновая юбка выше колена, обтягивающий желтый джемпер, а в ушах большущие серьги-кольца.

— Уже что-то, — нарочито скучающим тоном замечает вокалист Энди. — А то если фотосессия, так обязательно на фоне банального лесопарка.

Он садится напротив большого зеркала, прислоненного к стене, и начинает буравить Нику взглядом, словно проверяя на прочность.

Ника сконфуженно смотрит на потных, вытирающихся после репетиции мужиков и явно не знает, как реагировать.

Энди отчасти прав. В «Дилэй» приходят тысячи фото, но оригинальные идеи — редкость. Мэнсон на свинье. Или Coil в грязи.

— Вы же не против чего-то шокирующего? — спрашивает Ника.

Со своей короткой стрижкой и веснушками она похожа на школьницу, старающуюся быть убедительной. Но все ее предложения звучат в вопросительной интонации. Будто она соревнуется сама с собой в собственной стеснительности.

Она еще не в курсе — фотосессия нам необходима как воздух. Менеджер группы Макс Змеев требует полный пресс-пакет. Чтобы потом после подписания контракта с лейблом «оперативно запуститься».

«Захерачить промо», — это его слова.

Поэтому я принимаю ее предложение. В конце концов, что мы теряем? Пару часов времени?

— Мы решили снять все в индустриальном ключе. — Ника открывает знакомый черный блокнотик и показывает остальным. На рисунке покореженный остов здания и невнятные завитушки.

— Вы решили? — удивляется Энди.

Он начинает красоваться перед зеркалом. И скептически поглядывает на меня, словно я сделал что-то, из-за чего должен чувствовать себя виноватым.

Ника даже бровью не ведет.

— Важен контекст. Энди на этом фоне будет в свадебном платье, — говорит она, глядя на него с вызовом. — Такая метафора зарождения новой музыки. Нового альбома в этом искореженном мире.

Вот какая у нее была идея. Ее силуэт плывет в клубах сигаретного дыма.

— Свадебное платье? — говорит Энди. — Ты серьезно?

Ника улыбается ему: «Вполне».

— А кожу лица подправим в фотошопе.

На слове «фотошоп» глаза Энди загораются, он отдает Нике блокнотик. Ему нравится идея. Он говорит, что теперь мы мыслим в правильном ключе.

Хотя по-настоящему «шокирующее» — это любовь Энди к гламуру.

Тощий спрашивает, на что она снимает.

Она вынимает из сумки свой фотоаппарат и показывает. Название и марка заклеены черным скотчем.

— Потому, что все обычно спрашивают: «На что ты снимаешь?» Я терпеть этого не могу, — смущается она.

Фотоаппарат, как я и предполагал, Nikon D100.

— Он, конечно, любительский… но вполне хороший.

Мы склоняемся над эскизами, обсуждая детали.

Ребята, поспорив, принимают ее идеи. Даже у Артема просыпается энтузиазм, и он предлагает помочь с реквизитом.

Позже, когда после репетиции мы вдвоем идем до метро, оставив музыкантов разбирать новый ритм, она неожиданно признается, что стесняется своего настоящего имени. Ника и все тут.

Но зовут ее, оказывается, вовсе не Ника, а Нина.

— Ненавижу свое настоящее имя, — говорит она. — Достаточно поменять «н» на «к», и будет совсем другая история. Вот бы получить новый паспорт!

Я осторожно предполагаю, что родители вряд ли такое поймут — будет выглядеть, как будто она отказалась от них.

— В точку, — смеется она. — Но это отличный псевдоним. Кто знает, может, когда-нибудь я буду работать в «Дилэй», подписывая так свои фото.

По моему лицу расползается улыбка, когда я смотрю на ее цветастые девчачьи кроссовки. И рассказываю, что снимки в журнал отбираются очень строго. Но вопреки распространенному мнению, критерии тут вовсе не художественные.

— Никого не волнует композиция или освещение, — говорю я. — И тем более псевдоним.

Фото должны быть вовремя.

Фото должны хорошо сочетаться с рекламными модулями с соседних полос.

Еще бильд-редакторы избегают мрачняка и бытовухи. Реальность в таких изданиях запрещена. Она вне закона. Фриковатость — вот что по-настоящему модно.

Ника признается, что у нас есть общий знакомый — Илья Сизов. Фотограф, который снимает для «Дилэй».

— Его советы мне очень пригодились, — говорит она.

Оказывается, когда-то Илья Сизов советовал ей пойти на фотокурсы. Она занималась целый год. Но, кроме навязчивых приставаний преподавателя, не получила ничего нового. В результате одно ее фото попало на студенческую выставку, а Илья подсуетился и загнал ей свой древний подержанный штатив.

— Я даже думала, что не стоит продолжать, — грустно улыбается она.

Мы шагаем в сумерках по одной из улиц Петроградки. Я объясняю Нике, что «Дилэй» — один из немногих глянцевых журналов, целиком посвященных рок-музыке, но такая узкая тематика — это минус. Потому что теперь есть музыкальные форумы, есть веб-камеры и Живой Журнал. Ты сам можешь брать интервью у исполнителя или наблюдать в маленький глазок за его жизнью.

— Ого, — удивляется Ника и хватает меня под руку. — А я тебя раскусила. Ты вроде весь такой насквозь несовременный. Если снимать — так на пленку. Слушать — только винил. А сам рассуждаешь о новых технологиях.

Сквозь легкую кофту я чувствую тепло ее тела и нарочито замедляю шаг, чтобы продлить это ощущение как можно дольше.

10

На Елагином острове стартует благотворительный марафон «Зеленый пробег». Наш журнал — в числе первых информационных спонсоров. Вместо денег организаторы обещают бесплатные кеды для сотрудников фирм-участников. Мероприятие организует Комитет по делам молодежи, а спонсором выступает фирма Reverse.

Узнав в редакции эту новость, я набираю номер Ульяны. Тут спорт и экология — все как она любит.

— Только не притаскивай эти ужасные наклейки, — прошу я ее.

Кеша с удивлением поднимает брови.

— Потом объясню, — машу рукой.

Уже в метро встречаю Шатунович. По ее словам, она всю ночь была на вечеринке и у нее раскалывается голова.

— Почему они не могли привезти эти чертовы кеды ко мне домой?

Я говорю, что она вполне может от них отказаться.

— Отказаться? — Шатунович приподнимает темные очки и глядит на меня своими покрасневшими от сигаретного дыма и недосыпа глазами. — Еще чего!

Когда мы выныриваем из метро, первое, что видим — толпу разновозрастных людей, трусящих по перекрытому милицией Морскому проспекту. И Ульяну, поджидающую нас у киоска. В ее руках сумка — судя по очертаниям, с какими-то художественными альбомами, — а глаза без очков и в линзах кажутся еще больше.

— Ты шикарно выглядишь, — говорит Шатунович, и они обнимаются, как старые подруги.

У палатки с эмблемой «Зеленого пробега» нам выдают нагрудные номера.

Мы с Шатунович переглядываемся. Она с сигаретой, а я опираюсь на палку. Какой нам пробег? Насчет Главного — кто бы сомневался. Несмотря на почтенный возраст, он занимается спортом и не курит.

— Вон на кефирчике-то наш бесконфликтный как разогнался, — хохмит она.

Когда мы смешиваемся с бегущими людьми, я изображаю нечто вроде подпрыгиваний на одной ноге. Шатунович рядом тоже халтурит и курит сигарету.

Мимо нас скользит грузовик телеканала с оператором в кузове. Его камера прицельно берет в фокус депутатов, трусящих в толпе. Они улыбаются и машут.

— Просто любопытно, а что чиновники хотят озеленить таким способом? — интересуется Ульяна. — Свои карманы?

Она говорит, что по сути вся благотворительность и подобные пышные мероприятия выглядят как примитивный спектакль власти для простолюдинов. И мы какое-то время спорим с ней о политическом бэкграунде благотворительности.

— Мы тоже не ангелочки, — смеюсь я. — Изображаем бег ради кроссовок.

— Говори за себя, — возмущается Ульяна. — Знала бы — не пошла.

Это чересчур резко. Я останавливаюсь и сгибаюсь, упирая руки в колени.