— Здравствуйте, товарищи! — прогремел, пронесся эхом под высоким потолком палаты властный командирский голос.

Зыков вздрогнул и понял, что так глубоко задумался, что не заметил, как в палату вошла процессия во главе с начальником госпиталя и крупным плечистым полковником в накинутом на плечи белом халате. Лежачие раненые начали приподниматься на подушках, те, кто уже мог ходить, поднялись. Зыков тоже вытянулся, как мог, хотя больничный халат никак не мог подчеркнуть выправку молодого офицера. Он с удовольствием отметил, что за спинами персонала и гостей стоит Лидочка. И только потом Алексей стал рассматривать гостей. Капитана с портфелем и подполковника с пехотными эмблемами, который скромно стоял за спинами военных и врачей.

— Ну, как здоровье, герои? — с широкой улыбкой осведомился полковник. — Выздоравливайте, товарищи! Вы очень нужны на фронте. Великие дела начинаются. Бьем фашиста в хвост и в гриву, бежит враг с нашей земли! А Родина о вас не забывает, товарищи. Я уполномочен командованием фронта вручить награды наиболее отличившимся.

И полковник взял из рук капитана первый наградной лист. Награды получили два офицера, и третьим, к большому удовольствию Алексея, назвали его. Он заметил, что подполковник из-за спин врачей подвинулся ближе к первому ряду и теперь смотрел на молодого лейтенанта. Представитель штаба фронта взял наградной лист, посмотрел в него, но зачитывать содержимое не стал. Он опустил бумагу и обвел взглядом раненых в палате.

— А вот по поводу лейтенанта Зыкова мне хочется сказать не казенным языком наградного листа, а словами командира, старого солдата. Много подвигов я видел на фронте, много героев прошло перед моими глазами. Но тут случай особый. Лейтенант Зыков не пехотный командир, не артиллерист, не танкист. Он оперуполномоченный Смерша, особого отдела, как раньше называлась наша контрразведка в войсках. Его задача — борьба с вражескими шпионами, диверсантами. Но когда его полк находился на передовой, на линии обороны, когда враг пер на позиции всей своей звериной мощью, случилась беда. Такое бывает на войне. Одним снарядом крупного калибра накрыло командный пункт полка. И когда часть осталась без командиров, без связи, быстрее всех отреагировал именно лейтенант Зыков. Отправив связного в штаб дивизии, он принял командование на себя и два часа фактически руководил действиями полка. Руководил умело, грамотно. Полк, благодаря лейтенанту Зыкову, выполнил поставленную задачу, не отошел ни на метр, отразив все атаки врага. Вот он, наш герой, вот каких сынов дает наша Родина, наш комсомол. И Родина благодарит своего славного сына и награждает его орденом Красной Звезды. А еще слово хочу предоставить представителю главного управления Смерша, подполковнику Уланову.

Подполковник протиснулся из-за спин медиков, подошел к Зыкову и крепко пожал руку. Он достал из планшета новенькие офицерские погоны с тремя звездочками и протянул Алексею.

— Поздравляю, герой, с присвоением очередного воинского звания старший лейтенант. Гордимся тобой!

Алексей пожал руку подполковника, он жал еще чьи-то руки, его хлопали по плечам. И сейчас лейтенант был взволнован не тем, что на него с восхищением смотрела Лидочка. Обидно было, что майор Агафонов продолжал лежать лицом к стене. Ведь слышал все сапер, понял, что Зыков не такой, каким он представлял особиста, что все это чепуха и глупости, что про них иногда говорят в войсках. Алексею было важнее сейчас мнение фронтовика, который все это время относился к нему с неприязнью.

Гости ушли. Выздоравливающие офицеры стали хитро перемигиваться, шушукаться, когда рядом не было медсестер и санитарок. Один из них подошел к кровати Агафонова и потрепал майора за плечо.

— Товарищ майор, Илья Степанович! Вы как, в долю входите? Мы тут небольшое нарушение режима задумали. Товарищ майор…

Офицер потянул Агафонова за плечо, и тут тело сапера безвольно повернулось.

…Когда тело увезли на каталке и санитарка свернула белье на кровати, в палату вошел врач Степан Андреевич. Он постоял у кровати майора, похлопал по спинке, а потом повернул грустное усталое лицо к раненым.

— Вот так вот бывает. И ничего с этим не поделаешь. И ампутацию перенес, думали, обойдется, а вот маленький осколочек все же добрался до сердца. Не всесильна еще медицина. Не могли мы его вытащить, а осколок продолжал убивать и убил-таки. — Врач строго посмотрел на обитателей палаты, и голос его сделался строгим. — А вам — не хныкать и не расслабляться. Жить, выздоравливать и оставаться мужчинами. Родина вас ждет, враг ее топчет. А кому суждено… ну что ж. Вечная память…

«Он так и не понял меня, так и не простил, — думал Алексей, глядя в окно. — Для него я так и остался… даже не могу сказать, кем. Но эта неприязнь, граничащая с ненавистью. Почему, за что? Да, во всем виноваты люди, потому что они, независимо от занимаемой должности, остаются людьми, со своими недостатками, странностями. А потом вот такие, как Агафонов, ненавидят всех, кто имеет отношение к этой организации. И как с этим бороться, что с этим делать? Ничего, надо просто честно служить Родине, вот и весь рецепт!»

Через неделю, в новенькой форме, купленной в Военторге взамен своей истрепанной, латаной и перелатаной, Зыков прощался с товарищами по палате. Новенькие погоны с тремя звездочками и орден Красной Звезды на груди приподнимали настроение; и в то же время он испытывал грусть. Грусть от того, что сейчас он попрощается с Лидочкой. Наверное, она будет писать ему какое-то время, а он даже станет отвечать на ее письма. Но, честное слово, война не время для завязывания серьезных отношений. Он едет на фронт, а там может случиться всякое; и зачем мучить девушку несбыточными мечтами. Может быть, ей еще встретится хороший человек, и она выйдет за него замуж, когда война кончится. А пока придется запретить себе всякие мысли о личном, о семье, о девушках.

Но Лида все же прибежала к автобусу, который должен был доставить выписавшихся после излечения офицеров на железнодорожную станцию. Она держала в руках небольшой букетик цветов, а под глазами у девушки темнели круги от бессонных ночей и огромной усталости.

— Алексей! — выпалила Лидочка и тут же потупила взор. — Леша, ты уезжаешь снова на фронт, и я хочу, чтобы ты знал…

— Я все знаю, Лида, — Зыков взял из девичьих рук букетик и задержал ее пальчики в своих руках. — Я буду помнить о тебе. Спасибо за все: за внимание, за уход. Ты замечательная девушка…

— Но ты меня не любишь? — Лида подняла на Зыкова глаза, в которых вот-вот готовы были появиться слезы. — У тебя есть другая?

— У меня никого нет, никакой девушки, — улыбнулся Алексей. — Война, меня могут убить. Но когда мы победим, когда я вернусь с победой, тогда…

Зыков неумело поднес девичью руку к губам, поцеловал пальчики, а потом подхватил свой вещмешок и поспешно запрыгнул в автобус. Он не любил долгих и мучительных прощаний. Но удержаться не удалось, и Алексей, когда автобус уже тронулся, все же обернулся. Худенькая, в белом приталенном халате, Лида стояла и махала рукой. На старшего лейтенанта в автобусе смотрели другие офицеры, но никто не отпускал шуточек в его адрес и в адрес медсестрички Лидочки. Офицеры только молча улыбались, отводя взгляды.

В управлении Смерш фронта Зыкова встретили с какой-то странной настороженностью. За окном шел проливной дождь, грузовики и легковушки вязли в грязи, проносились, разбрызгивая грязную жижу. В здание то и дело забегали и выбегали офицеры в промокших плащ-палатках. Алексей уже минут двадцать сидел на стуле напротив дежурного, который что-то заполнял, вносил какие-то данные в разные журналы и, как понял Алексей, украдкой посматривал на новенького старшего лейтенанта.

— Начальник управления, — громко шепнул дежурный и вскочил со стула, проверяя, застегнут ли воротник гимнастерки.

Зыков тоже поспешно вскочил, едва не опрокинув стул. За время пребывания в госпитале он уже немного отвык от проявлений субординации в армии. Дежурный сверкнул негодующим взглядом, поймав рукой чернильницу, которая едва не опрокинулась, и прошипел:

— Тише ты! Как слон…

В коридор с шумом вошли высокий плечистый генерал и два офицера, один из которых в морской форме. Все были в мокрых плащ-палатках. Дежурный начал было докладывать, как положено, что за время его дежурства ничего не случилось, но генерал только отмахнулся, что-то обсуждая со своими спутниками.

— Ну вот, — развел дежурный руками. — Я даже не знаю, как быть. Генерал занят, когда он освободится, я не имею представления. Бывает, что и к утру.

— Я не могу ждать до утра, — твердо сказал Зыков. — Я должен был явиться и доложить утром, а сейчас вечер. Как я буду объяснять, где болтался целые сутки? Я пойду и доложу сам!

— А, делай что хочешь! — вдруг разозлился дежурный. — Возьми свое предписание и топай на второй этаж по коридору направо.

Обрадовавшись такому повороту событий и опасаясь, как бы дежурный не передумал, Алексей схватил свое предписание и быстро пошел по коридору к лестнице. Бездействие, пустое ожидание выводили из себя, выматывали хуже любой физической работы. И, намучавшись в дежурной части, Алексей готов был на любой разумный поступок, на любое действие. Лишь бы дело сдвинулось с мертвой точки, лишь бы что-то делать полезное. Он взбежал по скрипучей лестнице на второй этаж, поспешно козырнув какому-то встречному майору, и свернул в коридор. Полы здесь давно были не крашены, краска на стенах облупилась, под потолком висели две запыленные лампочки, которые давали мало света. «Что это они, — с удивлением подумал Зыков. — Тут кабинет генерала, начальника управления, и такой бедлам. Сарай, а не управление». По молодости лет и неопытности Алексею и в голову не могло прийти, что управление «заселилось» в это здание всего пять дней назад. Что для размещения управления предполагалось совсем другое место, но контратака немецких войск на этом участке фронта смешала планы квартирьеров. Так на фронте бывает не просто часто, а почти постоянно.