— Погоди, лейтенант. Дай отдышаться. Я сам поползу. Ты меня не дотянешь — вешу много. Все-таки бывший цирковой борец, а там вес тела играет большую роль.

— Ничего, я справлюсь, — усмехнулся Алексей.

— Ты, может, подумал тогда, что я в тебя стрелять хотел, — вдруг сказал Самохин и внимательно посмотрел лейтенанту в глаза.

— Мне показалось, — нахмурился Зыков, вспомнив этот странный момент.

— Да нет, не показалось, — морщась от боли, отозвался раненый. — Хотел. Да только теперь вот засомневался, ты ли это. Уж больно молод ты для того случая.

— Какого случая? — насторожился Алексей.

— В августе сорок второго под Калачом не ты ли расстрелял собственноручно бойца Федосеева? Паренька из нашего взвода, у которого сдали нервы.

— Меня в июле сорок второго ранило под Москвой, — грустно улыбнулся Зыков. — В августе я уже валялся в госпитале. И был я тогда рядовым. Это после госпиталя меня направили на офицерские курсы.

— Вижу теперь, что не ты, — кивнул Самохин. — Ход, значит, дашь этому делу?

— Слушай, Самохин, — разозлился Алексей. — Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Крови много потерял, бредишь, что ли? А ну, хватайся за меня, поползли к своим. Сейчас немцы опять в атаку пойдут. Бугай!

Зыков полз, а Самохин, держась за его плечо, старался помочь, помогая здоровой ногой. Они проползли не больше десятка метров, когда немцы снова открыли огонь. Кроме орудийных снарядов на плацдарм обрушились еще и бомбы. В воздухе развернулось настоящее сражение. Советские истребители то прорывались через защиту «Мессершмитов», то снова устраивали бешеную карусель. Алексей понимал, что фашисты бросают в бой все резервы, включая и всю имеющуюся авиацию, лишь бы сбросить в море советских морских пехотинцев. Несколько «Юнкерсов» прорвались, и на участке соседнего батальона взметнулись огромные фонтаны разрывов.

Затащив Самохина в небольшую воронку от снаряда, Алексей снова накрыл его своим телом, пережидая обстрел. Земля дрожала и подпрыгивала. Казалось, что она даже стонала от разрывов, изнемогая от боли еще больше, чем от боли и усталости изнемогали люди, сражавшиеся на ней. Самохин шевелился под Алексеем и что-то говорил, хрипло кашляя. Потом разрывов стало меньше, и Зыков снова ухватился за ремень солдата.

— Не мучайся, лейтенант! — наконец разобрал он слова раненого. — Оставь, уходи! Фрицы в атаку пойдут, там каждый автомат на счету. Что ты со мной возишься!

— Молчи! — огрызнулся Зыков и стал вытягивать солдата из воронки. — Я тебя дотащу, сдохну, а дотащу. Зачем тогда все это, если я тебя брошу. Один бросит, другой. Нельзя так, браток, нельзя.

Алексей хрипел, плевался, откашливался и снова принимался тащить раненого. Он уже не понимал, говорит ли он эти слова или просто шевелятся его губы. Или ему вообще только кажется, что они куда-то ползут из последних сил. А может, они просто лежат, потеряв сознание, потеряв всякое представление о реальности. А вокруг снова все рвалось и подпрыгивало, и нечем было дышать от кислой вони сгоревшей взрывчатки, от пыли и летящей со всех сторон земли. Почему их еще не убило, Алексей тоже не понимал. А может быть, и убило уже, и все происходящее ему только кажется… умирающему. Ведь он уже никуда не ползет и никого не тащит. Его самого тащат.

И только когда Алексей треснулся головой о край бревна, когда сильно ушиб локоть и зашипел от боли, он понял, что все на месте: и война, и страшный обстрел, и десантники. Его втащили в укрытие, а следом туда же втащили и Самохина. Зыков потряс головой, оглядываясь по сторонам, и увидел, как к нему подсел ротный с перевязанной кистью левой руки. Бинт был в крови и очень грязный.

— Ну ты даешь, парень! — прокричал Алексею в ухо старший лейтенант. — Как ты такого бугая вытащить смог? Не ожидал! Спасибо тебе за моего солдата! Спасибо…

Глава 3

Закопченные стены домов скорбно смотрели на людей. Безглазые оконные проемы, проваленные и сгоревшие крыши. Зыков шел по недавно расчищенной улице и смотрел на дома освобожденного Новороссийска. Молодому лейтенанту казалось, что дома смотрят на людей с немым укором. Что вы с нами сделали, зачем вы нас строили, чтобы вот так с нами обойтись. Вы знаете, как это больно, когда в твои стены впиваются пули, осколки снарядов, когда их лижет беспощадное пламя пожара, когда терзают разрывы снарядов.

На побережье было не лучше: брошенная и сгоревшая техника, автомобили, лежавший на боку на мелководье эсминец, перекрученное железо, оплавленные камни. И только люди прошли через этот ад. Не оплавились, не сдались, не отступили. Люди вернули город, люди отстроят его заново, потому что это родная земля, родной город. А потом Алексей увидел на подоконнике небольшого деревянного, чудом уцелевшего дома ситцевую занавеску и горшок с геранью. И тогда он понял, что все вернется, все восстановится. И жизнь людей в этом городе вернется в привычное довоенное русло. Город — это люди, а люди живы, люди вернутся.

Некогда стройные фасады зданий, стоявших до войны величественно по обе стороны улиц, теперь являли собой печальную и жуткую картину страшных разрушений. Ветер, будто бы усиливая впечатление ужаса, холодными потоками проникал сквозь развалины, пронзая душу каждого, кто шел по этим развалинам. Развалинам, ставшим свидетелями кровавых боев. Давно был забыт довоенный мир и покой, вместо него сейчас царили война и разрушение. Жизнь в городе замерла, а улицы города стали свидетелями истории, переполненной горем и печалью. Серые дымовые клубы поднимались над руинами, а в воздухе стоял запах гари и смерти.

Очертания зданий, когда-то высоких и изящных, теперь превращены в груды обломков с торчащими из их недр металлическими конструкциями, покрытыми ржавчиной. Повсюду стояла искалеченная и сгоревшая боевая техника, машины, артиллерийские орудия — техника как свидетельство яростных боев и разрушительной силы, что обрушилась на этот город. Лица людей, излучавшие до войны радость и надежду на счастье, превратились в маски страдания и отчаяния. Жители города, как бездомные странники, бродили по развалинам, пытаясь найти то, что могло бы облегчить их существование в первые дни мира, освобождения от фашистов. Некогда живые и наполненные жителями улицы, кафе и магазины теперь казались мертвыми, покрытыми занавесом пыли и пепла, словно в мертвом сне.

И все же среди этой безжизненности пробивалось что-то новое, что-то выжившее. Оживший куст, зелень непокорной травы, будто дарующие горсточку надежды и знак возрождения. Хотя город был изуродован боями, бомбежкой и артобстрелами, его улицы отражали не только разрушение, но и силу человеческого духа. И невольно верилось: здесь еще есть надежда на восстановление, на возвращение светлых и добрых дней. Но для этого понадобятся труд и упорство, а еще более — любовь к своему родному городу, не сломленному врагом. Улицы разрушенного города вовсе не были мертвыми, они просто ожидали, когда снова вернутся к жизни.

Бригаду оставили в Новороссийске для пополнения. Точнее, то, что осталось от бригады после этих боев. У лейтенанта сжалось сердце, когда он узнал, что в боях погибли и капитан Жуков, и майор Брагин. Он не поверил, но ему указали место, где они были похоронены. Алексей стоял перед могилами и вспоминал ворчливые интонации Жукова, пиратский шрам на щеке майора. Вот так вот: был он младшим в их тройке, почти новичком, а остался единственным оперативником. Война, ничего не попишешь. Пришлют нового начальника, пришлют опытных оперативников. И бригада снова отправится вперед.

— Товарищ полковник, старший лейтенант Зыков по вашему приказанию прибыл!

— Ну, хоть ты живой, — заместитель начальника управления посмотрел в лицо Алексея, а потом стал торопливо застегивать свой офицерский планшет.

Четверо офицеров, приехавших с полковником, терпеливо ждали конца разговора. Водители уже завели моторы автомашин. Нескольких пленных офицеров вермахта посадили в кузов студебекера. Полковник застегнул планшет и посмотрел на наручные часы.

— Вот что, Зыков! Бригада остается пока здесь, отдел Смерш, естественно, тоже. Прислать тебе я никого пока не могу. Будешь один за всех работать. Архив тебе привезут фельдъегери, охрану обеспечишь сам. Командование бригады поможет. И учти, тебе здесь не курорт на черноморском побережье. Будешь работать вместе с территориальными органами НКВД. Тут черт знает что может твориться. Город только что освобожден и может быть наводнен изменниками, предателями, переодетыми фашистами, которые мечтают вырваться отсюда. Но особенно опасны те, кого оставили специально. Работай, Зыков. Если будет нужна незамедлительная помощь, свяжешься с управлением, но рассчитывать лучше все же на себя. У управления работы и так выше крыши.

Капитана первого ранга Белорецкого из штаба флота в госпитале ждали с самого утра. Старательно вымытые полы коридора, идеальный порядок в палатах, свежие полотенца на спинках кроватей. Все раненые тщательно выбриты, в глазах рядовых бойцов и офицеров отражается нетерпение. Визит старшего офицера, как правило, связан с награждением. Да и вообще, это почти праздник для тех, кто лежит неделями, а то и месяцами. А тут еще и праздничный обед или ужин от руководства госпиталем.