Александр Тамоников
Человек с двойным лицом
Глава первая
Кандидат технических наук Маханов Николай Иванович в строгом черном костюме в полоску, белой, уже несвежей рубашке без галстука, который он снял еще в Москве, когда садился в поезд, вышел в тамбур с небольшим чемоданом в руках. Здесь, по крайней мере, было немного прохладней. И не был слышен плач ребенка, что капризничал от самого Киева. Мать, как ни старалась успокоить его — не получалось.
У Маханова не было детей. Да и женился он только два месяца назад. Представив, что и его в будущем ждет такое же счастье, Николай Иванович передернул плечами. Здесь, в тамбуре, не было слышно и двух мужиков, которые сели в поезд на прошлой станции и увлеченно пили самогон, сваренный, судя по запаху, из рубероида. Но их он устраивал, и мужики делали перерыв только на короткие промежутки, во время которых с неудержимой и даже открытой агрессией обсуждали подлость какого-то Ивана.
Женщина, сидевшая у окна напротив, попыталась сделать им замечание, но мужики так глянули на нее, что она посчитала за лучшее отвернуться и прикусить язык, что, впрочем, от нее и требовалось. И вообще, находясь в пути вот уже сутки, с четырехчасовой остановкой в Киеве, Маханов устал. Настроение — и так хуже некуда, а тут еще соседи. И каких только в дороге не встретишь! Хотя, следует признать, что большинство из них — нормальные советские люди. Но, как говорится, «в семье не без урода».
Он достал пачку «Казбека», прикурил и с удовольствием затянулся. Посмотрел на часы — «Кировские» были роскошью даже в Москве. В основном в ходу были карманные. Стрелки показывали 21:37. Это означало, что в город, если поезд не опаздывает, он приедет через тринадцать минут.
За окном простучал мост над рекой, следовательно, поезд не опаздывает. От моста до вокзала как раз где-то минут пятнадцать. Сразу за мостом пошли небольшие хаты пригородных поселков.
В тамбур вышел еще один мужчина постарше Маханова, но ненамного, также, как Николай Иванович, в костюме и при галстуке. Странно, но Маханов за четыре с половиной часа пути от Киева ни разу его не видел. Или он выходил курить в другой тамбур? Этот тоже достал папиросу «Казбек», прикурил. Посмотрел сначала на Николая Ивановича, потом за окно:
— Кажется, подъезжаем?
Он ни к кому не обращался, просто высказал предположение, но в тамбуре они были вдвоем, и поэтому Маханов счел нужным ответить:
— Да, до станции меньше десяти минут.
— В командировку? — спросил мужчина и тут же поправился: — Извините, разрешите представиться — Агеев Александр Владимирович.
Не хотел Маханов вступать в разговор, но пришлось.
— Очень приятно. Маханов Николай Иванович. Нет, я еду не в командировку, а домой.
— А я в командировку, будь она неладна, еще раз извините, вы живете в городе?
— Нет, я живу в Москве, еду на свою родину, в Олевский район, слышали о таком?
Странно, но Агеев располагал людей к откровенности во время разговора. Качество, которым обладают немногие.
Он отрицательно покачал головой:
— К сожалению, нет, да и в город я по служебным делам.
— Вы… военный? — спросил Маханов.
— Да, а как вы узнали?
— По внешнему виду.
— Часто общаетесь с военными? Или… нет, вы на офицера не похожи.
— Благодарю за комплимент.
— Я не хотел вас обидеть.
Маханов вздохнул:
— Какие могут быть обиды, Александр Владимирович. Да, мне приходится часто общаться с военными, по роду так сказать, работы, но… это касается только меня.
Агеев улыбнулся:
— Бдительность превыше всего?
— А разве не об этом нам напоминают плакаты на каждом углу?
— Вы правы. Давайте, попробую отгадать, почему вы едете домой. Вы в отпуске, так?
— Да.
— Счастливый человек! А мне в отпуск — в декабре, и то, если отпустят.
— Я бы многое отдал, чтобы не ездить в этот отпуск, — проговорил Маханов, закуривая вторую папиросу.
— Почему? — удивился попутчик.
— На похороны отца еду. — Маханов глубоко затянулся, поперхнулся, закашлялся. На глазах выступили слезы.
— Вот оно как, — протянул Агеев, — примите мои соболезнования.
Маханов откашлялся:
— Спасибо.
И вдруг его словно прорвало:
— Я был дома два года назад. Обещал отцу, что приеду. Он — последний близкий мне человек. Есть, конечно, родня, но все это не то. Весной он написал письмо, спрашивал, приеду ли? Я обещал, да не смог — работа. И вот теперь… да что там. — Он махнул рукой, вновь глубоко затягиваясь дымом папиросы.
— Извините, Николай Иванович, а мама?
Маханов раздавил окурок в жестяной банке, которая висела на двери:
— Мама умерла в тридцать седьмом.
— Понятно. Я тоже, знаете ли, один на этом свете. Родителей не помню, как оказался в детском доме — тоже. Хорошо помню, как с товарищами сбегал оттуда, беспризорничал… Но, кажется, подъезжаем.
Паровоз издал длинный гудок, сбросил скорость. Состав медленно, скрипя тормозами и лязгая сцепкой, въехал на главный путь и стал.
— Ну вот и город, — проговорил Агеев и взглянул на Маханова. — Я за вещами. А вам есть где остановиться? Если нет, могу пристроить в гостинице комендатуры.
— Нет, благодарю, вы поспешите, а то вещи уведут. С этим тут просто.
— До свидания.
— Всего хорошего.
Маханов, не дожидаясь проводника, дернул ручку. Дверь оказалась открытой, и он сошел на перрон. Поправил шляпу, взглянул на окна вагона: те, кому выходить, начали собираться. Поезд шел дальше, в Белоруссию. Таких составов были единицы, но они были.
Маханов подумал, а кого, собственно, он ждет? Военного, с которым встретился в тамбуре? Но ему с ним не по пути. Да и о чем говорить? За какие-то десять минут было сказано больше, чем за всю дорогу. Расстегнув пиджак и сдвинув шляпу на затылок, Николай Иванович миновал вокзал и вышел на привокзальную площадь.
Там нес службу наряд милиции. Маханов был первый, кто вышел из вокзала с момента прибытия Киевского поезда, он просто не мог не привлечь внимания охранников правопорядка. Его окликнули:
— Молодой человек.
Маханов повернулся:
— Да?
Наряд уже был рядом.
Сержант козырнул, представился, но Маханов не расслышал фамилию.
— Документы предъявите.
Николай Иванович поставил на мостовую чемодан, достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, протянул милиционеру:
— Пожалуйста.
Сержант внимательно изучил документ:
— Из Москвы, значит. И по какой надобности к нам?
Милиционер смотрел равнодушным взглядом — исполнял обязанности, не более того. Но за внешним безразличием скрывалась та самая бдительность — слово, которое уже вызывало у Маханова аллергию.
Появились и другие пассажиры, с ними Агеев.
— Какие-то сложности, Николай Иванович?
Вперед выступил второй патрульный:
— А вам, что, гражданин, больше всех надо? А ну-ка, предъявите свои документы.
Агеев достал удостоверение личности, раскрыл перед конопатым лицом молодого милиционера.
Тот отработанным жестом поправил портупею, козырнул:
— Извините, товарищ майор, сами понимаете, не ради любопытства.
— Понимаю — служба.
— Так точно, товарищ майор.
Подобрался и сержант.
Рядовой отчеканил:
— Товарищ майор Агеев.
Старший наряда кивнул на Маханова:
— Вы знаете этого человека, товарищ майор?
— Да. Еще вопросы будут?
— Извините, конечно, — сержанту, видно, пришлось не по душе вмешательство армейского офицера, — вы, товарищ майор, к нам прибыли в командировку?
— А пошли, сержант, своего напарника, пусть он позвонит в комендатуру. Там ответят на твой вопрос, а я перед тобой отчитываться не обязан.
Сержант хмыкнул, хоть офицер был ему и не по душе, но вступать в конфликт с майором, неизвестно еще какую структуру в армии представляющим, не хотелось. Он вернул паспорт Маханову:
— Можете быть свободны.
Николай Иванович положил документ обратно в карман:
— И стоило ли вмешиваться, товарищ майор?
Агеев улыбнулся:
— Машинально получилось. Не мог же я пройти мимо? Ладно, подобные проверки тоже нужны. Вам, Николай Иванович, в какую сторону?
— По Вокзальной, налево. Тут рядом.
— Автобусы уже не ходят. За мной должна прибыть машина, что-то я ее не вижу, ну и черт с ней, дойду пешком, до комендатуры недалеко.
— Спасибо. Почему вам не дождаться машины? У вас, военных, не то что у штатских. Должна прибыть, значит, прибудет. А вас нет на месте.
— Водитель — не мальчик, подождет, уедет. Знаете, терпеть не могу ждать.
— Ну, это ваше дело. До свидания.
— До свидания, Николай Иванович, и… еще раз — соболезную.
— Благодарю.
Маханов пошел через площадь к закрытому привокзальному магазину. На углу обернулся. Майора на площади не было. «Быстро же успел пройти в переулок», — подумал Маханов и тут же забыл об офицере.
Время, по меркам провинциального города, пусть даже и областного центра, — уже позднее, а ему следовало поспешить.
Маханов пошел по Вокзальной улице. Дошел до второго переулка, свернул.
Здесь все утопало в зелени. Над заборами нависали ветви фруктовых деревьев, в палисадниках шумели кусты сирени, она отцвела в конце мая, теперь распустился жасмин. Запах цветов заполнял улицу. Впрочем, это был не жасмин. Так в России называют чубушник, хотя разница между ними внешне незначительная. И вряд ли, кто знает об этом. Спроси у местных, что за куст цветет, ответят — жасмин.