— У нас мужик был на селе. Как раз только выехал, так татары и объявились. Поглядел он, что творят изверги, да в деревню галопом. Голова наш Федор Баксин тревогу поднял, вот все и ушли.
— Слава Богу, что хоть деревня не пострадала.
— Как это? Это пока крымчаки стоят в деревне, они ее не трогают, а завтра пожгут все, отстраивайся потом заново. Так что еще как пострадает.
— Главное, в полон вас не взяли.
— Это так. Я смотрел на бедолаг из села. И жалко мне их, особенно детишек да девиц, а чего поделать? Но решил отомстить. Задумал хоть одного татарина зарубить. А то ведут себя как хозяева.
— Что бы ты один сделал? — спросил Гранов.
— Сказал же, хоть одного, но прибил бы.
— Ладно. Ты давно здесь?
— Да еще после обеда через реку переправился и в эту балку зашел. Смотрел, как обустраиваются крымчаки.
— Это хорошо. Значит, видел многое, чего сейчас уже не разглядеть.
— Да как сказать. Видел кое-что.
— Поделишься?
— Так вы все одно заставите.
Талый усмехнулся.
— Догадливый.
Гранов велел ему смотреть за деревней, сам же продолжил разговор с мужиком:
— Ну и что видел?
Мужик почесал затылок и заявил:
— Ты сначала скажи, кто вы будете? С виду ратники, только откуда здесь?
— Узнаешь. Всему свое время. Отвечай на вопрос.
— Что видел? Крымчаков, полонян из села, которых посадили в загон, да все, что происходило в деревне. Отсюда она хорошо видна. Старший у них их сотник Айтуан, коли не путаю. Так вроде его называли степняки. Он и помощник его встали у головы Баксина, это вторая изба от загона по правой отсюда стороне. Десяток сразу у загона с полонянами остался. Другие крымчаки начали скотину, что с собой привели, резать, мясо готовить. Молились дважды всем скопом на площади для схода. Тогда я и посчитал их.
— Где научился счету?
— Ты думаешь, если мы деревенские, то мужики неразумные? У нас голова грамотный. Я обучен не только счету, но и чтению. Еще отец учил. Только писать не могу, это для меня дело темное. Тут крымчаков шесть десятков.
— Точно?
— Смотри за деревней, проверь.
— Лады. Поверю. Шесть десятков. Где они? Один возле полонян. А тех сколько, не ведаешь?
— Знаю и о них. Из села крымчаки пригнали сотню, еще десяток и двух человек. По домам разобрали десятка два девок и баб, сотнику с помощником отвели двух молодух. Значит, в загоне менее сотни.
— Стало быть, сотник, ты говоришь, во второй избе от загона?
— Угу.
— Там и охрана?
— Про то не знаю. У загона она есть.
— Мы ее видели. Спасибо тебе. Вот только не могу понять, как ты собирался крымчака зарубить.
Мужик злобно ухмыльнулся и проговорил:
— Я тут шум поднял бы. Десятник, который отвечает за охрану полонян, послал бы сюда одного или двух своих татар, велел бы им поглядеть, что тут да как. Вот их-то я и встретил бы ласково.
— Одного зарубил бы, а второй прибил бы тебя.
— Это как Богу угодно. Но думаю, что справился бы. На берегу меня старший сын в лодке ждет. Рекой ушли бы.
— И показал бы сотнику, куда делись жители деревни.
— Нет, мы ушли бы дальше по течению, а в версте излучина, там затон, в нем трава высокая. Вытащили бы лодку на берег и до своих дошли бы.
— Сын, говоришь?
— А как же. У меня все как у людей. Жена работящая, пригожая, два сына и две дочери. Семья добрая, дружная.
— Ты пошел на это, имея семью?
— Иначе не мог. Должен же кто-то бить татар, коли полки царя Ивана Васильевича с ними не справились, позволили нехристям грабить земли наши, защищали только Москву.
Гранов вскинул глаза на мужика и спросил:
— А ты не знаешь, что с Москвой стало?
— Нет. Того у нас никто не ведает. Вот только отчего-то трупов по реке плыло много, теперь поменьше. Но голова наш говорил, что это может быть из-за разбоя крымчаков на подходе к Москве, у реки.
— Это тела людей, погибших в городе.
— Боже милостивый, спаси и сохрани! Что ты такое говоришь? С чего из Москвы? Или… — Он замолчал, испугался собственной догадки.
Гранов тяжело вздохнул и сказал:
— Да, Ипат Волин, беда на Москве большая. Такая, какой никогда и не было.
— Неужто ворогу царь столицу свою сдал?
— Нет, Ипат. Москву не сдали. Она вся выгорела.
— Как же?..
Гранов поведал мужику о том, что случилось в столице.
Мужика словно столбняк хватил. Он стоял, глядел на ратника и часто моргал.
— Эй, Ипат! — окликнул его Гранов.
Тот пришел в себя и пробубнил.
— Вот так дела! Это что же, нет теперь Москвы?
— Сплошное пожарище.
— Так вот почему столько тел в воде. Люди пытались спастись, река и приняла их. Беда. На деревне узнают, не поверят.
— Ничего, Ипат, Москву отстроим. Я думаю, что вы всей деревней должны туда идти. Там теперь рабочие руки очень нужны. Но это не мое дело.
— Так кто вы?
— Дружина, которая выполняла наказ царя. Мы должны были бить татарам в спину, когда они осадят город. Да вот не случилось встретить их на Москве. Пошли вдогон.
— Вот как. Дружина, значит?
— Дружина. Особая, опричная.
— Да ладно.
— Почему не веришь?
— Так про опричников… — Мужик замялся, осторожно глянул на Гранова.
— Знаю, что у тебя на уме. Пугали вас вельможи московские опричниками?
— Не хвалили их. Тут вотчина боярина Сухина. Так он и его люди, которые наведывались сюда каждое лето, кроме этого, говорили, что лютуют опричники, невинных людей хватают, к себе на двор или в слободу свозят, там в котлах живыми варят.
— И вы поверили?
— Как боярину не верить да челяди его?
— Понятно. Значит, мы хуже крымчаков?
— Я того не говорил.
— Но думал, да?
— Нет.
— Думал. А зря. Мы уже какой год исполняем наказы царя и больше сталкиваемся с татарами, а не с боярами. А знаешь ли ты, Ипат, что Девлет-Гирей не собирался на Москву идти, хотел земли южные разорить да с ясырем убраться восвояси? На Москву же его наши продажные бояре да дворяне и направили, показали обходную дорогу.
— Не может быть.
— Так оно и есть. Перехватили мы один такой обоз боярина продажного, да ушел он. Взяли только дворянина из свиты его. Он-то и поведал о предательстве. Немало таких изменников в Крым подались. Вот и скажи мне, Ипат, что царю следует делать с такими вельможами, которые совесть и родину продают?
Волин ответил сразу, не задумываясь:
— На плаху, да головы им рубить нещадно.
— Что Иван Васильевич и делает. А бояре, которые только о себе пекутся, царя нашего опорочить желают и делают это, сеют слухи о зверствах опричников. Не верь им.
Мужик был в полной растерянности.
— И чего мне теперь делать? — спросил он.
— Сколько домов в деревне?
— С лесной стороны десять, с речной — семь.
— Всего семнадцать?
— Так.
— Крымчаков шесть десятков, один из них на охране полонян. Еще пятеро татар в охранение выйти могут. Значит, в каждом доме и четыре человека не будет. Так получается?
— Татары заняли десять домов, по пять с каждой стороны, считая от загона. Дальше избы пусты.
— Сам видел?
— А кто бы мне об этом рассказал?
— Тоже верно. Хорошо, спасибо. Чего тебе делать? Будь пока тут, только сходи на реку, передай сыну, чтобы спрятал лодку и сидел скрытно на берегу.
— Угу, уразумел.
— Ступай.
Мужик ушел балкой.
— Пойдем наверх, — сказал Гранов Талому.
Они поднялись к Агранову, и старший ертаула спросил:
— Что тут, Борис?
— Да то же самое, что и было. Загон, пленники, охрана. Недавно баб и девок десятка полтора татары привели из деревни.
— С чего бы это? Странно, но хорошо. В охране полонян тот же десяток?
— Да. А вот дальше ничего не разобрать. Придется заходить с речной стороны.
— Не придется. Мужик рассказал все, что нужно.
— И что мы теперь делаем?
— Отходим к стану.
— Кто за наблюдателя останется?
— Мужик из деревни.
— Ты так надеешься на него?
— А что? Он такой же русский, православный, как и мы. Не стал оставаться в лесу, сюда пришел, хотел загубить хоть одного татарина. Ему можно доверять.
— Ну не знаю.
— Я знаю, Борис. Еще Горбушу тут оставим.
— Это другое дело.
— Отползаем.
Ратники спустились в балку.
К ним подошел Волин и сказал:
— Исполнил наказ. Сын в кустах, чуть ниже по течению. Как о Москве услышал, едва не заплакал, а когда я сказал о дружине, обрадовался, просил взять с собой. Пришлось отказать.
— Это правильно, — заявил Гранов. — Дело к тебе, Ипат, есть, очень важное.
— Слушаю.
— Нам надо уйти. Вернемся мы сюда всем отрядом. Ты посмотришь за деревней и особо за загоном?
— Зря спрашиваешь. Сделаю все, что надо. Можешь положиться на меня.
— Смотри, чтобы татары тебя не заметили.
— Не заметят. Только обещай, ратник, что возьмете меня рубить татар в деревне. Я пригожусь. Деревню-то как свои пять пальцев знаю, да и исполнить должен то, что обещал самому себе и всему деревенскому народу, — прибить до смерти хоть одного чужака.
— Это решит воевода.
— Попросишь его за меня?
Опричник, может, впервые за последние дни улыбнулся.
— Ладно, попрошу, — сказал он.
— Благодарствую.
— Не на чем. Да и рано пока благодарить. Я не могу знать, что решит воевода, а он у нас строгий, боярин. А в помощниках у него княжич.