— Ну, что тут поделаешь, — вздохнул я. — В стране воров мошенники — честные люди.

— Вот именно, — кивнул Якушин. — Это милейшие и порядочные люди, которые никого не ограбили и не убили. Отсюда и причина, почему плохо распространяются сосудистые бальзамирующие составы. Эти вещества полностью бальзамируют, удаляют все трупные пятна — поскольку трупная свернутая кровь замещается консервантом розового цвета. Но после варварского обращения с телами сосудистая сеть разрезана, невозможно откачать кровь и заменить ее бальзамирующим составом. Мы устали спорить с судебками, Никита Андреевич. И это еще полбеды, с этим можно смириться, сделать поправку на страну, на менталитет людей. Но есть проблема куда серьезнее — она угрожает живым. Это инфекционная опасность, исходящая от мертвых тел. Нынешние мертвые тела — это не те, что были 20, 30 лет назад. Сильно изменилась патогенная флора, особенно бактериальная — без специальной обработки гроба и тела прощаться опасно. Мы используем все, что производит соответствующая индустрия, однако и это не дает гарантии. Микробы мутируют, некоторые средства просто не действуют. И это даже здесь — в, казалось бы, идеально стерильном крематории. А что творится, простите, на кладбище?

Глава вторая

Несколько дней я не общался ни с Варварой, ни с Якушиным, занимался делами в агентстве. Пришла оплата от клиента, которому я помог найти пропавшую в Таиланде жену. В сам Таиланд я, к сожалению, не летал, пропавшая жена оказалась весьма недовольна, да и муж, после изучения обстоятельств пропажи, был не прочь снова ее потерять, чтобы не порочила его деловую репутацию. Но, будучи порядочным джентльменом, рассчитался полностью. На фронтах детективной работы воцарилось затишье. Лето в Новосибирске протекало нормально, без климатических ужасов. Имелись основания для сдержанного оптимизма — наконец-то отдохну. Я составил план первоочередных мероприятий: отремонтировать машину, которая вдруг стала очень прожорливой; навести порядок в доме; помириться с Варварой… Над последним пунктом я много ломал голову, взвешивал. Предложить путевку на двоих в дождливый Таиланд — как-то мало. Купить кольцо, пригласить в загс, пообещав, что всегда буду прислушиваться к ее мнению, — слишком много…

Сначала все испортила помощница и секретарша Римма Казаченко. Я входил в офис в понедельник утром 16 июля, когда там что-то упало и разбилось. Это был допотопный сканер, который я давно мечтал заменить (и, похоже, моя мечта становилась явью). Римма стояла с понурым видом, комкала мокрую тряпку и сокрушенно вздыхала. Под ногами валялся разбитый сканер, из которого весело выкатился потерянный в прошлом году китайский шарик для рук. Римма смотрелась неважно — туфли на тонкой подошве, собранные на затылке волосы, платье, полностью скрывающее достоинства фигуры.

— Ну, и зачем ты это сделала? — осторожно спросил я.

— Ты знаешь, Никита, я не преследовала определенной цели. — Она неласково покосилась в мою сторону: — Ну, что так смотришь? У меня штамп на лбу — «Уплачено. ВЛКСМ»? Я пыль хотела под ним стереть…

— О, святая дурь, — пробормотал я. — Зачем, Римма? Ладно, успокойся, ничего больше не трогай, а то разрушения примут тотальный характер. Я потом уберу. Что случилось?

Она вздохнула и побрела на свое рабочее место.

— Все нормально, просто настроение — чтобы меня куда-нибудь увезли и закопали…

— Можно в крематории сжечь, — предложил я.

— Да какая разница, — она махнула рукой, — гнить, гореть… Хотя ты прав — гореть, наверное, веселее.

— Да, обхохочешься, — согласился я, ногой задвигая сканер в угол. Китайский шарик закатился под кушетку, и это, похоже, еще на год. — В чем проблемы, Римма? Надо полагать, в семье? Твоя дочурка, если память не подводит, домучила-таки летнюю сессию, нет? Заставляют сдавать заново?

— Нет, это у Федора на работе, — неохотно объяснила она. — Там такой дурдом…

— Пациенты дурдома уволили главврача? — предположил я. Супруг моей секретарши трудился в компании СИБЭКО, поставляющей тепло и электричество в дома горожан, и, по словам Риммы, под ним давно потрескивало кресло руководителя небольшого, но очень важного для компании отдела.

— Да, он ушел с работы. — Римма вздохнула с такой тяжестью, словно он не ушел, а умер. — Да еще скандал затеял… Ну, ты же знаешь, что у сотрудника на уме, то у уволенного на языке…

— Сочувствую, — совершенно искренне сказал я. — Хочешь получить пособие? Премию по утрате кормильца? Могу поднять зарплату — в разумных, разумеется, пределах. И заметь, Римма, я не издеваюсь — пусть не смущает тебя мой тон…

— Не надо напрягаться, Никита… — С моей помощницы сегодня можно было икону писать. — Ты мне уже поднимал зарплату в этом квартале — она теперь такая огромная… Ладно, выкрутимся, он что-нибудь найдет, а мы с Люськой поддержим человека в трудную минуту… Для чего иначе существует семья?

Она устремила на меня скорбящий лик, словно ждала ответа. Я этой темой не владел, хотя имел смутное подозрение, что объединение под названием «семья» как-то связано с перераспределением материальных благ (от тех, кто больше зарабатывает, — к тем, кто вообще не зарабатывает). Ну, и, естественно, для того, чтобы растить маленьких крикливых существ.

— Тогда что ты хочешь? — забеспокоился я.

— Отпуск, — облизнув губы, решилась Римма. — Второй оплачиваемый отпуск в этом году.

— Не жирно? — засомневался я.

— Уверена, что нет. Да, в начале мая я числилась в отпуске, но время ушло безвозвратно и было потрачено впустую. Редиска, морковка, цветы-незабудки, покупка холодильника, ухитрившегося сломаться через неделю… Сейчас же отпускной период — целевой, я должна морально поддержать своего мужа, у которого сложные времена в жизни.

«Бедный дядя Федор, — подумал я. — Он даже не догадывается, что ему уготовано».

— Мне надо от силы три недели, — проворковала Римма, опуская глаза.

— Сколько-сколько? — не поверил я своим ушам.

— Зато потом — я вся твоя, — щедро заявила помощница. — Всю работу переделаю, и даже ту, которую не надо. Я заставлю наше агентство процветать.

Страшно представить. Я поежился.

— Сам подумай, что сейчас делать? — настаивала Римма. — Душное лето, мертвый сезон — все на Карибах. Закрывай контору, напиши, что все в отпуске и офис заминирован. Бери свою Варвару и дуй с ней сам… на те же Карибы. Ладно, поссорился, подумаешь, невидаль, вы же любите друг друга?

Не знаю, что на меня подействовало, боюсь — ее последние слова. В принципе Римма права, отдыхать тоже надо. Единственный сносный месяц в наших палестинах — июль, и он уже мчится полным ходом, еще пара недель — и станет мучительно больно за бесцельно прожитый год…

Я отмахнулся от нее — ладно, топай, выдал тоненький конверт с пособием. Она сплясала от радости, расцеловала в обе щеки и умчалась, пока я не передумал. Я готов был держать пари — она отключит все телефоны, включит другие (сокрытые от моей персоны) и эти три недели проведет так, что ей уж точно не будет мучительно больно.

Именно в эту минуту зазвонил телефон, я глянул на дисплей и понял, что зря подумал про отпуск. Неужели и у меня развиваются парапсихические способности?

— Никита Андреевич? — озабоченно осведомился Якушин. — Тешу себя надеждой, что вы еще не ввязались в очередное безнадежное мероприятие?

— Пока нет, Сергей Борисович, — я отвечал подчеркнуто бодро, все равно насквозь видит (и слышит), — вы успели первым. Хотите предложить именно такое?

— Если в плане безнадежности, то да. — Сергей Борисович усмехнулся, но как-то невесело. — Подъезжайте, Никита Андреевич, я вас жду.

Чутье подсказывало, что в ближайшее время я в свой офис уже не вернусь. Выдернул из розеток все приборы, задвинул еще дальше разбитый сканер, потом спохватился, обильно полил фиалки, про которые Римма сегодня забыла. «Автопоилку бы придумать», — мелькнула любопытная мысль. Запер офис, включил охрану и через несколько минут уже выезжал на главный городской проспект.

Пробок сегодня не было — как-то подозрительно и не к добру. На узком Каменском шоссе движение было плотное, однако никто не стоял. Навстречу шли два автобуса ритуальной службы, что я тоже расценил как недобрый знак. Знакомый охранник на шлагбауме долго всматривался в меня — настолько долго, что я начал беспокоиться за свое лицо. Он рассмеялся — шутка, и шлагбаум гостеприимно взмыл ввысь. Еще одна шутка поджидала в служебном помещении музея, которое я мысленно нарек «рюмочной» (и не без оснований). Сотрудница Лариса находилась на своем рабочем месте, перелистывала бумаги. Услуги экскурсовода в этот час посетителям не требовались. Она повернула голову, приветливо улыбнулась. В главном зале музея за ее плечом царило загадочное безмолвие. Застыли манекены, разыгрывающие скорбные сцены, вырисовывались очертания траурных платьев, гробов, со стен в обрамлении окладов выжидающе поглядывали святые. Вез в никуда свой торжественно-траурный экипаж безучастный ко всему «водитель кобылы».

— У вас так тихо, словно все ушли на выборы, — подметил я.

Лариса прыснула, показала на закрытую дверь.