— Мастерите быстрее свой аркан, — усмехнулся Глеб. — Времени — минута, дважды не повторяю.
Сразу стало легче. Группа прошла сквозь осинник, форсировала крутой овраг. Маршрут изменили, деревня Беженка теперь отдалилась. Скорость выросла, силы уже не тратились на ненужные движения. Над пленным не издевались, аркан на горле выполнял лишь усмиряющую и направляющую функции.
Немец злобно шипел, стрелял глазами. Руки были связаны в запястьях. Он перестал ругаться и явно вынашивал опасные замыслы. В какой-то миг Вожаков отвлекся, приподнимая сук, — немец рванулся, вырвалась из рук поводыря веревка, упругая ветка чуть не треснула Вожакова по лбу.
Майор прыжками уносился прочь — он был упруг, подвижен и имел прекрасную физическую форму! Спас положение длинный «поводок» — свободный конец волокся за пленником. С возмущенным криком Герасимов наступил на край веревки. Немец захрипел, схватился за аркан, сдавивший горло, повалился, ударившись виском о дерево. Он выл от боли, злобно водил глазами. Веревка вдавилась в шею, едва не задушив его, но ничего страшного не произошло.
— Сволочи, вонючие русские… Вы еще ответите… Кто дал вам право так обращаться с офицером германских вооруженных сил…
Относиться всерьез к таким заявлениям вряд ли стоило. Шубин опустился на корточки:
— Все в порядке, господин майор? Вам, кстати, повезло, что веревка не передавила вам сонную артерию. Еще немного, и она бы это сделала. На первый раз прощаем. Больше так не делайте, мы можем рассердиться. И прекращайте ругаться, это никого не впечатлит. На вашем месте я бы хорошо подумал и уяснил, что возврата к старому не будет. Ваша жизнь с сегодняшнего дня круто меняется. Если мы попадемся к вашим, успеем вас застрелить. Если дойдем по адресу, вам придется быть предельно откровенным — только так вы сохраните жизнь. Насколько знаю, у офицеров «великой» Германии она одна? — Глеб поднялся, покачал головой: — Эх, Вожаков, Вожаков, тетеря же ты. Намотать веревку на руку не мог?
— Виноват, товарищ лейтенант, — стушевался красноармеец. — Больше не повторится.
— Уж постарайся. Поднимай нашего злодея, заткни ему рот кляпом и сделай поводок покороче. А то он у тебя как дитя без глазу.
С этого часа немец тоскливо помалкивал. Понимание приходило постепенно. Страшное разочарование, обида, бессилие что-то изменить сквозили в глазах, отдавались в осанке. Он брел, куда его толкали, переходил на грузный бег, если толкали сильнее.
Осинник оборвался, группа спустилась в овраг, но метров через триста пришлось его покинуть — разлом в земле менял направление. На облаву чуть не наткнулись, когда перебежали дорогу и двинулись краем обрыва.
Немецкая речь хлестанула по ушам! «Прыгай, Отто, тут всего два метра!» Засмеялись несколько человек. Глеб застыл, прижался плечом к вертикальному откосу. Холодок заструился по позвоночнику. Как вовремя, черт возьми, могли и носами столкнуться! На чужую гортанную речь давно выработалась болезненная чувствительность.
Немцы находились над головой, на краю обрыва. Там росли сосны, с обрыва свисали клочья дерна и ворохи выжженной травы. «Откуда взялись немцы? — метались мысли. — Значит, с обратной стороны нет обрыва? Это облава или они здесь просто гуляют?»
Козырек нависал над кручей. Посыпалась земля, прогнулся дерн — солдат рискованно наступил на край, чтобы глянуть вниз, и… едва успел отскочить. Брань повисла в воздухе. Язвительно засмеялись сослуживцы: «Отто, опомнись, ты сегодня без парашюта!»
Шубин обернулся, уперся взглядом в багровую физиономию блондина. Вожаков прижал его к откосу, держа за шиворот. В висок пленника уперся ствол «ТТ». Во рту майора торчал кляп, кричать он не мог. Но в создавшейся ситуации достаточно замычать! «А этот парень ценит жизнь, хоть и хорохорится», — подметил Глеб. Пещерный страх сочился из глаз немца. Казалось, у него отнимаются ноги. Остальные реагировали спокойно, без паники, даже как-то буднично. Люди превратились в изваяния.
Немцы еще помялись наверху, пощелкали зажигалками, перекинулись ничего не значащими репликами. Потом голоса стихли.
— Вот черт, привидится же… — выдохнул Шлыков.
— Ага, мне тоже почудилось, — подтвердил Мостовой. — Чертовщина, в общем, гоголевская…
— Уходим, — бросил Глеб, — Вожаков, следи за подопечным.
Дальше обрыв стал сглаживаться, в южном направлении потянулся овраг, заросший мелким кустарником. Видимо, немцы его осмотрели и ушли дальше. Ветер еще доносил обрывки фраз.
Резонно решив, что дважды прочесывать один участок немцы не будут, Шубин приказал рассредоточиться в овраге, а сам с Багдыровым полез наверх.
Это оказалось небольшое плато. Южная часть плавно вздымалась, противоположная — круто падала. Редкие сосны сползали на равнину, испещренную балками и оврагами.
Разведчики заползли за каменную горку. Все было понятно и без бинокля. Солнце улеглось на край горизонта, освещая крыши деревни на востоке. На юге синела полоса — те самые болота, до которых предстояло добраться. Препятствий на дороге не было, укрытий хватало.
Солдаты противника, чьи голоса слышались ранее, спустились с возвышенности в западном направлении, растянулись в цепь и двинулись дальше. На востоке показались два грузовика. Они сошли с дороги, въехали в поле. Из кузова выгрузились крохотные фигурки. Их было не меньше взвода. Пехотинцы растянулись в длинную цепь.
Своих, сошедших с холма, они видели. Вторично проходить возвышенность смысла не имело. Такой подход разведчиков устраивал. Поблескивали каски в лучах заходящего солнца. Пехотинцы были полностью экипированы, вооружены карабинами «Маузер».
Местность, где они шли, была открытой, но пересеченной. Шли с карабинами наперевес, обменивались репликами, кто-то смеялся. Цепь почти поравнялась с разведчиками. Крайний пехотинец сосал карамельки, бросал фантики под ноги.
Куковать в этом убежище предстояло еще минут пятнадцать. Глеб махнул рукой, подтянулись остальные. Пленника усадили спиной к камню, в качестве устрашения погрозили кулаком. Шубин залез в его нагрудный карман, вынул документы. Майор смотрел с тоскливым презрением. Из документов явствовало, что это майор Клаус Хольцман, заместитель начальника штаба 78-й пехотной дивизии, входящей в 20-й армейский корпус, который, в свою очередь, входил в 4-ю армию генерал-фельдмаршала фон Клюге.
Это было неплохо. В качестве поощрения извлекли кляп. Немец сделал прерывистый вздох, зашелся кашлем. Пехотинцы одолели половину пространства и подставили спины, нагруженные пехотными ранцами. Желающих вернуться и взойти на холм пока не было. Со стороны деревни доносился гул моторов — перемещалась бронетехника. На западе тоже что-то происходило — дорогу между перелесками затянула пыль. Это не имело отношения к поиску русских диверсантов и было крайне подозрительно.
— Все в порядке, герр Хольцман? — участливо осведомился Глеб. — Может, есть просьбы, пожелания?
— Да идите вы к черту, — пробормотал майор. — Дайте воды…
— Вы не больно-то ласковы.
— Я имею причины.
Возразить было нечего. Глеб отцепил от пояса фляжку, подал майору. Тот долго возился, откручивая связанными руками колпачок, потом припал к горлышку и выхлебал все, что там было.
— Не напасешься, — проворчал Шлыков.
— Нам воды не жалко, — Глеб приторочил фляжку к поясу. — Курите, герр Хольцман?
— Нет, — прокряхтел немец. — Курение вредно для легких и мешает сохранять физическую форму.
Разведчики удивились, услышав перевод. Кому на фронте вредило курение? Только им и спасались.
— Нет, отчего же, все верно, — возразил Глеб. — Чрезмерное употребление табака еще никого не оставило здоровым. Пообщаться не желаете, герр Хольцман? Я, конечно, не настаиваю, сейчас не самое подходящее время…
— Вы правильно делаете, что не настаиваете, — немец высокомерно задрал нос. «Опять за старое взялся», — подумал Шубин. — Я буду разговаривать только с офицером по званию не ниже моего. Это обыкновенная практика.
Конец ознакомительного фрагмента.
