— Вот, вы произнесли фразу, которой я очень опасался! — сказал профессор. — И вы знаете, почему я ее опасался? Потому что мне нечем на нее ответить! Что возразишь на правду? — Илья Семенович помолчал и вдруг спросил: — Ну а вы сами-то что думаете об этих существах из джунглей?

— У нас есть две гипотезы, — Богданов споткнулся на последнем слове. — Первая — это маскарад. То есть американские солдаты переоделись в специальные костюмы. Для чего — это вопрос отдельный. И вторая гипотеза — это на самом деле… как вы их назвали — хтонические существа?.. Так вот, это на самом деле они самые и есть.

— Вы что же, верите в их существование? — В голосе профессора послышалось удивление.

— Вы меня не совсем правильно поняли, — сказал Богданов. — Возможно, это не естественные существа, как, скажем, тигр или обезьяна, а выведенные в специальных лабораториях. Есть у нас сведения, что господа американцы давно уже занимаются подобными разработками. И кто знает, чего они достигли? Дело-то сверхсекретное. Может, у них и получился какой-нибудь…

— В ученом мире такое предположительное существо именуется гомункулусом, — сказал профессор.

— Ну пускай будет гомункулус, — согласился Богданов. — Дело, опять же, не в названии. Впрочем, такую гипотезу мы всерьез не рассматриваем. Нам все же кажется, что это люди, переодетые в чудовищ. Американские солдаты.

— Да, но зачем же?.. — Илья Семенович не договорил, но Богданов его прекрасно понял.

— А затем, что мир, в котором мы живем, несовершенен, — сказал он. — Как вы и говорили.

— Да-да, — задумчиво произнес профессор. — Мир несовершенен… Впрочем, думаю, о несовершенстве мира вы знаете больше моего, ибо имеете дело с его несовершенными представителями.

— Пожалуй, — согласился Богданов.

— Я тоже думаю, что никакие это не гомункулусы, а люди, — после паузы сказал профессор, — которые, если разобраться, страшнее всяких гомункулусов. — Впрочем, сейчас это не важно… Важно другое — почему именно в таком, так сказать, образе они предстали. Так и быть, поведаю вам свою гипотезу. Однако же настоятельно прошу не воспринимать ее как безусловное руководство к действию. Потому что гипотеза без надлежащих фактов… впрочем, об этом я уже говорил.

— Я понимаю, — сказал Богданов. — Но согласитесь, что лучше хоть какое-то объяснение, чем совсем никакого.

— Пожалуй, — согласился профессор. — Итак, гипотеза… Видите ли, у каждого народа есть свои поверья и легенды. И у каждого народа в таких поверьях имеются всяческие сущности. Очень упрощенно говоря, такие сущности делятся на две половины — на добрых и злых. Никакой народ не может прожить в этом мире, чтобы рано или поздно не придумать себе таких сущностей. Разумеется, и вьетнамцы не исключение.

— Да, я понимаю, — кивнул Богданов.

— Ну так вот, — продолжил профессор. — Их-то я и называю хтоническими существами. Добрых существ мы в данном случае касаться не будем. Скажем о всяческих… — Илья Семенович неопределенно повертел пальцами в воздухе.

— Вампирах, вурдалаках, упырях, — подсказал Богданов.

— Да, — кивнул профессор. — Верования во всю эту нечисть очень живучи. Это касается любого народа, даже самого цивилизованного. Правда, в представлении цивилизованных народов такие гипотетические существа постепенно меняют свою сущность и даже предположительный внешний облик… Ну да, впрочем, не будем вдаваться в такие тонкости. Сейчас они нам ни к чему. Разумеется, есть такие существа и в представлении вьетнамского народа. Как не быть! И, насколько мне известно, они, я имею в виду вьетнамцев, охотно и упорно в них верят. О, конечно же, не все вьетнамцы, но какая-то их часть — безусловно! Так вот: верят и при этом очень их опасаются. У всех народов отношения к таким существам примерно одинаковые, стало быть, и у вьетнамцев тоже. Ну а коль опасаются, то отсюда вывод. Почему бы тех же вьетнамцев не напугать тем, чего они опасаются? Возможно, американцы так и сделали. Задумка проста и по-своему остроумна. Вы говорите, вьетнамцы этих переодетых… словом, они их боятся?

— Да, так говорят, — подтвердил Богданов.

— Ну вот, видите, — казалось, профессор даже обрадовался таким словам Богданова. — Коль боятся, то отчего же не испугать?

— И в какую именно нечисть верят вьетнамцы? — спросил Богданов.

— Должно быть, в ту, в образе которой предстали перед ними американские солдаты, — ответил Илья Семенович. — Это же очевидная и элементарная логика. Должно быть, американцы, прежде чем вырядить своих солдат в соответствующие костюмы, изучили вьетнамские верования и, так сказать, вьетнамские страхи. Изучили — и предстали…

— Значит, вьетнамцы веруют в вампиров… — с сомнением произнес Богданов.

— А это не так и важно, — возразил профессор. — Во-первых, вы, насколько я понимаю, воочию не видели тех чудовищ, а только намереваетесь поохотиться на них…

— Да, это так, — согласился Богданов. — Только намереваемся.

— Ну вот, видите! А, стало быть, откуда вам известно в доподлинности, как они выглядят? Может, это вовсе и не вампиры — я имею в виду их внешний вид. А во-вторых, совсем не важно, как они выглядят. То есть в каком именно образе они предстали перед несчастными вьетнамцами.

— Это как же так? — не понял Богданов.

— Видите ли, практически во всех верованиях злобные существа обладают одной особенностью — они умеют перевоплощаться. И существа из вьетнамских поверий не исключение. Тут, знаете ли, главное вера. И в дополнение к ней — воображение. Ну а дальше, думаю, вам все понятно и без моих комментариев.

— Да, понятно, — задумчиво произнес Богданов, помолчал и спросил: — Значит, вы считаете, что это все же маскарад?

— Скорее всего, так и есть, — кивнул профессор.

— Что значит — скорее всего? — глянул на Тихого Богданов. — Что же, у вас есть и другая гипотеза?

— Да, есть, — не сразу ответил Илья Семенович. — Видите ли, в чем тут дело… Это очень необычная гипотеза. Скажу больше — почти никто, кроме меня самого и некоторых моих единомышленников, ее не разделяет. Ну как же! Наука должна базироваться на материальной основе — только на ней, и ни на чем больше… Поэтому ничего, кроме скепсиса и насмешек, эта моя гипотеза никогда не вызывала. Но что мы знаем о материи? Она не так и проста, как может показаться на первый взгляд… Возьмем, к примеру, древние письменные памятники тех же вьетнамцев и других народов, испокон веку обитавших с ними по соседству. В них, в тех памятниках, нет-нет да и промелькнет сообщение о том или ином хтоническом существе, представшем перед кем-то наяву. Да-да! Особенно такие существа активны в период всяческих смут и народных бед. А сейчас во Вьетнаме и есть такие смуты и беды… Так почему же этой хтони, кем бы она ни была, не предстать и на современном, так сказать, этапе? А может, эта самая хтонь — тоже проявление материализма, только его непознанной сути? В конце концов, хтонь в переводе на русский язык, да и на все другие языки тоже, означает «земля». Всего-навсего — земля. То есть предмет сугубо материальный. Вот в этом, по большому счету, и заключается суть моей версии. Так что же, вы тоже будете насмехаться над выжившим из ума профессором Ильей Семеновичем Тихим?

— Нет, не буду, — очень серьезно ответил Богданов. — Хочу лишь спросить: насколько такая версия может быть вероятна? Так сказать, в процентном отношении?

— В процентном отношении к чему? — глянул на Богданова профессор. — Вот видите, вы затрудняетесь с ответом на ваш же собственный вопрос! Тут ведь дело такое… Какое отношение непознанное явление может иметь к процентному отношению? В это можно верить или не верить, да и то на определенном этапе. То есть пока с ним не повстречаешься. Или, наоборот, не повстречаешься…

Илья Семенович замолчал. Молчал и Богданов. Каждый из них думал о своем, но вместе с тем — об одном и том же.

— У меня есть еще один вопрос, — отозвался наконец Богданов. — Даже не к вам, а, так сказать, риторический. — Если это хтонь, то почему она на стороне американцев? Почему убивает одних лишь вьетнамцев? Какая ей разница, кого убивать?

— А что, американцев она и впрямь не трогает? — с интересом спросил профессор.

— Пока никаких данных об этом у нас нет, — ответил Богданов.

— Вот потому-то, — вздохнул профессор, — в маскарад в данном случае я все же верю гораздо больше, чем во всякие хтонические проявления. Эх, мне бы туда! Какая уникальная возможность! Какой богатый материал для исследования!

— Туда — это куда? — не понял Богданов.

— Во вьетнамские джунгли, куда же еще? — ответил Илья Семенович. — Чтобы, так сказать, все пощупать своими руками. И даже если это не хтонь, а всего-навсего подлый человеческий маскарад — какая разница? Для меня гораздо важнее беседа обо всем этом с людьми. Как они это видят, как чувствуют, что думают… Должен вам сказать, юноша, что все это очень непростые вопросы. Да-с! То есть их надо уметь задать. Уверяю вас, кому попало вьетнамцы на них не ответят. Здесь надо подойти с умением и пониманием. Потому что дело касается самого потаенного и страшного, что только есть в человеческой душе. Впрочем, я прекрасно понимаю, что все это — лишь мои благие намерения…