В сплошной пелене облаков вдруг стали появляться разрывы. Шелестов различил внизу гористую местность, покрытую лесами. Промелькнула лента реки с блестками отражающихся лучей восходящего солнца. Открылась дверь кабины, и к Шелестову, придерживаясь за натянутые под потолком грузовые тали, подошел штурман.

— Товарищ подполковник, через пятнадцать минут мы окажемся в районе выброски. Приготовьтесь. Мы потом сразу постараемся уйти в облака. Если их воздушное наблюдение не засечет нас, то и ваша высадка останется в тайне.

— Вы уверены, что не ошиблись с координатами? Есть гарантия, что мы в нужном квадрате?

— Пятьдесят на пятьдесят, — покачал штурман головой. — У меня приказ вас сбросить в том районе, но вы можете сами принять решение. И тогда будем возвращаться.

— Нет, будем прыгать!

Штурман вернулся в кабину, а оперативники зашевелились на своих сиденьях, разбуженные голосами. В самолете приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать гул моторов.

— Ребята! — приказал Шелестов. — Готовность пятнадцать минут!

Оперативники стали проверять парашюты, привязанное снаряжение, и тут самолет резко дал крен на левый борт, пол ушел из-под ног, а моторы взревели так, что, казалось, вот-вот оторвутся крылья. Все вцепились в спинки кресел и сиденья. Транспортник кидало из стороны в сторону. Он то проваливался вниз, то с натугой взбирался все выше и выше. Никто не разговаривал. Обсуждать было нечего, оставалось только догадываться, что происходит, и надеяться на лучшее. Первая пулеметная очередь вражеского самолета прошила борт в полуметре от Шелестова.

— Надо прыгать! — крикнул Буторин. — Еще немного, и самолет собьют. Или высоту потеряем!

— Не дури! — заорал в ответ Сосновский. — Его мотает, как… цветок в проруби. Воздушным потоком кинет на фюзеляж или сомнет купол. Или под винт затянет!

Шелестов хотел сказать, что согласен с Сосновским, но тут со стороны кабины послышался какой-то шум. Там что-то гудело и свистело. Поднявшись из своего кресла, Шелестов с трудом добрался до кабины пилотов. Он падал и снова вставал, обдирал руки, но все же добрался до двери. И когда он распахнул ее, то в лицо ему ударил поток холодного воздуха. Ухватившись за дверной проем, Шелестов с трудом удерживал равновесие. Пилот склонился на штурвал. По штурвалу на пол стекала кровь. Штурман с залитым кровью лицом держал ручку управления, пытаясь снизить высоту. Он повернул голову к Шелестову и простонал: «Помогай… сил нет».

Оперативник отстегнул ремни и стащил убитого пилота с кресла на пол. Заняв его место, он ухватился за штурвал. Самолет шел на снижение, но внизу были только горы и лес. Шелестов несколько раз пытался докричаться до раненого штурмана, но тот то терял сознание, то поднимал голову и снова тянул руль на себя, выдерживая угол посадки. И тут впереди по курсу вдруг показался разрыв в сплошном лесном океане. Это был какой-то луг или выпас. Сплошная зеленая трава и небольшой уклон. Хватит или не хватит поля для посадки, Шелестов не знал. Штурман, стиснув зубы, стал выводить самолет на поляну. Он только подсказывал Шелестову, чтобы тот помогал… тяни или отпусти немного.

Земля быстро приближалась, она неслась навстречу, покрытая густой травой, камнями. Камни очень беспокоили Шелестова, но он понимал, что ничего с этим поделать не может. И выхода у них иного нет, кроме как садиться сейчас и здесь. Первый удар пришелся на правое шасси. Машина подпрыгнула и тут же коснулась земли левым шасси. Штурман сбросил обороты, или это Шелестову только показалось. Он вцепился в штурвал, хотя понимал, что от штурвала и его действий ничего не зависит. «Тормози», — прохрипел летчик. Тормоза скрипели и хрипели, самолет подскакивал. На него и неслись деревья, которые росли на краю этой огромной поляны. А дальше, насколько видел Шелестов, был крутой спуск вниз, почти обрыв. Очередной сильный удар под днищем, и Шелестов с силой ударился грудной клеткой в штурвал. Он поперхнулся, закашлялся, упираясь руками в приборную панель. Но тут сквозь боль он вдруг понял, что машина стоит, чуть покачиваясь, и больше никуда не катится.

Прокашлявшись, потирая грудную клетку, Шелестов откинулся на спинку пилотского сиденья и закрыл глаза. Но так перед его глазами по-прежнему все прыгало и плясало. «Нет, — подумал он, — глаза лучше открыть». Сзади послышались голоса, и Шелестов с трудом повернул голову.

— Ну, из тебя пилот, как из Когана балерина, — покачал Буторин головой. — Что с летунами?

— Пилот погиб, а штурман нас вот спас…

Шелестов замолчал на полуслове, повернувшись к штурману. Тот сидел, свесив голову набок и с закрытыми глазами. Оперативник поднялся, поправил голову летчика, положив ее на спинку сиденья прямо, потом проверил пульс на шее и облегченно вздохнул.

— Он просто сознание потерял, — сказал Шелестов. — Тащите, ребята, аптечку. Они нам жизнь спасли. Так что доложить надо будет по возвращении, как и что было. Поняли, кто вернется, тот и доложит. Штурмана надо перевязать. Он потерял много крови, пока сажал самолет.

— Ну-ну, — хмуро остановил командира Коган. — Все вернемся, и все доложим. Рапорта напишем, чтобы к орденам представили, пусть кого и посмертно, дети гордиться будут.

— Эмоции выражать заканчивайте, — сказал Сосновский. — Война. И перед нами задача стоит. Уходить надо. Тот летчик, что нас сбил, сообщит своим, и через полчаса тут будет рота автоматчиков с собаками. Полетную карту заберите.

Штурман пришел в себя, когда его вытащили из самолета и уложили на траву под деревьями. Кровь остановили. Из серьезных ранений было только пулевое в бедро. Кожу на голове рассекло осколком, но рана была неопасная. Шелестов присел рядом с летчиком, когда оперативники посадили того у дерева и налили в кружку крепкого горячего чая.

— Как тебя зовут, капитан?

— Валентин Осипов, товарищ подполковник, — держа кружку двумя руками, ответил штурман. — Что с командиром? Погиб?

— Да, погиб, — хмуро кивнул Шелестов. — И нам не удастся его похоронить.

— Я понимаю, — согласился штурман. — Здесь вообще скоро будут фрицы с собаками, а тут я еще со своей ногой. Вы вот что, товарищ подполковник, вы оставьте мне автомат…

— Не дури, капитан, — перебил летчика Шелестов.

— Я с командиром останусь, вы потом передайте координаты нашим, может, партизаны или местные жители…

— Я сказал, не дури! — повысил голос Шелестов. — Это приказ! Ты нас вытащил, раненый! И мы тебя вытащим. Командиру уже не поможешь, а тебя вытащим. И все на этом!

Оставив Осипова отдыхать, Шелестов отошел к своим товарищам, которые собирали вещмешки с самым необходимым. Аптечки, НЗ, воду, патроны. Оперативники вопросительно посмотрели на командира.

— Идем следующим порядком. Двое ведут летчика. Один во главе — головной дозор, другой замыкает, прикрывает сзади. Когда двое устают, меняемся. Пока есть силы, надо уйти подальше от самолета и желательно по воде, чтобы сбить со следа собак. Собаки могут быть.

— А как с заданием? — спросил Буторин, замерев с автоматным магазином в руке.

— Задание никто не отменял! — проворчал Шелестов. — Выберемся из опасной зоны, определимся с местом своего положения и наметим маршрут к этой разведшколе. Связи с руководством у нас не будет еще долго. Значит, выполняем приказ.

— Только разведшкола к тому времени эвакуируется, — хмыкнул Коган. — У нас и так из-за этого времени на подготовку было в обрез, а тут уже каждый день на счету. У них эвакуация через два дня начнется, если планы не изменились.

— Борис, а что ты предлагаешь? — осведомился Сосновский, пожевывая травинку и глядя на солнце. — Снова завести наш самолет, развернуть его на руках и взлететь?

Они шли уже два часа, но за это время так и не удалось определиться с координатами места по карте. Горы, долины, небольшие реки. Все очень похоже друг на друга. Чтобы точно понять, где находится группа, нужны какие-то характерные ориентиры. Лучше всего железнодорожная станция и табличка с названием на здании. Или населенный пункт, желательно побольше, и указатель с ясным и понятным названием. На крайний случай подошла бы мельница, завод, другой объект, встречающийся не часто, но обозначенный на топографической карте соответствующим значком. Но если не знаешь, куда идти, то надо просто уходить подальше от самолета.

— Уф. — Буторин опустил летчика на траву и повалился рядом. — Единственная надежда, что если появятся немцы, значит, рядом населенный пункт, в котором есть гарнизон. Иначе нам никогда не определиться, где мы находимся.

— Типун тебе на язык, — проворчал Коган, падая рядом на траву.

Шелестов достал из планшета летную карту и расстелил на траве. Штурман сразу же подвинулся ближе и стал бросать взгляды то на карту, то на местность. Через пару минут летчик заговорил. Его лицо иногда искажала страдальческая гримаса из-за боли в раненой ноге, но он мужественно терпел.

— Смотрите, вот наш курс, — провел он пальцем прямую линию по карте. Грозовой фронт был встречным и немного смещал нас с северо-запада на юго-восток. Болтанка была сильная, часть пути мы прошли по приборам без привязки к наземным ориентирам. Восстановить координаты положения не удалось из-за «мессеров», которые нас в результате и сбили. Значит, мы еще часть пути шли не по маршруту, а мотались, уходя от огня. Я прикинул нашу скорость во время прохождения грозового фронта, ну и расстояние, которое мы прошли. Получается, что место нашего падения — вот здесь, в предгорьях вот этого массива. Населенных пунктов почти нет, в чем мы и убедились. И судя по местности, по которой мы шли сейчас, то все вроде совпадает.