Торопливая речь девушки постепенно превратилась в сонное бормотание, а потом и совсем затихла. Наташа задремала на плече у разведчика, и он сам тоже от тепла и монотонного покачивания вагона провалился в сон.

— Затон! Затон!

Крик дежурного вырвал из сна. Разом засуетились все: бойцы принялись помогать вытаскивать мешки и ящики на землю около вагона; Белкин в темноте на ощупь пересчитывал груз. Уже когда вагон дернулся и заскрипел перед началом движения, он опомнился и объяснил капитану:

— Через десять километров полустанок, Вишневка. Там на передовой через лес располагается третья стрелковая рота. Найди лейтенанта Осипчука, хороший парень, молодой, со сноровкой. Сообразит, как на ту сторону переправить тебя до Боруна. Молнирую ему, как доберусь до штаба, и дам знать о твоем прибытии.

— Приглядите за Громовой Наташей, — попросил Шубин. — Тяжело ей на войне.

Вагон тронулся и медленно поплыл в темноте дальше. Неожиданно тонкая рука обвила шею разведчика, а сухие губы прильнули к его губам в горячем поцелуе. Через долю секунды тоненькая фигурка спрыгнула на насыпь, выкрикнула на прощанье:

— Теперь не страшно!

Глеб Шубин в растерянности от смелого поступка девушки шагнул назад в глубину вагона. Состав набирал скорость, и уже в проеме не было видно ни Белкина с его десятками мешков и ящиков, ни Наташи, которая всё-таки смогла исполнить хотя бы одну свою мечту. Разведчик снова остался один на один с собой; вокруг сопели и храпели десятки бойцов, стучали колеса теплушки, через приоткрытую дверь со свистом врывался ветер. Лишь военный не спал — в темноте касался пальцами своих губ, на которых до сих пор горел поцелуй девушки, подаренный на прощанье. Он сам не замечал, что вместо привычного сосредоточенного серьезного выражения лица у него на губах, как невесомая бабочка, застыла легкая улыбка. Улыбка от восторга, что, несмотря на страх и горе, которые царят на войне, всё-таки жизнь оказывается сильнее смерти. Как в этой хрупкой девочке, Наташе Громовой. Она ведь через ужас, слезы продолжает жить, надеяться, всем сердцем испытывать жалость и любовь. Мысленно Глеб пожелал хрупкой девочке удачи: «Пускай вернется тебе любовь. Спасенный немец будет присматривать за тобой с небес, а я тут, на земле, в своих мыслях». Хоть и был капитан фронтовой разведки коммунистом, не верил в Бога, никогда в жизни не был в церкви, но почему-то был уверен, что Наташа под охраной спасенного ею врага, под чьей-то надежной заботой, которая теплым плащом укроет санитарку от смерти и лишений.

Дорога до нужной остановки пролетела быстро. Вагоны замедлили движение, в щели мелькнул луч от фонаря, и голос дежурного по станции объявил:

— Вишневка!

Дальше всё пошло по привычному пути: проверка документов, дорога на попутке до линии фронта. Правда, машины не нашлось, так что пришлось Глебу стать попутчиком артиллерийскому расчету. Лошади и тяжелая техника долго спускались с платформы, потом в темноте артиллеристы возились со сбруей. Первую же попытку подсветить себе фонариком остановил окрик дежурного:

— Отставить! Соблюдайте светомаскировку! Граница совсем рядом!

Артиллерист чертыхнулся под нос и всё же погасил тусклый луч света. Когда удалось взнуздать лошадей, те мерно потащили тяжелые телеги с пушкой и ящиками. Шубин пристроился на краю повозки, по многолетней привычке прислушиваясь к звукам вокруг. Через стену из леса доносился стрекот выстрелов, ухали взрывы, а небо то и дело расчерчивали лучи прожекторов — каждый звук говорил, что рядом передовая линия места боевых действий. Граница фронтов совсем рядом, с каждой стороны не спит оборона, наблюдая за действиями соперника. Организм разведчика среагировал мгновенно: он снова был настороже всё время, чутко реагируя на любые изменения вокруг.

И не он один. Вдруг лошадь заметалась на месте, дернула в страхе головой. Артиллеристы кинулись врассыпную с телег, а возницы тут же направили лошадей с дороги к деревьям. Только они ушли с дороги, как над деревьями совсем низко прогудел неразличимый в темноте самолет. Боец рядом с Шубиным погрозил ему кулаком:

— Рама немецкая, ишь, гудит, как шмель. Вынюхивает. Чтоб тебе хвост оторвало!

Воздушного разведчика заметили не только артиллеристы: за деревьями усилился грохот выстрелов. Но из автоматов и пулеметов трудно сбить в темноте стремительно летящий самолет-разведчик, поэтому попытки подбить вражескую технику почти сразу прекратились. Артиллерист, затихший рядом с разведчиком, потянул за уздцы лошадь:

— Пошли, пошли, моя хорошая. Ну, Нюрка, не балуй, улетел уже немец. — Крепкая рука ласково погладила кобылу, которая до сих пор тревожно прядала ушами, вслушиваясь в звуки, доносившиеся сверху.

Артиллерист потянул разведчика к себе поближе на облучок телеги:

— Давайте сюда, тут сено настелено у меня. Помягче будет ехать. — Мужчина снова погрозил кулаком небу: — Разлетались. Ну, скоро управа вам будет от артиллерии! А то летают без страху, без совести. Прибыла артиллерия, теперь на подлете будем вас сбивать. У меня чуйка такая, что с закрытыми глазами орудие наведу точно по цели! Как у Нюры моей: она фрицев за десять километров чует. Очень деликатная кобыла! Не зря ее Нюркой кличут, я ее в честь актрисы назвал. Знаете, есть такая, Лисянская Анна?

— Видел с ней фильм, — вспомнил Глеб. — «Как закалялась сталь».

— Она! — радостно подтвердил мужчина. — Я как Нюрку мою увидел, когда нас распределили по расчетам, так сразу понял, что она та вылитая актриса. Нежная, белесенькая, красавица! Вот и назвал в ее честь. Тоже ведь актриса такая: если что не по ней, то хромать начинает. Я уже и к фельдшеру мою звезду водил, дегтем мазал бабку, а она то хромает, то не хромает. А потом поймал ее! Шла, переваливалась еле-еле, а как я отвернулся, вся болезнь и схлынула враз, — расхохотался артиллерист. — Понимаешь? Актриса моя Нюрка! Не хотела первой идти в колонне, не нравится ей первой ходить, осторожная! Вот и изображала! Видел, как заартачилась идти, когда фриц пролетал? Почуяла его враз за десятки километров. Лошади больше нашего примечают, умнейшие животные. А сейчас идет, как будто знает, куда надо, и с пути не собьется без карты и без компаса. Понимает, что возвышенность нужна для артиллерии, сама горку удобную найдет. Разместимся сейчас, орудие окопаем и будем прицелы наводить. Так немцу хвост накрутим, что носа не высунет! А Нюрочку в лес отправлю, может, где найдет травки посочнее или листочков. Уже за зиму устала на фураже да соломе прелой… Потерпи, моя хорошая, немного осталось. Скоро зелень из земли полезет, наешься вволю. А потом и Гитлера прогоним поганого, война закончится. Заберу тебя с собой домой, будешь у меня как королева жить. На ферму молоко возить да ребятишек в школу катать.

Артиллерист говорил и говорил, а Нюрка послушно топала копытами в такт его словам. Капитан Шубин снова не мог скрыть улыбку, от неспешных рассуждений случайного попутчика теплело в груди. Как же ждут все бойцы Красной армии победы, как надеются, что конец войны и мирная жизнь совсем близко. Горячая надежда усиливала желание разведчика как можно быстрее отправиться на вылазку. Приблизить своими действиями победу, помочь освободить еще одну пядь оккупированной немцами родины. Сердце разведчика горело от желания помочь Наташе Громовой, безымянному артиллеристу, его кобыле-артистке Нюрке. Каждому, кто так отчаянно бьется за победу!

…Когда стена из деревьев расступилась, их встретил новый блокпост из дозорных. Артиллеристов отправили дальше по левому флангу обустраиваться на выбранных позициях. А капитану Шубину указали направо, где чернели косыми линиями узлы укрепления. От одного часового к другому он добрался через полевые укрепления в тыловую часть расположения подразделения — небольшое селение с ровными домишками и вытянутым кирпичным зданием посередине деревянных застроек.

У штаба его встретил хмурый лейтенант Осипчук с красными от бессонницы глазами. Он приветствовал прибывшего:

— Здравия желаю! Получил относительно вас информацию. Скажите, товарищ капитан, какая нужна помощь? Что требуется? Провожатый? Прикрытие огнем?

— У вас есть немецкая форма?

Глеб привык, что всегда в расположении части можно добыть пару вещей, снятых с военнопленных. В чужом обмундировании безопаснее находиться по ту сторону границы на вылазке, поэтому для маскировки разведчик выбирал вещи поцелее и по размеру еще во время подготовки к разведывательной операции. Осипчук вдруг резко ответил:

— Пленных не берем, поэтому формы нет.

— Как нет? — удивился капитан Шубин. — Вы атаковали совсем недавно, неужели не было пленных при наступлении? А у местных не осталось формы? Может, поискать? Женщины часто сами пользуются шинелями или перешивают их для детей.

Осипчук вдруг скривился, будто от боли, и отчеканил:

— Я еще раз повторяю, товарищ капитан, мы не берем пленных. Это мой приказ. Все жители Асеевки при отступлении были убиты немецкими извергами. Поэтому я приказал больше не брать пленных, не оставлять в живых наших врагов. И формы немецкой у нас нет. Фашисты не достойны ни обычной смерти, ни могилы. Им хватит и пули!