Глава 7
Единственным, что чувствовал молодой человек, была боль. Она была сильной, острой, постоянной. Сначала он вместе с болью избитого тела ощущал боль униженной души, но потом эта боль ушла, и осталась только та, настоящая. Его ломали жестко. Хрупкое тело юноши еще никогда не испытывало ничего даже отдаленно похожего на эти побои. И каждый раз, очнувшись после очередного разговора с доном Родриго де Вальдоро и его «управляющим» Хосе Мартинесом, граф Эльсвик видел склонившееся над ним встревоженное лицо Мэри. Он отворачивался. С какой бы радостью увидел он другое лицо — тонкое, с прекрасными серыми глазами. Лицо Ирис Нортон, своей нареченной невесты. С горечью он признавал, что, рассказывая о Карибах, девушка ничуть не преувеличивала. Сейчас он уже не мог вспомнить всех подробностей своего пленения, но то, как спокойно и гордо она приняла свою участь, он помнил. И клялся себе, что не забудет до смертного часа. Граф Эльсвик не строил иллюзий. Он понимал, что смертный час уже близок и спасти его может только чудо. К сожалению, думал граф, чудес не бывает. А меж тем чудо было уже рядом.
На улице стояла знойная, безветренная погода. От жары попрятались даже собаки, а уж люди и подавно сидели по домам. На узких улочках стояла тишина, которую не нарушал ни стук копыт по нагретому камню, ни скрип колес, ни легкие шаги стройных ног, обутых в кожаные туфельки, ни громыхание деревянных башмаков. Изредка показывалась толстая, румяная от жары служанка в чепце с плетеной корзиной в крепких руках. Или хорошенькая смуглая девчонка в драной кофте и широченных юбках с волосами, черными как вороново крыло, меж неровных прядей поблескивают тяжелые серьги, а черные глаза внимательны и хитры. Опустела рыночная площадь, и торговцы, брошенные покупателями, из своих лавок перекочевали в близлежащие кабачки. До самого вечера они наливались крепким местным вином по самые брови, и это почти примиряло их с денежными потерями. В одном из таких заведений, в тихой комнате на втором этаже сидел довольно приятный молодой человек. В батистовой рубашке с подвернутыми рукавами, темно-фиолетовых панталонах, завязанных под коленями пышными бантами. Он сидел, но все же можно было догадаться, что молодой человек высок ростом, широк в плечах, силен, но при этом строен и изящен. Гордая посадка головы, тонкий, с легкой горбинкой нос, презрительно вздернутая верхняя губа и холодное выражение черных глаз обличали в нем аристократа, к тому же в довольно скверном расположении духа. А хорошо развитые мускулы, широкие твердые ладони и особый загар, тот, что пристает только с ветром, говорили о деятельном характере. Видимо, молодой дворянин не все свое время проводил в праздности и ожидании отцовского наследства. Теперь, описав героя сцены, скажем несколько слов о декорациях. Кабачок с пристроенной гостиницей содержала молодая вдова. Эта достойная особа умела держать в руках прислугу, имела прекрасные отношения с торговцами и прачками и вела свое дело твердой рукой. Поэтому заведение «У Мигуэлы» пользовалось безупречной репутацией и считалось вполне приличным даже среди аристократов.
Комната, где располагался молодой человек, была светлой и чистой. Напротив дверей, у широкого окна стоял резной стол, сервированный на одну персону, и два кресла. Одно занимал молодой человек, другое — небрежно брошенный камзол с золотым шитьем. Поверх камзола так же небрежно была кинута богатая перевязь со шпагой. Кресло стояло на некотором расстоянии, но все же не так далеко, чтобы в случае чего нельзя было быстро схватить оружие. А если бы кому-нибудь пришло в голову заглянуть за тяжелую занавеску, то там обнаружилась бы пара заряженных пистолетов. Можно было удивиться, к чему дворянину в респектабельной гостинице вооружаться до зубов… Но это так, к слову. Молодой человек держал гитару и задумчиво перебирал ее струны. Под его сильными, но гибкими пальцами рождалась мелодия, которая того, кто взял бы на себя труд прислушаться, поразила бы не меньше, чем арсенал. В ней не было ничего похожего на модные игривые мелодии. Это был живой и глубокий мотив, похожий на старинную народную песню. Впрочем, звучала гитара очень тихо.
В дверь негромко постучали. Молодой человек осторожно отложил гитару, встал, глянул в окно, не трогая занавеску. Вытянул пистолет, в три шага пересек комнату и очень спокойно, даже лениво спросил: «Кто?».
— Дон Карлос, это я, Рико, — ответил из-за двери мальчишеский голос.
Постоялец слегка расслабился и открыл дверь, не отбрасывая, впрочем, пистолета. За дверью приплясывал от нетерпения худощавый десятилетний мальчишка.
— Дон Карлос, там какая-то цыганка. Говорит, принесла вам важные вести, а по виду так сущая нищенка. Прогнать ее? — он уже шагнул назад, готовый лететь по приказу сеньора, но постоялец озадачил его.
— Не нужно. Пусть войдет.
— Но, дон Карлос, все цыганки воровки. Глядите, как бы она… — мальчишка не успел закончить.
Твердая рука приподняла его голову за подбородок. Взгляд встретился с глазами постояльца.
— Ты плохо слышишь, малыш? — мягко, без тени угрозы, спросил он, но мальчик отчаянно перетрусил.
Было в «доне Карлосе» что-то такое, что заставляло трепетать сердце. А постоялец так же негромко произнес:
— Если я сказал: позови цыганку, ты должен пойти и позвать, а не объяснять мне, что, по-твоему, я делаю не так. Если она мошенница и воровка, то это опять-таки не твое дело. Я разберусь с ней. Ты понял меня, Рикардо?
Мальчишка поспешно кивнул. Дон Карлос щелкнул пальцами, и вдруг между ними, прямо из воздуха, появилась золотая монета.
— Держи, дружок, — и так как мальчик смутился, постоялец улыбнулся и сам вложил монету в его ладонь. — Ну, беги же. Зови цыганку.
Мальчишка, словно оттаяв, сорвался с места и мигом слетел с лестницы. Внизу он приостановился, перебирая в уме странные вещи: нищенка, невесть откуда возникшая монета, непонятное поведение дворянина… Перед тем как толкнуть парадную дверь, он прикусил монету и, убедившись, что хотя бы с этой стороны все обстоит как надо, успокоился и спрятал свою добычу. Этот день принес ему удачу.
Через минуту босая и оборванная цыганка с растрепанными косами и звенящими на руках браслетами без стука вошла в комнату дворянина. Тот встретил гостью у порога и первым делом указал на свое кресло.
— Добрый день, Хатита. Садись и поешь.
Не заставив себя упрашивать, Хатита по-хозяйски подвинула кресло и без лишнего смущения принялась за еду. Нетронутый обед быстро исчезал. Дон Карлос с улыбкой смотрел, как решительно его гостья расправляется с блюдами, которых и названия не слышала. Ей было не больше тринадцати. Как и все подростки, она росла неровно, но эта угловатость сглаживалась свободой движений и грацией уличной танцовщицы. Босые ноги Хатиты были покрыты пылью, а яркая юбка скучала по иголке с ниткой так же, как длинные волосы по гребню, но простонародные манеры не были ни грубыми, ни вульгарными. Доев все, подчистив тарелки, Хатита вытерла губы ладонью и негромко сказала:
— Атаман согласен помочь, если заплатишь медью вместо золота.
— Отчего? — удивился Карлос, — золото легче спрятать.
— Ты, верно, думаешь, что мы только тем и занимаемся, что зарываем сокровища в землю, — снисходительно произнесла Хатита, пожимая плечами. — У нас большая семья, и все хотят есть каждый день. А как альгвасилы Его Католического Величества смотрят на оборванцев, которые платят золотом, тебе известно?
— Где же я возьму столько меди? — возмутился дон Карлос.
— А уж возьми, — отозвалась Хатита, — иначе Хосе в это дело и на аркане не затащишь. Да и я еще молода, чтобы быть зажаренной во славу Божью. — Хатита, вытянув шею, глянула в окно и торопливо продолжила:
— Думай до завтра. Если согласен — купишь у торговки на углу колечко да пару браслетов резных, а заодно скажешь, как бы случайно, где ты вечером гуляешь. Я сюда больше не приду. Опасно.
С этими словами Хатита встала и, понизив голос, со значением произнесла:
— Но помни — если о нас пронюхает алькад или святая инквизиция, мы тебя и из рая достанем, чтобы захватить с собой в преисподнюю.
И, не слушая ответа, стремительно вышла.
Вечером того же дня, когда жара немного спала и улочки Маракайбо ожили, на рыночной площади встретились двое: один был огромный, бандитского вида цыган в синей рубахе, разодранной в трех местах и кожаных штанах. Его широкое лицо выражало решительность, но было лишено даже намека на какие-нибудь добрые чувства. Из-под черной шевелюры торчали оттопыренные уши, в одном поблескивала грубая, массивная серьга.
Высокий лоб говорил о том, что цыган не лишен ума, черные, с золотистыми крапинками глаза глядели пристально и замечали все, а толстые губы были плотно сжаты, что наводило на мысль, что цыган не имел привычки болтать попусту. Короткая, но очень подвижная шея, сутулые плечи и громадные, ловкие руки довершали облик атамана разбойников Хосе.
Второй была Хатита. Она уже закончила танцевать и пересыпала в широкую ладонь Хосе всю мелочь из своего бубна.
— Ну? — коротко спросил цыган.
— Пока не появлялся. Сеньориты я тоже не видела.
— Сеньорита и не придет, — буркнул цыган, — брат держит ее под замком. Знает ее горячий характер и боится, что она чем-нибудь напортит своему замужеству. А этот дон Карлос, как он тебе показался?
— Он такой же «дон», как я — королева Изабелла.
— С чего ты взяла? — сощурился Хосе.
— Он держится как дворянин, но думает как простой человек.
Цыган вскинул широкие брови. Его черные с золотом глаза блеснули.
— Объясни, — коротко велел он.
— Изволь, — ответила Хатита. — Тому, кто сам не голодал, и в голову не придет накормить другого.
Хосе сжал кулаки и замысловато то ли выругался, то ли побожился.
— Чуял я, что-то здесь не так. Уж больно легко он нас нашел. Не было бы беды.
— Не все ли равно, если хорошо платит? — возразила цыганка, бестрепетно глядя в глаза атаману.
Хосе выразительно пожал плечами:
— Может, ты и права, дочка. Все равно из Маракайбо нам надо уходить, а хозяин набирает матросов. И, вдобавок, ищет капитана. Сам-то он моряк никудышный…
— Ты думаешь?..
— Думаю, — кивнул Хосе. — Ладно, дочка. Чему быть, того не миновать. Тебе пора, как бы Росита не хватилась.
Цыганка умчалась, взметнув тучу пыли лохматой юбкой, а Хосе, проводив ее долгим взглядом, снова выразительно пожал плечами и, что-то бормотнув под нос, медленно двинулся вдоль по улице.
Мощный грохот встряхнул Кайону, словно кота за шкирку. Через пару минут он повторился, но уже ближе.
Люди выскакивали из домов, с недоумением переглядывались и, призывая в свидетели небо и ад, требовали объяснить, что, черт возьми, происходит. Вскоре, однако, испуг и раздражение сменились радостным оживлением. Орудийные залпы берегового форта и судов, стоящих на рейде, были всего-навсего приветственным салютом. «Фортуна» Джеймса Рика медленно и величественно входила в Кайонскую бухту.
Стоя на палубе, Ирис Нортон с волнением наблюдала торжественную встречу. На этих берегах, она предчувствовала это, ее ждали удивительные приключения. Прищурив глаза, заслоняясь от солнца ладонью, она с интересом наблюдала, как сноровисто матросы рифят паруса. Со звоном бежала из клюза цепь носового якоря.
Под приветственные крики толпы оба якоря — носовой и кормовой — одновременно ушли в стеклянно-прозрачную воду.
Так Ирис Нортон ступила на землю Тортуги — знаменитого пиратского острова. Прямо из Кайонской бухты, что служила портом приписки всем кораблям «берегового братства», матросы Джеймса Рика разбрелись по кабачкам и прочим веселым заведениям, спеша спустить добытые деньги.
Дэнни о чем-то переругивался с хмурым стариком в потрепанном костюме. Он перекачивался с носков на пятки, засунув ладони за широкий кожаный ремень, и был похож на боевого петуха. Сходство усиливали взъерошенные волосы. Ирис невольно рассмеялась. Штурман услышал знакомый голос и, сразу утратив интерес к ссоре, завертел головой, отыскивая девушку. Она подошла, улыбаясь. Неубранные волосы волной лежали на узких плечах. Старик скосил на нее презрительный взгляд и, что-то пробормотав, исчез в пестрой толпе. Здесь царило настоящее вавилонское столпотворение. Грубые моряки в рваных рубахах или вообще без них толкались бок о бок с франтами, разодетыми по последней парижской моде. Слышалась английская, французская, голландская речь, не говоря о множестве индейских диалектов. В воздухе висел какой-то стойкий, одуряющий запах, но чем именно пахло — Ирис не разобрала.
— Как вам здесь нравится? — спросил Дэнни, обводя рукой порт.
— Неплохо, — искренне ответила Ирис, — только жарко. И народу много.
— Скоро все попрячутся, — заверил Дэнни. — Через час тут будет тихо, как на кладбище, — и в ответ на вопросительный взгляд Ирис пояснил: — сейчас по нашим меркам еще прохладно. Видите вон там три кипариса?
Девушка взглянула в указанном направлении и увидела три исполинских веретена с зеленой куделью. Они стояли неподвижно, словно намертво привязанные к ослепительному небу.
— Вот когда солнце встанет над ними, здесь будет настоящее пекло, — закончил штурман.
— Дэнни, вы не могли бы проводить меня до дома губернатора, — попросила Ирис, — или хотя бы объяснить, где он находится.
— Сочту за честь, мисс Нортон, — Дэнни широко улыбнулся, но тут же нахмурился, — А капитан? Вы говорили ему, что уходите с корабля? Он позволил?
— Да, конечно, — солгала Ирис. — Он сам хотел представить меня губернатору, но не смог. Какие-то дела…
— А… — Дэнни кивнул и пошел вперед, раздвигая толпу плечом.
Ирис последовала за ним. По мере удаления от порта толпа редела, и вскоре улица почти опустела. Она была как две капли воды похожа на любую из улочек английского предместья. Такие же низкие домики с острыми крышами, аккуратные садики. Только в отличие от привычного боярышника здесь, за низкой изгородью, пышно цвели азалии.
— У вас торгуют только в порту? — как бы невзначай поинтересовалась Ирис.
— Обижаете. В Кайоне есть настоящий рынок, и приезжают торговцы со всех Антильских островов и даже со Старого Света.
— И где он находится?
— Боюсь, что сейчас вы ничего там не найдете, мисс Нортон. Нужно с утра. А сама рыночная площадь прямо по курсу. Эта улица в нее и упирается. Здесь трудно заблудиться — все дороги ведут либо в порт, либо на рынок. А дом губернатора — вот он. Белый, двухэтажный, с красной крышей. Калитка чуть дальше. Вы постучите, там есть молоток. Вам откроют. А я, с вашего разрешения, исчезну. Мы с господином Ожероном не в самых лучших отношениях. Вы извините, и… надеюсь, мы увидимся?
— Конечно, Дэнни, — ответила Ирис, почти не слушая. — Как-нибудь, обязательно. Спасибо вам.
Отделавшись от провожатого, Ирис мельком взглянула на белый особняк губернатора Тортуги, утопавший в пышной зелени сада, и быстро пошла вперед.
Утреннее солнце постепенно теряло мягкость, и его лучи, только что ласкавшие кожу, начинали немилосердно жечь. Близился полдень. В это время и на этих широтах жизнь замирала и вновь оживала только в сумерках.
Переполох, вызванный прибытием «Фортуны», на диво быстро стих. На девушку слегка давила тишина и безмолвие. Кабачок «Райский уголок» она нашла почти сразу, по оригинальной вывеске: художник изобразил сидящих на облаке корсаров. Он снабдил их нимбом и крылышками, а также внушительными бутылками рома, составляющими центр композиции. Прямо под пьянствующими «ангелами» Ирис увидела низкое крыльцо, лестницу в две ступени, распахнутую дверь и полную женщину, которая сосредоточенно выметала мусор. Чуть помедлив, Ирис подошла поближе. Женщина глянула исподлобья, не прерывая своего занятия.
— Добрый день, — сказала Ирис.
— Ну, добрый, — отозвалась Мамаша Мадлон, — что дальше?
— Мне нужна Луиза Готье.
Женщина выпрямилась, пристально оглядев Ирис.
— Зачем?
— Я скажу это только ей, — покачала головой Ирис.
Мамаша Мадлон ничего не ответила и снова занялась мусором. Видимо, она надеялась, что, получив такой прием, незваная гостья обидится и уйдет. Но смутить Ирис Нортон было трудно. Она подошла еще ближе. Пыль с крыльца полетела прямо в нее. Ирис сделала еще шаг. Мамаша Мадлон снова разогнулась и зыркнула глазами в сторону упрямой незнакомки:
— Чего тебе нужно? Нет девчонки, и баста! Надо чего — говори мне, а нет — так проваливай. Я и без тебя не заскучаю.
— Мне нужна Луиза Готье, — повторила Ирис. — У меня посылка для Волка.
Хозяйка кабачка вскинулась.
— Для Волка, — еще раз отчетливо произнесла Ирис, и Мамаша Мадлон посторонилась, пропуская ее внутрь.
В кабачке было светло и неожиданно чисто. Выскобленные столы и резные стулья в небольшой комнатке выглядели уютно, почти по-домашнему. А тяжелые кружки, перевернутые вверх дном, и оплетенные бутыли с вином заставляли вспомнить пригороды Парижа и Марселя. Тишина и покой этого места усыпляли. Ирис пошла вперед, чтобы рассмотреть медные подсвечники, но громкий стук и лязг замка за спиной заставили ее стремительно обернуться. Поздно. Дверь была заперта, а Мамаша Мадлон стояла у входа с пистолетом. Он был направлен в лицо Ирис. Ствол показался ей огромным.
— Садись! — приказала хозяйка.
Ствол оружия, восходившего к той эпохе, когда бабушка Ирис была еще девушкой, шевельнулся и указал на один из стульев. Ирис подчинилась. За ее спиной открылась еще одна дверь, и две сильные загорелые руки ловко прикрутили ее к стулу. В ноздри ударил запах лука и пота. По лицу махнули черные волосы, и через мгновение она увидела молодую смуглую женщину, похожую на испанку, но, пожалуй, слишком скуластую. Вероятно, в ее жилах вместе с кровью победоносных воинов Кортеса текла кровь покоренных подданных империи Монтесумы.
Старшая женщина сноровисто охлопала Ирис по бокам, ничего не обнаружила и нахмурилась.
— Где посылка? — рыкнула она.
Ирис презрительно пожала плечами.
— Вы принимаете меня за дурочку?
— А ты умная? — осклабилась Мамаша Мадлон. — Тогда почему ты, умная, сидишь тут, связанная, как курица?
— Придя сюда, я, действительно, сделала глупость, — признала Ирис, — но только одну. Посылки при мне нет.
— Где она? — потребовала трактирщица.
— В надежном месте, — отчеканила Ирис и демонстративно отвернулась.
— Лу, — буркнула Мамаша Мадлон, — беги, разыщи Волка. Надеюсь, его корыто уже в порту. Голубь-то прилетел еще вечером… Скажи ему или Джону, что его птичка в клетке.
— А если «Королевы» еще нет? — глубоким грудным голосом спросила Лу.
— Дождись, а эту я покараулю, — трактирщица повернулась к Ирис с нехорошей усмешкой, — Гляди, умная, Волк из тебя живо вытрясет все: и про надежное место, и про посылку. После этого ты умной-то, может, и останешься, а вот красивой уже не будешь. Да и здоровой тоже. Мой тебе совет, умная — лучше тебе с нами договориться, пока Волк не пришел. Нужно сколько, так я заплачу, но на многое не рассчитывай. Много у меня нет, да ведь и жизнь твоя тоже кое-чего стоит. Опять же, надбавка за риск. Волк как узнает, что ты сбежала, так рассердится на меня сильно…
Ирис слушала женщину молча. Понятно, что две эти курицы ничего не решали, а их «план» был проще, чем кожура от апельсина: напугать ее до икоты, добыть «посылочку» и самим поторговаться с пиратом. Никто ее, конечно, не отпустит, это Ирис понимала отчетливо. Не настолько трактирщица глупа: вдруг Волку вместе с «посылкой» и сама девушка зачем-нибудь нужна? А где она? А вот она, тут, целая и невредимая…