— Они должны исчезнуть! — осенило Дадли.

Неподвижное лицо француза дрогнуло в улыбке. Обладай он чуть более живым характером, свойственным его соплеменникам, он бы расхохотался в голос.

— Браво, молодой человек. Вы делаете успехи на стезе преступности. Сначала — фальшивые билеты, потом убийство… Убийство женщины… Фу, как низко. Да и вряд ли выполнимо. Если я правильно услышал вашу историю, этот монах, Джакомо, серьезный малый, и если дело дойдет до вооруженной стычки, даст фору и вам, и еще паре-тройке ваших приятелей-оболтусов.

— Но что же делать?

— То, что вы собирались сделать с самого начала! Вам пришла в голову прекрасная и честная мысль — сдать всю шайку властям, и пусть с ней разбирается королевский прокурор.

— Но… вы же сами предостерегали… — растерялся Дадли.

— Просто донести на них — глупо, — кивнул барон, — донос рикошетом ударит по вам. Нужно, чтобы их взяли с поличным, на месте преступления, — веско произнес барон и выжидающе уставился на Дадли. Питер ошеломленно молчал.

— Да… но как это сделать? — наконец выдавил он.

— Технически — думаю, довольно просто. Но это требует определенной смелости и твердости. Хватит ли у вас пороху?

— А у меня есть возможность праздновать труса? — невесело усмехнулся Дадли. — Похоже, я влип дальше некуда, и любой шанс выбраться для меня просто подарок судьбы.

— Прекрасно сказано, молодой человек. А теперь слушайте меня очень внимательно. Сейчас вы пойдете домой и ляжете спать. А с утра начнете вести свой обычный образ жизни. В ближайшие дни вы увидитесь с вашим дядей. Вы ведь с ним видитесь довольно часто?

— Откуда вы знаете? — насторожился Дадли.

— Я не знаю, я просто предположил.

— Да… довольно часто.

— Попытайтесь добыть эту бумагу.

— Что?! — Питер даже привстал в кресле.

— И когда объявится кто-нибудь из этой теплой компании и потребует свою законную добычу, пришлите гонца ко мне. Я довольно близок к Каслри, и сумею сделать так, чтобы их взяли сразу же, как они ее получат. Таким образом, вы, молодой человек, останетесь в стороне.

— Рискованно, — возразил Дадли, — может быть, имеет смысл взять у Сесила какую-нибудь безобидную бумагу?

— Счет от башмачника? — хмыкнул барон. — У министра не бывает безобидных бумаг. Любое вполне невинное послание может перевернуть судьбы Европы. Лучше не рисковать и дать им то, что они хотят.

— Но, наверное, лучше будет мне самому поговорить с Каслри?

— Ни в коем случае! — барон покачал головой, словно сетуя на непроходимую тупость собеседника. — То, что за вами не следят открыто, не означает, что вас пустили гулять без присмотра. Ваш страж не исчез, он просто отошел на некоторое расстояние. Будет лучше, если власти предупрежу я.

— Барон… — Дадли смутился, — а вам-то какая выгода в том, что вы делаете для меня?

— Браво, молодой человек, — де Сервьер одобрительно кивнул, — вы становитесь умнее и даже протянутую вам навстречу дружескую руку проверяете на предмет зажатого в ней стилета…

— Простите.

— Не стоит извиняться за абсолютно правильный поступок. Если вы не поняли, это был комплимент. И в качестве поощрения я скажу вам правду о своих мотивах. Я родом из Беарна. Мы — гугеноты. Наша семья борется с Папой и его солдатами уже более двухсот лет. Вот и ответ на ваш вопрос.

Едва за Дадли закрылась дверь, в зале появился худой и длинный «князь да Манчина».

— Браво и вам, Этьенн, — одобрительно проговорил он, — весьма уверенно проведенный разговор. Я отмечу это в своем донесении.

— Не понимаю, зачем было разводить эти турусы на колесах. — Этьенн щедрой рукой плеснул себе еще бренди. — Неужели недостаточно было угрозы тюрьмы за сбыт фальшивок и бесчестья за не возврат долга?

— Никогда нельзя загонять человека в угол, — наставительно произнес Лоренцо, — он становится непредсказуем. Этот мальчик должен видеть хотя бы призрачный свет надежды. Иначе он просто застрелится, и нам придется искать другого мальчика. Это хлопотно и долго, а времени уже мало.

— Вам виднее, — пожал плечами Этьенн и длинно зевнул.

* * *

Ирис проснулась необыкновенно поздно для себя. Прямые солнечные лучи уже давно щекотали щеки и веки, и, значит, было уже никак не меньше десяти. Ужас! Обычно в шесть утра она, съев легкий завтрак из одного яйца, двух ложек овсянки и булочки с джемом, полностью одетая и причесанная, выезжала на верховую прогулку.

Подобно истинным детям этой туманной страны, Ирис полагала, что сад должен быть слегка запущен, а день в меру упорядочен. Сегодня Гранд ее так и не дождался.

Причина была весомой: уснула Ирис лишь под утро, когда внизу засуетились слуги, от конюшен стало доноситься нетерпеливое ржание проснувшихся лошадей, а в комнате вполне можно было читать, не тревожа огня.

Ирис сладко потянулась… И вспомнила, что пребывание в постели, когда на тебе нет толстых панталон с завязками и длинной широкой ночной рубашки до пят — может быть необыкновенно приятным делом, таким, которое не хочется прерывать даже ради верховой прогулки.

— Доброе утро, Ириска… Какая ты у меня красивая, с ума сойти.

Ирис лениво и сонно повернула голову и наконец соизволила открыть глаза.

Комната была полностью залита солнцем. Кто-то — сам Бикфорд, кто же еще — позаботился о том, чтобы раздернуть шторы.

Муж смотрел на нее с удивленной улыбкой, словно видел впервые.

Ирис обнаружила, что не чувствует ни малейшей неловкости под откровенным взглядом Бикфорда и без капли смущения ответила ему тем же. В прошлый раз она его рассмотреть не успела и поспешила восполнить пробел.

Сложен он был великолепно. Впрочем, об этом она и раньше знала, а теперь еще и почувствовала…

— Как ты назвал меня? — переспросила она.

— Ириска, — с удовольствием повторил Бикфорд.

— Так значит, это правда… Ты такой же, как и я…

— Хроноэмигрант, — кивнул муж, — правда, невольный.

— И ты не знаешь, как это получилось? — Он с той же улыбкой покачал головой. — И тоже не можешь вернуться?

— Нет. Мы же с тобой уже это обсуждали.

— Да-да, — рассеянно повторила она, — и все же…

— Знаешь, Ириска, чем больше проходит времени, тем меньше я об этом жалею. Единственное, что меня мучает — мама. Она, наверное, сошла с ума от беспокойства, когда я вдруг пропал… Или сойдет? В общем, не сладко ей будет.

Ирис села, обхватив колени руками.

— Знаешь, если ты так беспокоишься о ней, почему не дашь знать, что ты жив?

— Если бы это было возможно!

— Не вижу ничего невозможного, — мотнула растрепанной головой Ирис, — и даже ничего сложного. Вот если бы ты пришел из прошлого…

— Что ты имеешь в виду?

— Напиши ей письмо, расскажи, что с тобой все в порядке. И оставь в банке с поручением переслать госпоже такой-то в две тысячи восьмом году. Ты даже можешь оставить ей деньги, чтобы она не нуждалась. За триста лет набегут очень солидные проценты.

— Ты сошла с ума? И банк примет такое идиотское поручение?

— Если оно будет составлено правильно и нотариально заверено, то, безусловно, примет. Почему бы нет? Это часть банковской работы.

— Но как я объясню им свою уверенность в том, что через триста лет будет существовать некая Алиса Рикович…

— Никак, — спокойно отозвалась Ирис, — клиент ничего не обязан объяснять, пока он исправно платит по счетам. В крайнем случае, скажешь, что у тебя было озарение.

— Швейцарский банк точно существует и в мое время. — Рик тоже сел. — Нью-Йорк банк… но он еще не основан… Французский национальный банк… Но я не уверен, что поручения сохранятся после Великой Французской революции. Пожалуй, Швейцарский банк — самое верное решение. Но почему же я сам не додумался до такой простой вещи?

— Потому что ты — пират, — безапелляционно заявила Ирис, — и не привык иметь дела с банками.

Рик рассмеялся и с удовольствием обнял жену.

— Я тебе обязан…

— Ловлю на слове, — довольно мурлыкнула она, — можешь начинать гасить долги по обязательствам прямо сейчас, пока не набежали пени.

— С удовольствием, — заверил Рик, покрывая ее шею поцелуями.

— Вообще-то я имела в виду другое. — Ирис, смеясь, отстранилась и слегка задумалась, — Как у тебя было с историей? У меня никак, всегда больше любила алгебру и английский.

— А я с историей дружил, — признался Рик.

— Значит, должен знать: Яков и вправду был любовником леди Мильтон?

Рик слегка смутился.

— Боюсь, эта деталь мне неизвестна. Хотя… Знаешь, есть один эпизод, и вполне интригующий. В твоем духе.

— М-м?

— Ты можешь себе представить, что нынешний Римский Папа — женщина? [Спорный исторический факт, что существовала женщина, сделавшая такую необычную карьеру. Но это было в IX веке, здесь авторы допустили некоторую вольность.]

— Врешь, — звонко рассмеялась Ирис, — этого просто не может быть.

— Ах так! Ты мне не веришь?

— Нет!

— Ты подвергаешь сомнению слова своего законного супруга и повелителя?

— Еще как!

— Ты будешь сурово наказана!

С этими словами Рик повалил Ирис на шелковые простыни, а она, смеясь, запустила в него подушечкой.

Утро супругов прошло в полном согласии.

* * *

Небольшой крытый экипаж остановился в кривом и узком переулке, у которого было как минимум два крупных плюса. Он был малонаселен, и большей частью людьми, которые за особое достоинство почитали умение не лезть в чужие дела. Второй плюс было в том, что дворами с него можно было прямиком выйти на зады огромного парка, окружавшего роскошный дворец Сесила.

Сказав Джеймсу, в этот раз сидящему на козлах, чтобы ожидал и на всякий случай держал пистолеты под рукой, Лоренцо и Этьенн углубились в слегка прореженные и весьма небрежно подстриженные заросли боярышника, и, по очереди перемахнув через довольно высокий забор, очутились в парке министра, прямо напротив небольшой закрытой беседки, стоявшей в самом конце тисовой аллеи.

— Ты сказал, что она придет к полудню, — заметил Лоренцо, внимательно оглядывая окрестности.

— Значит, что-то ее задержало, — пожал плечами Этьенн, — хорошие хозяева всегда найдут, чем озадачить слуг. А вот и она.

По аллее, явно торопясь и поминутно оглядываясь, к беседке спешила женщина. Она была уже не юной, лет двадцати шести, если не больше, но довольно милой. Из-под чепца выбивались пушистые темно-русые волосы. Черты лица были, пожалуй, несколько грубоваты, но их смягчали большие карие глаза. Сейчас в них светилось любопытство и некоторое беспокойство.

— Здравствуй, Дженет, — Этьенн доброжелательно улыбнулся, — я вижу, тебе удалось улизнуть от госпожи.

— Только на четверть часа, — женщина, или, вернее, девушка поправила фартук, — добрый день, господин Смит. Добрый день и вам, господин Джонс. Не знаю, как зовут вас на самом деле, да мне это и не интересно. Как говаривала моя покойная маменька: чем меньше знаешь, тем крепче засыпаешь…

— Ваша маменька была весьма мудрой женщиной, — признал Лоренцо, — она дала вам отличный совет. Следуйте ему, и избежите большой беды. И как раз сейчас вы видите перед собой двух людей, которые готовы избавить вас от лишнего знания, а взамен вручить пять полновесных английских фунтов.

Дженет выразительно посмотрела на руки Лоренцо.

— Говорите, — поторопил он, — у меня нет привычки обманывать людей без крайней необходимости. А сейчас я такой необходимости не усматриваю. То, что вам известно, без сомнения, стоит пяти фунтов, они у меня есть, и я охотно заплачу.

— На прошлой неделе у господина был большой бал, — начала Дженет. Девушка немного нервничала и поминутно оглядывалась? не покажется ли кто на повороте аллеи, но говорила довольно связно и толково, — гости съезжались в основном к парадным воротам, а некоторые — по реке. Прислуга сбилась с ног, работы было очень много. Поэтому, когда, ближе к полуночи, все немного успокоились, я потихоньку вышла к этой беседке, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть.

Лоренцо с Этьенном понимающе переглянулись. Было ясно как день, что у этой оборотистой девицы, скорее всего, было назначено свидание с кем-нибудь из окрестных лавочников. Но перебивать ее мужчины не стали.

— Я сидела тут, в аккурат на этой скамье, отдыхала… Как вдруг раздался какой-то шум. Как будто кто-то пытался перелезть через ограду. Я, признаться, слегка испугалась. Сами знаете, какие сейчас времена… — Этьенн и Лоренцо согласно кивнули, признавая, что времена сейчас неспокойные. Ободренная девица продолжила, уже не оглядываясь через плечо: — Конечно, странно, что воры полезли во дворец, когда там так много народу, но, с другой стороны, честным людям через забор лезть вроде бы незачем.

— И что вы сделали? — поинтересовался Лоренцо.

— Видите вот эту скамейку? Тут кругом плющ. Я зашла за нее и присела. Вот так, — Дженет проворно опустилась на корточки, пригнув голову.

— И не испугались? — удивился Этьенн.

— Испугалась, конечно. Как не испугаться. Да только маменька покойная мне всегда наказывала: как чего испугаешься, первым делом подумай как следует, а уж потом беги сломя голову, если будет от чего.

— Продолжайте, — кивнул Лоренцо.

— Через забор перелез молодой человек. Он был один и совсем не похож на вора. Хорошо одет, хотя, видно, что был в дороге. И в шляпе. Где вы видели вора в шляпе? Но саквояж у него был. Небольшой такой, вроде как у доктора. Если бы этот мужчина подошел к парадным воротам, его бы, возможно, пропустили.

— Но он предпочел задворки, — отметил Лоренцо, — а скажите, Дженет, не показалось ли вам, что молодой человек вел себя странно? Не подавал ли он каких-нибудь сигналов?

Девушка с изумлением уставилась на Лоренцо.

— Так вы все знаете? Зачем же тогда меня расспрашиваете?

— Он, действительно, подавал сигналы?

— Сначала я не поняла, что он делал, — пожала плечами Дженет, — долго смотрел на окна дворца. Потом присел, вынул из своего саквояжа небольшой такой фонарь. Странный фонарь, скажу я вам, господа. Я, как его увидела, так сразу опять передумала, и решила, что он все-таки вор. Хоть и в шляпе. Фонарь-то у него с трех сторон заклеен, а с одной — только шторка. И как начал он этой шторкой работать… то откроет, то закроет, то подольше посветит, то совсем коротко.

— И что вы об этом думаете, Дженет? — спросил Лоренцо.

Девушка пожала плечами.

— Что тут думать? Ясно как день — задумал он господ обчистить. А кто-то из слуг с ним в сговоре. Фонарем-то этим он явно кому-то светил. А тот ему ответил, причем из господских покоев.

Внезапно Дженет, до того общительная, вдруг замолчала. В карих глазах девушки отразились сомнения. Правильно истолковав этот взгляд, Лоренцо вынул из кошелька приготовленные пять фунтов.

— Так что же было дальше, Дженет? — мягко подтолкнул он.

Неизвестно, что оказалось более действенным, его отеческий тон или деньги, перекочевавшие, наконец, к девушке, но, спрятав их, она заметно успокоилась.

— А дальше молодца этого убили, вот как, — произнесла она.

— Убили? Кто?

— Он не представился, — фыркнула Дженет, — сиганул через ограду, ровно конь, увидал этого красавчика в шляпе, не говоря ни слова подскочил — и ножиком его. Я даже ничего сообразить не успела, быстро так все! Красавчик повалился, а тот, другой, сорвал у него с головы шляпу, опять через забор — и был таков. Вот так все оно и было! Шляпа та — хорошая, ничего не скажу, но чтобы из-за нее жизни лишать…

— Странная история, — вставил Этьенн.

— А того парня, который пырнул красавчика ножом — вы разглядели?

— Да что вы! — всплеснула руками девушка, — все это так быстро случилось. Да еще в темноте. Испугалась я сильно, не разглядела толком… разве что… Нет, не вспомню.

— Может быть, это вам поможет? — спросил Лоренцо, выуживая из кошелька несколько монет. Мельком взглянув на них, Дженет поправила чепчик и на одном дыхании выпалила:

— Деревенский он. Не из Лондона и не из предместий.

— Почему вы так думаете? — удивился Этьенн.

— Да тут думать-то особо нечего. Одет он в штаны, башмаки деревянные, рубаху бумажную да кафтан старый, в каком за лошадьми ходят. И пахло от него так… ну, словно бы в только что скошенном сене спал.

— Что было дальше, — потребовал Лоренцо, и служанка, уже без возражений, выложила ему остаток истории:

— Пришли господа, осмотрели красавчика без шляпы, страшно удивились. О чем говорили — не слышала, я еще глубже в кусты забралась. Решила — застанут меня тут, если и ничего худого не подумают, все равно рассчитают, чтоб от беды подальше. Ничего они не решили, взяли его за руки да за ноги и унесли с собой. А куда — не знаю. Знаю лишь, что дальше вам слуг расспрашивать бесполезно. Среди тех, кто красавчика уносил, ни одного слуги не было, все господа.

Глава 8

— Я без доклада. — Родерик обвел глазами не слишком просторный, но довольно уютный кабинет Каслри. Насколько он успел заметить, с прошлого раза ничего особенно не переменилось, разве что в вазе на круглом столике стояли свежие цветы. Эту маленькую тайну он знал благодаря приступу внезапной откровенности Каслри: цветы в его кабинете появлялись регулярно, их присылала некая таинственная незнакомка, которая никогда не оставляла карточки. Виконт и сам терялся в догадках — это какая-то чересчур терпеливая и робкая воздыхательница или же оставленная возлюбленная, которая таким, на его взгляд, слишком затейливым способом пыталась вернуть себе расположение виконта. На сей раз это были крупные красно-желтые георгины.

— Заходи, — бросил Каслри, не отрывая взгляда от письма.

Родерик привычно разместился в низком кресле у окна. Секретарь министра дочитал, аккуратно сложил лист, бросил в ящик стола и запер на два оборота. Все это он проделал явно машинально.

— Ты, конечно, по делу, — добавил он. — Никто не навещает меня просто так, потому что соскучился.

— Это минусы твоей должности, — пожал плечами Родерик, — за столько лет мог бы и привыкнуть.

— Да я, в общем, и привык, — не стал отпираться Каслри, — но поворчать-то можно?

— Святое дело, — кивнул Родерик, улыбаясь приятелю.

— Я весь — твой. В чем заключается дело?

— «Весь» — это «мой кошелек, моя шпага и моя кровь», — процитировал Родерик.

— Ну, кошелек мой тебя вряд ли прельстит, да и вряд ли понадобится, — усмехнулся Каслри, — шпага — пожалуй, если это не противоречит интересам короны. А вот кровь — сколько угодно. Ее все, кому не лень, пьют ведрами, так что еще бокал-другой погоды не сделают.

— Бокал-другой? — переспросил Бикфорд, — интересное предложение…

Виконт позвонил в бронзовый колокольчик и отдал распоряжение вошедшему слуге:

— Гордон, меня ни для кого нет, кроме курьера от Его Величества.

Слуга понятливо кивнул и вышел так же бесшумно, как и появился.

Потягивая вино, Бикфорд внимательно разглядывал секретаря министра: уже немолод, коренаст. Лицо его, вытянутое, было бы идеальным, если бы большая часть материала не пошла на нос, напоминающий формой клубень картофеля. Небольшие, очень внимательные карие глаза довершали портрет человека, сделавшего отличную карьеру, ничуть того не желая. Бикфорд знал, что подлинной страстью виконта была охота на лис, а политика — лишь хобби.

— Тот молодой человек, которого я у тебя в прошлый раз видел, — наконец произнес Бикфорд, — граф Шрусбери… что ты знаешь о нем?