— Вот только Али — мразь! — сплюнул на палубу Николо. — Двоих наших зарубил.

Томас понимающе кивнул. Здоровяк Али мог бы устроить и не такое…

— Вы его?

— Да вот, — обернулся Николо, — спасибо Христопулус сообразил. Бросил в его морду светильник с маслом… ну и мы уж не сплоховали, пока он крутился, как угорь на сковородке.

— Отлично. А капитан? — спросил Томас.

— Шлюпка! Они уходят… — прокричал кто-то, стоящий у борта.

Все кинулись на голос. Один из рабов перегнувшись через борт, указывал рукой во мрак ночи.

— Какая шлюпка?

— Я вам точно говорю! Вон-вон…

— Ничего не видно.

— Тихо! Заткнитесь все!

— Да. Слышу — уключины.

— Капитана нет. — Это вернулся Николо. Видать, успел сбегать и проверить. — И его жены нет и той женщины тоже…

— Вот черт, — Томас крепко приложился кулаком к борту судна.

* * *

Бывшие рабы, завладевшие кораблем, встретили рассвет на верхней палубе в жарких дискуссиях. Вопрос на повестке дня стоял всего один, но зато жизненно важный — куда плыть?

Вернее, изначально вопросов было два. Но первый, кто будет капитаном, решился почти моментально. Поскольку никто кроме Томаса Свифта не разбирался в навигации, то остальные кандидатуры даже не выдвигались. Вернее, была одна — голландец Питер, но после того, как Альберт показал ему свой увесистый кулак, кандидатура взяла самоотвод. На что немец коротко заметил:

— Gut, — и очень по-доброму посмотрел на голландца.

Жаркие споры разгорелись именно из-за пункта назначения. Команда подобралась самая что ни на есть интернациональная и, разумеется, тут же образовались союзы именно по этому признаку. Французы, англичане, голландцы, немцы, итальянцы почти из всех королевств полуострова, несколько греков и испанцев, тройка славян, парочка арабов и даже один африканец — все они мечтали поскорее вернуться домой. И непременно к родным берегам. Горше всех пришлось африканцу и арабам, ибо их дом хоть и был рядом, но они, увы, находились в подавляющем меньшинстве. И при любом раскладе их голоса ничего не значили. И выбор у них был небогатый. Или со всеми, или домой вплавь. Но плавать бедолаги не умели, посему, организовав мусульманский клан, они уселись у мачты и с интересом наблюдали, куда их занесет причуда судьбы. Или, если верить Корану — воля Всевышнего. Пребывая в меньшинстве, они с детской наивностью прислушивались к ругани на палубе, ибо из всего сказанного сами не понимали ни слова. Они могли только догадываться о смысле сказанного, хотя это не мешало им время от времени делиться друг с другом какими-то замечаниями. Надо отметить, что языковой барьер возник не только у них. Многие не понимали своих оппонентов, или понимали от силы наполовину. Нашелся кое-кто способный перевести с одного языка на другой. Но пока он пытался донести до товарищей суть сказанного, речь уже шла о другом или третьем. Все это совершеннейшим образом запутывало ситуацию. И в довершении всего, этот чисто географический спор перешел границы разумного и неожиданно уткнулся в непробиваемую стену религиозных противоречий. Протестанты и иже с ними, коих принято было именовать еретиками, ни в какую не желали высаживаться на католические берега. А если принять во внимание, что почти все досягаемые берега находились в лоне Святой Римской Католической Церкви, то выбор казался очевидным. Но это только на первый взгляд, ибо католиков и еретиков оказалось почти поровну. Спор уже грозил перерасти в вооруженный конфликт, и тут слово взял Томас Свифт. Вернее сказать — потребовал. Он разрядил в воздух сразу два пистолета, вскочил на три ступени вверх по трапу и произнес:

— Послушайте, что я вам скажу. Мы кинем жребий!

Глава 14

— Подумать только, я почти забыла, как это может быть чудесно, — Ирис стояла на верхней палубе «Синего цветка», рассекавшего мощным форштевнем шелковую поверхность воды, и глубоко, с наслаждением, дышала. Небо было изумительно ясным, несмотря на зловещую репутацию этих мест. От Дика Ирис уже знала, что моряки не любят эти воды именно потому, что здешней погоде нельзя доверять: в одно мгновение легкий попутный бриз мог смениться жестокой бурей, и предугадать ее не было никакой возможности.

Впрочем, для рыбаков здесь был истинный рай. С незапамятных времен в этих водах промышляли анчоусами и камбалой, добывали сельдевых акул. Рыбный промысел был самым стабильным источником дохода — и самым опасным. Бывало в охоте за «живым серебром» гибли целые флотилии рыбачьих лодок.

Нелегко приходилось и торговцам. Но тех, кроме вошедших в страшные легенды штормов, подстерегала иная опасность. Порты христианского мира были закрыты для мусульман, и это вызывало вполне законную неприязнь беев и деев. Выражалось это не слишком светлое, но обоюдное чувство преимущественно в пиратстве. Берберы славились своей способностью появляться где угодно. Обычно они пренебрегали пушечной дуэлью, так как в вооружении легкие шекки не могли соперничать с тяжелыми испанскими галеонами. Но их необыкновенная маневренность, а так же многочисленность абордажных команд и дикая их ярость, помноженная на религиозный фанатизм и пренебрежение к смерти, — все это не сулило ничего хорошего христианскому кораблю, отбившемуся от каравана. А это случалось довольно часто именно потому, что шторма были делом обычным.

Как правило, берберы не покушались на сами корабли. После короткой, но кровопролитной схватки, если Аллах был к ним милостив и даровал победу, они опустошали трюмы от груза: сколько могли принять, сгоняли оставшихся в живых матросов и, учинив им беглый осмотр, самых сильных тотчас забивали в колодки. Им предстояло до самой смерти гнуть спины либо на веслах, либо где-нибудь в поле. Оставшихся предоставляли их судьбе, и, пробив днище захваченного корабля для верности в нескольких местах, удирали так стремительно, как это и подобает шакалам.

Подобное положение могло бы задушить коммерцию в этих водах: конвой был ненадежен, риск велик, цена товаров росла пропорционально риску, а значит, торговля становилась невыгодной. Но нет такой напасти, которую бы не преодолел цепкий ум коммерсанта в погоне за лишней монетой. Через некоторое время выход был найден. Торговцы, объединенные в крупные компании, заключали договора с берберскими пиратами и, уплатив им дань (как говорили беи), или компенсацию за охрану (как предпочитали выражаться торговцы), получали охранный «фирман» с печатью либо самого султана, либо одного из высокопоставленных чиновников. Печать гарантировала им неприкосновенность и даже некоторую защиту «законопослушных» пиратов против тех, для кого никакие законы были не писаны, в том числе и арабской вязью, а таких вполне хватало и среди подданных султана.

«Синий цветок» принадлежал к могущественной торговой компании и, конечно, имел на борту «фирман» с печатью — так, на всякий случай. А еще он имел двадцать пушек и достаточно полновесных ядер к ним и команду, прошедшую огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы: команду, прекрасно знающую, сколько весит весло на галере, как «ласково» гладит спину кнут надсмотрщика и готовую драться до победы или до смерти.

— Море у вас в крови, — улыбнулся Дик Вольнер, стоявший рядом с Ирис, — я был уверен, что оно вас не отпустит. Рано или поздно это должно было случиться. Жаль только, что при таких обстоятельствах.

— При мысли, что может случиться с Кэти, я схожу с ума, — призналась Ирис, стискивая перила. — Она… совсем не готова к такому повороту. Дочка судьи, тихая жизнь в деревне… Она ничего не знает ни о море, ни о… людях, которых здесь можно встретить. Понятия не имеет, как с ними нужно держаться.

Дик пожал плечами.

— Судя по тому, что вы рассказывали о своей подруге, все не так безнадежно. Я представил себе женщину разумную и достаточно гибкую. А то, что хорошо гнется, как правило, редко ломается.

— Ваши бы слова да Богу в уши, — покачала головой Ирис, — говорят, мужчина лучше всего дерется шпагой, а женщина — половником. Но я не могу себе представить бой с пиратами, выигранный при помощи кухонной поварешки.

— Ну… я бы мог себе представить даже несколько вариантов, — задумчиво протянул Дик, — поварешка — штука сильная.

Сообразив, что маленький штурман просто пытается ее отвлечь и успокоить, Ирис постаралась переменить тему.

— Вы ведь не в первый раз идете этим курсом?

— О нет! Бискайский залив скоро будет мне сниться в самых любимых кошмарах, а Средиземное море — являться наяву. Погода там, правда, что надо. Шторма — бури в стакане, выдержит даже лохань, в которой миссис Вольнер стирает мои рубашки. Но вот обстановка… Даже не знаю, чего стоит опасаться больше — зеленого знамени или ключей святого Петра. Ревностные католики как оголодавшие волки рыщут в поисках заблудших душ, которые можно вернуть на путь истины с помощью колодок, дыбы и огня. Хуже всего то, что они не собирают сокровищ на земле, а собирают их на небе. Купить солдат ордена невозможно.

— А убедить?

— Шутите? Кто может переспорить фанатика?

— Вы говорите так, словно уже сталкивались с ними? — догадалась Ирис.

— Да. «Синий цветок» пару раз заходил на Сицилию и Корсику. Сейчас придется сделать то же самое.

— Пряности?

— Нет, не покупать. Продавать.

— Что можно купить в Англии и продать на Сицилии? — по-настоящему удивилась Ирис. — Ведь там любой товар стоит в три раза меньше, чем у нас.

— Не любой, — возразил Дик. И замолчал. По выражению его лица хозяйка поняла, что ей предложен экзамен.

— Оружие, — тихо выдохнула она после минутного раздумья, — ножи, пистолеты…

— Причем, с любым клеймом, — кивнул маленький штурман, подтверждая ее невероятную догадку, — после того как товар исчезнет среди цветущих оливковых рощ, никто уже не отследит пути прославленного толедского или дамасского кинжала. Мирные земледельцы, повязанные жесткой круговой порукой, умеют не оставлять следов.

— Капитан торгует ворованным оружием с итальянскими разбойниками? — переспросила Ирис, думая, что ослышалась.

— Именно так. Только не капитан.

— А кто?.. Подожди, ничего не говори. Сама скажу. Это Рик?! Мой муж…

— Это очень доходное дело, — снова пожал плечами Дик, — и оно не более безнравственно, чем торговля людьми. Иногда мне даже кажется, что есть что-то справедливое в том, чтобы дать крестьянам в руки оружие, которым они могут защитить себя, свои дома и семьи. Если уж этого не в состоянии сделать закон.

— Забавно, — проговорила Ирис, вглядываясь в сине-зеленые волны, — почему-то я совсем не удивлена.

— Чему тут удивляться? — хмыкнул Дик. — Мы живем в мире, где человек человеку — волк.

— Не оскорбляйте животных, — бросила Ирис. От ее радужного настроения не осталось и следа.

* * *

Лицо обдувал приятный легкий ветер. Кэти догадывалась, что к полудню тут начнется настоящее пекло, но сейчас, в тени оливковой рощи, было довольно приятно. Особенно приятно было растянуться на твердой земле, после того, как ненадежные воды носили их шлюпку несколько дней и берег то появлялся, то исчезал, а у них с Лайлой никак не получалось выгрести против волны. Господин Мехраб как получил обрывком цепи по голове, так и не приходил в себя. Правда, больным он был тихим и воду пил исправно, а с утра даже проглотил несколько раздавленных оливок, и это внушило Лайле надежду. На взгляд Кэти — совершенно необоснованную. Турок больше напоминал покойника, чем живого человека. Впрочем, цвет его лица как будто и вправду улучшился. Если перемена синеватого на зеленоватый могла быть хорошим признаком.

Это был их первых рассвет на незнакомой земле. Вчера, уже ближе к вечеру, им все же удалось пристать к берегу и вытащить из лодки бесчувственное тело турка. Саму лодку спасти не удалось. Пока возились с господином Мехрабом, оттаскивая его подальше от полосы прилива, хищная волна слизнула шлюпку — как будто той и не было. Ловить ее и пытаться вернуть женщины даже не пробовали. Лайла шумно расстраивалась, в потоке ее быстрой речи Кэти уловила, что крепкую лодку можно было продать, и на эти деньги купить лошадь или пару ослов. Усмехнувшись про себя, Кэти подумала, что пара ослов тут точно уже есть. Проглядеть бунт на собственном корабле!

Поток ее мыслей прервал быстрый говор турчанки.

— Что? — переспросила Кэти.

— Я должна оставить вас ненадолго. Присмотри за господином, — повторила женщина.

— Оставить? — Кэти испуганно привстала. — Куда ты? Зачем?

— Попытаюсь добыть нам какую-нибудь еду и, может быть, одежду.

— Добыть… то есть украсть? — снова переспросила Кэти.

Лайла пожала плечами:

— Предпочитаешь умереть с голоду?

— Но… может быть, можно попросить.

— Может быть, так и придется сделать. Но потом. Не сейчас. Пока на нас эта одежда, нам нельзя никому попадаться на глаза.

— А… что случится? — изумилась Кэти.

— Посмотри вокруг, глупая девочка, — Лайла повела рукой, — что ты видишь?

— Деревья, — все еще не понимая, ответила Кэти, — и что?

— А за деревьями?

Кэти посмотрела в том направлении, куда указывала сильная, загорелая рука Лайлы, унизанная браслетами. И ахнула с невольным восхищением. На горизонте вздымали свои вершины величественные горные громады. Кэти, выросшая на северном побережье Англии, никогда не видела, как земля тянется к небу. Самые высокие пики были белы от снега, а внизу зеленели оливковые и апельсиновые рощи.

— Какая красота, — шепотом произнесла она.

— Да… красота, — повторила Лайла с насмешкой в голосе, — ты, видно, никогда здесь не была.

— А что здесь такое? По твоему лицу можно подумать, что в этих горах живет дракон.

— Если бы, — вздохнула Лайла. — Случись выбирать, мы бы выбрали дракона, путь даже семиглавого и огнедышащего … Это Пиренейские горы. За ними лежит Франция, где мы могли бы найти приют, пищу и помощь. Думаю, там до сих пор живут мои родители.

— Твои родители? — поразилась Кэти. — Так ты не турчанка?

— Я родом из Оша. Мой отец — портной. У меня пятеро братьев и две сестры. Но я уже давно ничего о них не слышала.

— Не понимаю…

— Все просто. Я была очень красива. Очень. Отец надеялся, что меня посватает какой-нибудь богатый горожанин, но Бог распорядился иначе. Меня украли разбойники и продали пиратам. Потом я оказалась на невольничьем рынке, и меня купил господин Мехраб, — Лайла бросила в сторону супруга взгляд, полный нежности. — Он оказался хорошим господином. Я ни в чем не знала нужды. А когда я родила сына и стала первой женой… — она вздохнула, — до сих пор содрогаюсь при мысли, что могло быть иначе. Трех девушек, которых везли на одном корабле со мной, купил старый мерзавец Камал, который уже ничего не мог… Конечно, они не сумели оживить его мужскую суть, ведь ему было уже лет сто! В наказание за то, что они не угодили господину, он замучил их насмерть.

— Какой ужас, — ахнула Кэти, — но куда же смотрел судья?

— Судья? — горько переспросила Лайла. — Раб — собственность господина. Он может сделать с ним все, что захочет. Закон будет на его стороне.

— Значит, это неправильный закон!

— Только не скажи этого при господине, — предостерегла Лайла, — впрочем, даже если скажешь, он не поймет. Он так и не сумел выучить язык моей родины.

После недолгого молчания Кэти подняла на Лайлу внимательные глаза.

— Значит, у тебя было другое имя?

— Ах, да… И, похоже, настало время его вспомнить. Его и многое другое. Нам повезло, что ты так хорошо говоришь по-французски. Только некоторые звуки произносишь не совсем правильно… но я с тобой позанимаюсь, и все получится. Ты — Китти, здесь ничего менять не нужно, хорошее имя для француженки. Тебя назвали в честь святой Катерины. Я — Николь. Он — Жан-Пьер. Мы — твои родители, понятно?

— Понятно, — кивнула Кэти, — чего тут непонятного. Только как Жан-Пьер умудрился родиться и вырасти во Франции, не зная французского?

— Господь в своей неизреченной милости отнял у моего супруга и твоего отца дар слуха и речи, — с напускным благочестием проговорила Лайла-Николь, опустив глаза долу.

— Умно, — кивнула Кэти, — но зачем все это? Почему не сказать все как есть? Мы ведь всего-навсего жертвы.

— Это Испания, — произнесла Лайла таким тоном, словно объяснила все сразу.

— И что? — не поняла Кэти.

— Здесь не стоит быть ни мусульманином, ни протестантом. Таких, как мы, тут жгут на кострах. Любая ошибка может стоить нам жизни. Так что, прошу тебя — не ошибайся.

Лайла… вернее, Николь направилась в сторону оливковой рощи, оставив Кэти в тяжелых раздумьях. Господин Мехраб спокойно спал, и Кэти невольно позавидовала ему. «Сжигают на кострах», надо же… Впрочем, чему удивляться?

Бросив напоследок беспокойный взгляд на мужа и ободряющий — на Кэти, Лайла с грацией дикой кошки поспешила по тропе, ведущей вверх, вдоль зеленых стен, что террасами забирались в гору. Вскоре даже ее яркое одеяние перестало мелькать в густой листве. А шаги женщины Кэти перестала слышать гораздо раньше.

Она осталась одна. Господин Мехраб не в счет, даже если он придет в себя. Все равно они с турком не понимали друг друга.

Напившись воды из родника, Кэти почувствовала голод и с сожалением вспомнила все те незнакомые, острые яства, которые так упорно отталкивала на корабле. Сейчас бы ей сюда одно из тех аппетитно пахнущих блюд, она бы умяла его за обе щеки и даже не спросила из чего оно сделано… не говоря уже о том, чтобы протестовать против отсутствия вилки. Зачем вилка, когда есть пальцы?

Одежда… Ну, одеждой это можно было назвать весьма условно, даже когда оно было новым и целым. Свободный корсаж, не стягивающий грудь, но не оставляющий ни малейшего шанса фантазии — все на виду, и легкие, почти невесомые широкие «шальвары», созданные скорее чтобы показать ноги, чем чтобы их укрыть. Будто мало этого — еще и с разрезами по бокам, чтобы уж совсем не приходилось ни о чем догадываться. Так сказать: товар — лицом. А поверх всего этого — черная плотная накидка, через которую не проникали даже лучи солнца, не то что нескромные взгляды. Ночью в ней было холодно, а днем — нестерпимо душно.

Мягкие остроносые тапочки без задников, очень удобные для ходьбы по коврам, во время их сумасшедшего бегства, конечно, пропали.

Кэти с сомнением оглядела свои ступни. Так она далеко не уйдет. Да и на лошади ехать не сможет. Невелико удовольствие — босая нога в стремени.

Уйдя в размышления, девушка не заметила, как задремала, разморенная благостным теплом.

Проснулась она внезапно, словно ее толкнули, и несколько мгновений не могла понять, откуда взялся этот внезапный страх, почти паника. Наконец сознание скинуло дрему, и Кэти сообразила, что слышит голоса. Совсем рядом. Грубые мужские голоса, низкий смех — их было много, и они приближались.

«Таких, как мы, здесь жгут на кострах…»

Кэти вскочила и торопливо огляделась. Тропинка уходила вниз и, круто поворачивая, терялась в зарослях тамариска. Не помня себя от страха, она неловко подхватила турка под мышки и поволокла прочь, не слишком заботясь об удобстве раненого. В другое время она бы в одиночку, наверное, даже не смогла приподнять крупного, тяжелого мужчину. Даже вдвоем с Лайлой это было нелегко. Но тут ужас упятерил ее силы, и Кэти почти кувырком скатилась вниз, в кусты, последним судорожным усилием подтягивая турка. Успеет ли подняться трава?