— Святой брат хочет сказать, что если человек помер в муках, он может в награду родиться лошадью, — прокомментировал Дерек, отдавая должное поданному блюду.

— Откуда у вас эта мерзость? — спросил Рик, — вы их что, коллекционируете? Садитесь, ээ?

— Брат Доминик, — помог монах, — нет, я не коллекционирую мерзость. Я ее перевожу. А вас я разыскиваю по просьбе вашей жены.

— Ирис? — у Рика мгновенно пропал аппетит. — Вы знаете, где она?

— Вы это тоже знаете, иначе вас бы здесь не было, — проговорил брат Доминик.

— Она?..

— Она в замке Святого Ангела. Пока жива.

— Что значит «пока»?

Доминик вздохнул и, понизив голос почти до шепота, произнес:

— Ваша жена вздумала добиться свободы, угрожая Его Святейшеству разоблачением некой тайны…

— Идиотка, — сказал Рик с раздражением и нежностью, — ее же придушат.

— Или отравят, — кивнул монах, — поэтому я здесь. Вы ведь собирались договориться с церковью?

— Насколько я понял, теперь этого лучше даже не пробовать.

— Верно. Ее угостят ядом с отсроченным действием, прежде чем передать вам. Она умрет раньше, чем корабль отчалит.

Рик стиснул нож так, что пальцы побелели, но внешне остался невозмутим.

— Значит, план номер два. Ее нужно выкрасть, — он повернулся к монаху. — Это возможно?

Доминик покачал головой:

— Отсюда вам не добраться до Рима. Сейчас по приказу Его Святейшества перекрывают все дороги. Порт тоже закроют. Я опередил курьера на час.

— Из-за кого такие меры предосторожности? — удивился Дерек.

— А ты не догадываешься, — буркнул Рик, — из-за нас с тобой. Мы ведь изрядно потрепали долгополых в море… Черт! Всегда знал, что недоделанное дело хуже, чем несделанное вообще. Надо было позволить им плыть своей дорогой и даже не смотреть в ту сторону. Да и мы тоже хороши, упустили пинас! А там была Ирис! Черти бы взяли Хамида вместе с его Аллахом и всеми гуриями! Надеюсь, там, в раю, они затрахают его до смерти.

— Как можно затрахать до смерти покойника?

— Не знаю. Но если есть способ, то гурии его должны знать.

— Остия, — тихо проговорил монах. Оба пирата мгновенно прекратили спор и с интересом уставились на него.

— Остия, — повторил он, — древние ворота Рима. Там вас искать не будут.

— Поясни? — коротко приказал Рик.

— Здесь хозяин — Папа, а там — герцог. Они не ладят. Герцог и не подумает исполнять приказы Папы, а если его люди и увидят вас случайно, то отвернутся.

— Это мысль, — Дерек на радостях хлопнул в ладоши, — я и сам думал об Остии. Оттуда до Рима рукой подать.

— Один вопрос, — Рик сдвинул брови, — тебе-то какая корысть помогать моей жене. Уж не влюбился ли ты в нее с первого взгляда?

— Убереги Господь! — воскликнул брат Доминик и торопливо перекрестился.

— Что так? — Рик почувствовал что-то вроде обиды.

— Вы не так меня поняли, — монах оттянул двумя пальцами ворот рясы, — я принял постриг. Мне женщин любить нельзя. Если только по-братски, а это неинтересно. А ваша супруга — очень красивая. И бесстрашная.

— Безголовая она, — буркнул Рик, — но это, к сожалению, не лечится. Ладно, что-то подсказывает мне, что чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Вы знаете место, где можно поговорить без лишних ушей, брат Доминик?

Монах пожал плечами:

— Вся Италия — место, где можно говорить без лишних ушей. Нужно только свернуть за угол. Идите за мной, господа.

— Не верю я этому долгополому, — сказал Дерек, не понижая голоса, — заведет он нас в ловушку.

— Не заведет. Иначе сам первый и погибнет.

— А если он хочет обрести мученический венец и попасть в рай? — возразил Дерек.

— Не получится, — неожиданно брат Доминик улыбнулся, — думаю, архангел Михаил не дурак, и любой, кто пытается крутить с вами, господа, проходит у него в списках как самоубийца.

Дерек замолчал, но, шагая по узенькой улочке вслед за монахом, руку демонстративно держал на рукояти пистолета.

* * *

Вторые сутки с неба, затянутого серой пеленой облаков, сыпались противные мелкие иголки дождя. Вечерело. Наверное, серп убывающего месяца уже показался в небесах, но разглядеть его не было никакой возможности. Кроны больших вязов не гнулись под ветром, и это было плохо — стояло полное безветрие, а значит, не было никакой надежды, что эту хмарь разнесет к утру… или хотя бы когда-нибудь.

Под копытами коня хлюпала грязь, и умное животное время от времени поворачивало рыжую морду к всаднику, словно спрашивало: «Долго еще?.. Что скажешь?»

— Да сказал бы, если бы знал, — пробормотал всадник, по самую шляпу укутанный в толстый плащ, — уж от тебя не скрыл бы, ты ведь не проболтаешься. Да только знаю я не больше, чем ты. Отправились они по этой дороге. На постоялом дворе ночевали, хозяйка в полном восторге от моей голубки. Еще бы… От нее все в восторге. Вот только куда она потерялась?

Конь помотал головой. Он тоже понятия не имел, куда девалась сестра Кармела. Да и откуда бы это знать коню?

Они оба устали: и конь, и всадник. Путь оказался долгим, дольше, чем планировалось, потому что все дороги почему-то оказались перегороженными заставами. Понаблюдав за одной такой, Ухо решил не тратить времени на выяснение причин, а просто обойти препятствие. Он торопился, а заставы, похоже, не пропускали никого ни с какими бумагами. Это было странно, но на странности сейчас не было времени.

Эту, последнюю заставу, обойти было нельзя. Вернее, конечно, можно, но пришлось бы сделать изрядный крюк и коня бросить. А конь мог здорово пригодиться. И поэтому Ухо решил все же попытаться прорваться в городок, где загадочно оборвался след его ученицы.

— Стоять! — Повелительный оклик принадлежал молодому пареньку лет двадцати. Если бы жизнь сложилась иначе, у Уха мог бы быть такой сын. Младший. А может быть, он и был, этот сын. Только Ухо об этом не знал.

— Стою, — добродушно проворчал он, останавливая коня, — а почему в город не пускают? У меня срочное дело.

— Вы с луны свалились, сэр? — вежливо осведомился молодой человек, судя по выговору — ирландец. — Город закрыт, и сюда не пускают ни по какому делу. Я удивляюсь, как вы миновали другие заставы. Вас должны были завернуть гораздо раньше.

— Так получилось, — пожал плечами Ухо, не вдаваясь в подробности, — но почему такой кордон?

— В городе холера, — коротко ответил парень на все вопросы разом.

Это был конец. В первые четверть часа Ухо еще надеялся, что это не так. Он попробовал лесть, обман, подкуп, шантаж, угрозы… Все напрасно. Страж был вежлив, но непреклонен. Сунувшись напролом, Ухо совершил грандиозную ошибку, и только беспокойство за Джованну могло его извинить. Холера — это вам не банальная контрабанда или какой-нибудь заговор, здесь все серьезно. Не впустят и не выпустят даже королевского курьера с какой угодно круглой печатью.

— Вам нужно вернуться, — сказал молодой офицер с сочувствием, но твердо.

Ухо осенило внезапно. Не иначе как снизошла благодать небесная! Ведь этот молодой офицер — ирландец, а значит, почти брат, хоть и подданный Британии.

— Вы католик? — спросил он.

— Да, сэр.

— Ну так помогите ради девы Марии!

И ворота открылись.

Город встретил Ухо темнотой, закрытыми дверями и удушающим запахом дыма, перца и ладана. На городской площади горели костры. Вокруг сидели люди в темных балахонах, с капюшонами, наброшенными на лица. Они смотрели на огонь сквозь прорези в плотной ткани и, видимо, следили за тем, чтобы костер не гас, время от времени подбрасывая в него топливо. В руках у одного из них Ухо заметил железный крюк и шатнулся от странной компании в ближайший переулок. Лоренцо сообразил, что напоролся на могильщиков, которые подбирали и хоронили трупы. Из короткой беседы с офицером у ворот Лоренцо узнал, что эти люди рискуют жизнью не за царствие небесное. Мэр обещал им имущество умерших и деньги от живых.

Если кто и знал что-то об эпидемии и ее жертвах, то только эти отчаянные ребята. Но слишком близко они стояли к смерти. Лоренцо решил, что будет искать Джованну среди мертвых только в том случае, если не найдет среди живых.

Переулок, куда он нырнул, спасаясь от собственных черных мыслей, был узок настолько, что крыши домов смыкались друг с другом, и если по нему вдруг попытался бы проехать экипаж, Уху пришлось бы срочно научиться летать, чтобы не быть раздавленным.

Дома и лавки стояли темные и закрытые наглухо. То тут, то там Ухо видел грубо намалеванные на воротах темные кресты — знак того, что здесь побывала болезнь и никого после себя не оставила. В одном из домов ворота были выбиты, а на перекладине болтался труп удавленной кошки. От запаха Лоренцо чуть не стошнило. Он спрятал голову поглубже, стараясь дышать сквозь шелковый платок. Где-то здесь должна была быть таверна с небольшой гостиницей, единственная в городе. Если Джованна жива, то она там.

Таверна отыскалась быстро. Ее не пропустил бы даже слепой и вдребезги пьяный: единственный на всей улице дом, где во всех окнах горел свет, двери стояли нараспашку и оттуда доносились нетрезвые голоса ребят, которых никакая холера не брала. Ухо прислушался.

«…Расцвечена вся рожица букетами из роз. Кыш-кыш, мы сейчас упадем!» — голосили гуляки. Да уж, песенка прямо в точку. Правда, не про холеру, а про чуму, но все равно близко.

В небольшом зале, за деревянным столом, уставленным кружками, среди горящих свечей пировала компания: с полдюжины мужчин самого разного вида и социального статуса — от зажиточного горожанина до нищего. Все они сидели рядом, как братья если не во Христе, то во дьяволе, кружки были полны, а глаза — темны, как и положено тем, кто видел смерть вблизи, и не просто видел, а поздоровался с ней за руку, почти обнялся. Рядом приткнулись две хмурые женщины. Они были растрепаны и грязны, словно их в этих самых платьях не раз валяли по полу, прямо тут, среди брошенных на пол костей и гуляющих тараканов. Трезвых в компании не было, ни одного. «Без приключений не обойтись», — подумал Ухо и оказался прав. Здоровенный детина в рубахе мастерового и кожаных штанах вразвалочку подошел к нему, разглядывая сощуренными глазами. Его борода воинственно топорщилась. В руках он держал две кружки. Ухо немедленно вспомнились наставления отца Урбино, пережившего холеру в Месине: «Не есть, не пить, не курить в очаге заражения…» Но детина уже подошел вплотную, и видно было, что между любовью и ненавистью у него в этом состоянии даже не шаг, а всего лишь поворот головы.

— Заходи, гость. Выпей за здравие Королевы Холеры, — пробасил он.

— Благодарю, но я очень тороплюсь, — попытался отвертеться Ухо.

— Куда это ты торопишься? — озадачился детина. — Ты, верно, не понял: здесь заканчиваются все дороги. Я тоже торопился. В Бри. Меня там невеста ждет, и стол свадебный уже накрыт. Бедная Сара, придется ей надеть черное вперед белого… — И неожиданно крупный мужчина всхлипнул, как обиженный малыш.

— Сочувствую, — буркнул Ухо без всякого сочувствия. История невезучего жениха его ни капли не разжалобила, и он постарался аккуратно обогнуть его вместе с кружками. Тот, видно, заподозрил неладное и сощурился еще больше.

— Брезгуешь? Рабочим человеком брезгуешь?

Дальше все было известно наперед: сейчас с ним попытаются затеять драку, если уж напоить не вышло, и ввосьмером на одного (вряд ли девицы останутся в стороне, не то воспитание) раскатают по деревянному полу в русский блин.

Хвала Господу, Ухо не был францисканцем и не давал обета любить ближнего, даже если тот пьян и агрессивен, как ландскнехт.

Коротко, почти без замаха, он сунул кулак под ребра мастерового. Тот хлопнул глазами и осел на пол, хватая воздух ртом, как вытащенная из воды рыба. Пойло, естественно, разлилось.

Звук послужил сигналом для пьяной компании. Они побросали свои занятия и, словно по команде, обернулись к Уху. Среди этих ребят тоже не было францисканцев.

Ухо перескочил через детину и взлетел по лестнице на шесть ступеней. Обеспечив себе обзор и простор, он вытащил из-под плаща шпагу и пистолет. Пистолет зажал в левой.

— Первому, кто сунется, свинец в голову, остальным — сталь в живот, — объявил Ухо.

— Да ты чего, мужик, — искренне удивился предводитель этой компании, судя по одежде — купец, — мы же от чистого сердца!

— Я тоже, — коротко отозвался Ухо.

— Да ты кто, такой шустрый? — вполне добродушно поинтересовался купец.

— Князь Лоренцо да Манчина, — бросил Ухо просто из любопытства, чтобы посмотреть, что будет.

Титул не произвел впечатления. Подумаешь, князь. Да хоть епископ, кого это тут волнует? А вот имя…

— Итальянец?! Да еще из Манчины, — купец аж привстал, — каким ветром тебя сюда занесло, князь?

— Попутным, — буркнул Ухо, пряча пистолет, но шпагу на всякий случай держа на виду, — а что?

— Да что с того, что он итальянец, да еще из этой, как его… Мантуи? — переспросил купца его товарищ по столу.

— Этот парень должен знать о холере все, — догадался самый молодой из них, подмастерье или студент, — десять лет назад они мерли от нее как мухи. Но потом все-таки как-то остановили заразу.

Шестнадцать пар глаз уставились на Ухо с неясной пока надеждой.

— Что делать-то надо? — оформил вопрос купец.

— Молиться, — буркнул Ухо, пряча и шпагу, — а еще — руки мыть как можно чаще. И все остальное тоже мыть. Кипяченой водой.

Первая дверь оказалась заперта снаружи. Вторая — выбита. На полу валялись какие-то вещи, пахло кислым вином. Третья дверь тоже была заперта, но изнутри. На нетерпеливый стук Уха отозвался голос… и этот голос был знаком ему! Еще как знаком.

— Открой, это я, — крикнул он.

Скрипнул дверной засов.

С замершим сердцем Ухо шагнул в полутемную комнату, в которой стоял плотный запах горящего ладана. И немедленно остановился. Тонкая рука Джованны загородила ему путь, выставив между собой и Лоренцо плошку с горящими травами. Ухо с тревогой вгляделся в лицо женщины и облегченно перевел дух. Оно было худым, но не желтым. Ни малейших следов болезни.

— Тебе нельзя здесь быть, — проговорила Джованна. В ее глазах стояли слезы и страх, но сквозь них, словно солнце сквозь плотные облака, сияла улыбка.

— Я уже здесь, — просто сказал Ухо и отвел огненную преграду между собой и женщиной.

Она быстро замотала головой, пытаясь отстраниться:

— Нет, нет, — разобрал Ухо, — не подходи близко. Возможно, я уже заражена…

— Боишься? — прямо спросил он. Джованна кивнула. От мэтра у нее секретов не было.

Ухо мягко улыбнулся.

— Давай бояться вместе, — предложил он, шагнул к женщине и крепко обнял ее, прижимая к себе.

— Сумасшедший, — прошептала она и с облегчением расплакалась.

* * *

Кэти проснулась очень рано, солнце, наверное, только начало золотить крыши. В комнате, за плотно задернутыми шторами, стоял полумрак, и даже сохранялись остатки ночной прохлады, хотя то, что день будет опять жарким, уже чувствовалось. Все тело казалось легким, но каким-то ленивым.

«Я могу летать как облако, — подумала Кэти, — но не хочу…»

Спящий рядом мужчина дышал глубоко и ровно. Кэти покосилась на него со смешанным чувством удивления и опаски. Эта ночь оставила у нее странное впечатление. Сначала Санто был нежен, почти робок. А потом словно сорвался с цепи. Похоже, «капатаз» не знал женщин годами. И как он выдерживал при его-то темпераменте, да при здешнем солнышке? Железный человек.

Внезапно мужчина открыл глаза. Сна в них не было.

Он встретился взглядом с молодой женщиной и, Кэти была готова поклясться, — смутился. Похоже, то, что произошло между ними, показалось странным не только ей.

— Как ты? — тихо спросил он. — я тебя не напугал?

— Немного, — кивнула Кэти, — но это было… освежающе.

Санто улыбнулся, взял ее за руку. Несильно сжал. Шевелиться не хотелось. Но мысли беспокойно толкались в голове, норовя прыгнуть на язык и нарушить идиллию утреннего пробуждения, и Кэти поняла, что долго не удержится.

— Я подумала, — произнесла она, глядя прямо в глаза любовника, — если ваш король так вам мешает, может быть, нужно его просто отвлечь?

— Отвлечь? — удивился Санто. — Чем?

— Войной, — ответила Кэти так, словно это само собой разумелось и слово это в устах хорошенькой женщины после ночи любви было вполне уместным.

Брови Санто вопросительно шевельнулись. Кэти пояснила:

— Ведь Испания и Франция союзники. Если Франция начнет войну с Англией, то Филиппу будет не до того, чтобы ловить тебя.

— Ну, наверное, — Санто улыбнулся и откинулся на подушки, глядя в потолок. Руку ее он так и не выпустил, и это было приятно. — Но для войны нужна серьезная причина.

— Кто тебе сказал, что ее нет? — Кэти потянулась к своей одежде, в страшном беспорядке сброшенной прямо на пол. На секунду ее обдало ледяным ужасом, ей показалось, что письмо пропало. Но оно было здесь, в потайном кармашке, который Кэти подшила сама, когда господин Мехраб распорядился выдать ей иголки и нитки.

— Что это? — спросил Санто, проглядывая глазами потертый, намокший, местами слегка порванный, но все еще читаемый листок бумаги. Лицо его изменилось мгновенно: нежность ушла, словно ее смыло волной холода. Взгляд стал цепким и внимательным.

— Это письмо принца Вильгельма Оранского английским заговорщикам с согласием занять престол Британии, — просто ответила Кэти. У нее было время подумать и разгадать эту загадку.

— Но откуда оно у тебя?

— От мужа. Я его украла.

Санто привстал на локте, пристально вглядываясь в юное лицо Кэти.

— Украла для Черного Папы? — спросил он.

— Ну… выходит, что для тебя, — обтекаемо ответила женщина.

Одеяло мгновенно оказалось отброшено. Санто вскочил. Рубашка, панталоны, камзол, сапоги, перевязь…

— Я должен спешить, — он обернулся к Кэти, — в Севилью ехать нет времени. Придется действовать самому. Письмо нужно доставить по адресу и чем быстрее, тем лучше.

— Мы еще увидимся? — спросила Кэти.

Санто обернулся к ней почти у самых дверей.

— Кто знает? Но если наши дороги снова сойдутся, я буду счастлив. Очень счастлив. — Теплая улыбка на миг показалась в глазах и снова спряталась. Санто ушел. Ушел насовсем.

Кэти еще некоторое время слышала его шаги в зале, голос, отдающий распоряжения на испанском языке, потом раздался стук копыт по плитам. А потом ушли и звуки, и она осталась одна.

«Утопиться, что ли? — невесело подумалось ей. — Или все же сначала позавтракать?»

Через минуту в спальню вошла пожилая испанка, закутанная во все черное. Она внесла поднос, от которого пахло так аппетитно, что вопрос решился в пользу завтрака.

— Господин сказать дать тебе тысячу эскуди, коня и провожатого куда ты пожелать, — произнесла испанка на очень плохом французском и поджала губы, демонстрируя крайнее неодобрение. К кому оно относилось, к лежавшей на постели молодой женщине или к господину, который вздумал так щедро оплатить ее ночные «услуги»? Кэти хихикнула. Похоже, ее приняли за одну из тех дам, о которых в свете говорили не иначе как шепотом, с осуждением и глубоко спрятанной завистью.

— А тысяча — это много? — поинтересовалась она, между делом расправляясь с завтраком. — На приличные платья хватит?

— Платья? — фыркнула испанка. — Хватит купить земля и пара коров. Или внести в монастырь…

— Вот уж спасибо, не нужно, — Кэти потянулась, как довольная кошка, — ни коров, ни монастыря. Обойдусь как-нибудь. А провожатый — это хорошо. Пусть после завтрака проводит меня к модистке. Есть здесь приличная модная лавка? Я плохо знаю Кордову.