— Как календарь.

— Харди арестован, — растерянно повторил Нортон, — но почему?

— Бог мой, Альфред, неужели твои капитаны промышляют контрабандой? — воскликнул Бикфорд-старший, к которому наконец вернулся дар речи. Нортон заметил, что Адам ни на йоту не усомнился в словах приемного сына.

— Боюсь, отец, дело тут не в контрабанде. — Родерик обвел обоих джентльменов серьезным взглядом. — Контрабандисты не сжигают судовой журнал на глазах у изумленной публики, рискуя вызвать законное любопытство властей. Бриг «Синий цветок» неоднократно совершал рейсы из Англии в Голландию. Конечно, эти рейсы могли быть исключительно коммерческими, но на месте судьи я бы первым делом задал себе вопрос: зачем уничтожать судовой журнал, если тебе нечего скрывать и твой рейс преследовал вполне невинные цели? Думаю, я бы не слишком долго искал ответ.

В молчании, воцарившемся вслед за этими словами, стало слышно, как жужжит большая муха, залетевшая в окно кабинета. Пригретая уходящим теплом она, видимо, решила, что вернулось лето. Нортон смотрел на нее как зачарованный.

— Полагаю, это сообщение ставит крест на вашем «индийском» проекте, — произнес Бикфорд-младший. — Что бы там не произошло с вашим капитаном, до выяснения всех обстоятельств дела ни один ваш корабль не покинет пределов Англии. Это — распоряжение виконта Каслри.

Адам стремительно повернулся к приятелю:

— Во что вы хотели меня впутать, Альфред? — сдавленно спросил он. Глаза его нехорошо сощурились, пряча холодное бешенство.

Нортон ничего не слышал. Он сидел неподвижно, уронив лицо в ладони.

— Я погиб, — едва слышно произнес он, — все кончено.

— Ну, я бы не стал так оценивать ваше положение.

Оба пожилых джентльмена посмотрели на Родерика одновременно и с одинаковым вопросительным выражением в глазах. Как не странен был миг, но Родерик позволил себе улыбнуться.

— Судовой журнал уничтожен, — повторил он, — Мак-Кент будет молчать даже под пыткой. А за домыслы и подозрения у нас, слава Всевышнему, не вешают. Если арестом вашего капитана все закончится, думаю, самая большая неприятность, которая вас ждет, это разорение от приостановки торговых операций. Бедность, конечно, вещь не слишком приятная, но лучше, чем эшафот.

Альфред Нортон поднялся из кресла, повернул голову и встретил тяжелый взгляд Адама.

— Мне не стоило приходить сюда, — тихо проговорил он, — меня извиняет лишь незнание последних событий. Больше я не потревожу вас, Адам. И вас, господин Родерик. Пойду обрадую дочь. Ее свадьба, скорее всего, отменяется.

Нортон не успел сделать и шагу.

— Как? — выстрелил голос Родерика, — разве ваша дочь еще не замужем? Я видел ее на балу у лорда Хэя и решил, поскольку ее сопровождал мужчина, а не компаньонка…

— Ирис — не аристократка. К тому же это был домашний бал Сесила, и мы с милордом Эльсвиком решили, что некоторое нарушение условностей нам простят, — пояснил Нортон, — и… и… я понятия не имел, что вы знакомы с моей дочерью.

Отец и сын переглянулись. Этот обмен взглядами был настолько мимолетным, что гость, погруженный в себя, ничего не заметил.

— У вас есть шанс отправить корабли в Индию, — проговорил Родерик медленно и веско. Впрочем, такой тон был излишен, Нортон и так ловил каждое слово.

— Ваши корабли выйдут в море, подняв личный вымпел семьи Бикфорд… — И, так как гость все еще смотрел на него непонимающим взглядом, Родерик пояснил: — Если ваша дочь станет моей женой. А ваши корабли отойдут к нам, как ее приданое.

Кадык Бикфорда-старшего судорожно дернулся. Он смотрел на сына во все глаза, потрясенный не столько долгожданной женитьбой, сколько бесцеремонностью, с которой приемыш только что за одно мгновение ограбил до нитки его старинного приятеля и увеличил состояние семьи в полтора раза. Пожалуй, с выбором наследника он не ошибся. С ним компании не грозило банкротство. Адам Бикфорд поймал себя на том, что восхищается сыном.

— Девушка помолвлена, — только и нашелся он, — не шокируем ли мы ее таким предложением?

— Девушка будет шокирована больше, если окажется в тюрьме по обвинению в государственной измене, — бросил Родерик, к которому опять вернулся его скучающий тон. — В моих силах избавить от крупных неприятностей ее — и вас, господин Нортон. И если вы боитесь разговора с дочерью, я готов взять эту миссию на себя.

Когда Нортон ушел, в кабинете Бикфорда довольно долго стояло молчание. Бакфорд-старший задумчиво смотрел прямо перед собой. Родерик не шевелился. Потом отец позвонил в колокольчик и приказал принести чай.

— Это большой риск, — заметил он перед чаем, наливая немного молока в большую чашку, чтобы тонкий фарфор не дал трещину. — Ты уверен, что опала, в которую попали Нортоны, не распространится на нас?

— Уверен, что распространится, — спокойно произнес Родерик. — Поэтому тебе, отец, нужно на время уехать из страны. Лучше всего — в колонии.

— Не понимаю…

— Ты всегда доверял мне, — напомнил Родерик, — даже тогда, когда я рассказал тебе историю, которой не поверил бы никто другой. Я тогда был потрясен этим. Честно говоря, я до сих пор удивляюсь.

— То, что ты «провалился» сюда из будущего? — переспросил Адам, — Господь может творить чудеса, которые мы не можем не то что повторить, но и осмыслить. Это так. У тебя был прямой и честный взгляд. И потом… ты знал то, чего не может знать никто, и не знал многих вещей, которые обязан был знать любой мальчишка. Я поверил тебе… и верю сейчас. Что ты задумал?

— Там, у себя… я получил хорошее образование. В курс обучения входила история.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Дни Якова Стюарта сочтены. Власть возьмут принц Вильгельм и Мария. И нам нужно подсуетиться, чтобы оказаться на стороне победителей.

— Это невозможно, — в безмерном удивлении проговорил Адам Бикфорд, — ты уверен?

— На сто процентов. Верь мне, отец. Как всегда верил. Ты об этом не пожалеешь, обещаю.

— А как же ты? Ты тоже отправишься в колонии?

— У меня еще есть здесь дела, — уклончиво ответил Родерик, сделав первый глоток из своей чашки.

— Тот странный человек на балу? — догадался Адам. — Сынок… лучше бы тебе с ним больше не встречаться.

— Ты что-то знаешь? — быстро спросил Родерик, внимательно взглянув на приемного отца.

Адам покачал головой.

— Разве что догадываюсь.

— Не поделишься?

— Если б я знал точно… Мои догадки слишком абстрактны, а твоя жизнь и в самом деле в опасности, и это очень конкретно. Прими совет старшего — уезжай. Так будет лучше для всех.

— Уехать — и не узнать, за что меня хотели убить? Шутишь?

— Отговаривать тебя бесполезно, — вздохнул Адам.

— Вот и не отговаривай. Пей свой чай. Я знаю, что делаю. Не беспокойся обо мне, отец.

* * *

Родерик в задумчивости спускался по лестнице, когда его окликнул знакомый голос:

— Милорд.

Ну вот, подумал Рик, еще на прошлой неделе был просто господин. Герцог и даже король могут пренебречь титулами, но чтобы это сделал лондонский лакей — свет должен перевернуться. Теперь быть ему милордом до страшного суда.

— Я слушаю, Лукас.

— Милорд, — лакей был уже немолод и, как смутно припоминал Рик, служил здесь уже второй десяток лет. Во всяком случае, Лукас появился в этом доме раньше, чем он, — думаю, что я мог бы немного прояснить для вас ситуацию.

— Какую ситуацию? — не понял Рик.

— Тот человек, который пытается вас убить… Он еще сказал, что вы виновны в смерти какой-то женщины.

Рик мгновенно развернулся на три румба. И скучающее выражение лица слетело, и глаза вспыхнули.

— А ты откуда об этом знаешь?

Лакей, казалось, смутился.

— Прислугу обычно не замечают, милорд, — поделился он, — думаю, в тот вечер и ваш отец, и господин министр, лорд Хэй, были абсолютно уверены, что они одни, и их разговора никто не слышит. А чай и сигары появляются в кабинете сами по себе.

Рик усмехнулся.

— Продолжай, — поощрил он лакея и достал пятифунтовый билет. Лукас стрельнул по нему глазами и тут же перевел взгляд на господина Бикфорда. Но заметно приободрился.

— Думаю, речь идет о той девушке, которую повесили лет семь назад… или пять? По доносу вашего отца.

— По доносу Адама? — изумился Рик. — Уверен, что это полнейшая чушь. Зачем отцу писать доносы?

— Чтобы спасти вашу жизнь.

— Постой, — Рик задумался, — женщина… Это, часом, не Мишель Эктон?

— Имени я не знаю, — сказал лакей, — но повесили ее за шпионаж в пользу Франции. Так сказал Сесил.

— Значит, не она. Мишель не повесили, она сбежала…

— Вам сказал об этом отец? — спросил Лукас. — Простите, милорд. Он очень огорчался в тот день, что пришлось впервые в жизни обмануть сына.

…Вот, значит, как. Спасибо, папа. Коммерция и в самом деле жесткая вещь, куда жестче, чем война. И ты хотел уберечь меня от ее самой жесткой и неприглядной стороны. Создать иллюзию, что наше предательство никому не повредило. И все эти годы ты один нес этот груз. Очень великодушно. Я ведь и в самом деле был готов умереть тогда. Не за эту продувную дамочку, конечно, а просто за то, чтобы остаться порядочным человеком. И вот результат — я стал подлецом, и все равно умру. Может быть, это означает, что Бог все-таки есть?

* * *

Ирис держала перед глазами плотный лист бумаги, принесенный курьером, и внимательно изучала его содержимое.

«…4 бочки говядины, 4 большие бочки свинины, 4 бочонка сала, 12 бушелей крупы, 68 малых бочонков масла, 3 больших бочонка уксуса, 7 больших бочек пива, 6 лошадиных голов, 2 ящика мыла, 12 ящиков свечей, 6 рулонов парусины для подвесных коек, 3 кожаные шкуры…»

— Этого не хватит, — она с досадой отбросила письмо на столик и сцепила руки в замок, — не хватит, тут и думать не о чем. Для продолжительного плавания продовольствия нужно раза в полтора больше, как минимум.

— Прикажете загрузить больше? — спросил молодой человек, почти мальчик, который доставил письмо и теперь переминался с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. Паренек был изрядно удивлен тем, что его провели в будуар и что делом снаряжения корабля, на котором он впервые должен был выйти в море, занимается женщина.

— А смысл? Солонина протухнет, а в галетах заведутся долгоносики. Необходимо продумать маршрут так, чтобы «Черная Леди» могла зайти в какой-нибудь дружеский порт для пополнения запасов продовольствия.

— Передать это капитану?

— Что? — удивилась Ирис. — А, нет, Дуглас, не нужно. Я все ему напишу. Ты посиди в холле, конверт тебе принесут.

Она присела к столу, а Дуглас, коротко кивнув головой, немедленно исчез.

Мэри, пристроившаяся в углу с пяльцами, старательно накладывала мелкие, ровные стежки. Перед ней в корзинке лежали несколько катушек с розовым, красным, зеленым и белым шелком. Мэри изо всех сила старалась стать незаметной, даже дышать бесшумно. Несколько минут назад в этой комнате громыхнул грозовой разряд, и отзвукам его предстояло блуждать по бальным залам, кабинетам, будуарам и лакейским еще не одну неделю. Мэри ни за что на свете не согласилась бы пропустить такое!

После года помолвки мисс Нортон решительно отказала в своей руке милорду, графу Эльсвику. Это был грандиозный скандал, и ее отец еще не знал о нем. Расчетливо Ирис выбрала время, когда Альфред уехал в Сити, пригласила Джорджа и в присутствии двух свидетелей, его кузины Мелани и Мэри Мод, объявила о своем решении. Для отца это был удар в спину. Но не Ирис первая начала эту унизительную войну.

— Складывай вещи, Мэри, — приказала хозяйка, спокойная, как мраморная Афродита в холле Нортон-хауса, — мы уезжаем через час.

— В Уэрствуд? — рискнула спросить горничная. Хозяйка медленно покачала головой.

— Немного дальше. Как только будет готов экипаж, скажешь мне.

Ирис взяла второй лист, гораздо более тонкой и дорогой бумаги, обмакнула перо в чернильницу и быстро написала:

«Дорогая Кэти,

Возможно, мне придется уехать, не прощаясь. Я знаю, твое великодушное сердце не будет таить на меня обиды. Ты одна — хранительница моей тайны. Умоляю: отец будет сердиться — молчи! Джордж будет умолять — молчи! Миссис Бэрт будет любопытствовать — молчи! Тебе одной доверен ключ от моей свободы, и я не прощу, если к нему прикоснется другая рука!

Твоя Ирис».

Присыпав письмо песком, девушка написала адрес: Риджент-стрит, собственный дом, баронессе де Сервьер.

За это время Джордж Эльсвик дважды подходил к дверям и требовал объяснений, но Мэри, скрывая за напускным сочувствием преступную радость, неизменно отвечала, что хозяйка не принимает.

Дом покинули два лакея с поручениями от мисс Нортон. Появились дорожные саквояжи.

Чтобы не мешать слугам, Ирис удалилась в спальню и там долго вертела большой глобус, приобретенный в магазине Стокера, куда дамы обычно не заходили. Ирис помнила, как был удивлен приказчик. Она велела позвать хозяина и отдала некоторые дополнительные распоряжения. Мистер Стокер не удивлялся. Его вообще мало что могло удивить в этой жизни. Он давно растерял все иллюзии, что было совершенно понятно из заломленной цены. Ирис заплатила, не торгуясь.

Голубые пятна морей и рыжие точки островов завораживали девушку тайной прелестью диковинных названий и тем, что будили воспоминания, которыми она ни с кем не делилась.

Теперь нужно было дождаться отца.

Скандала она не боялась. Он был ей нужен, этот скандал. Громкий скандал вокруг ее имени был единственным способом сообщить, что она свободна. Послать весть тому, кто год назад исчез из ее жизни, оставив вместо адреса обещание, что она его больше никогда не увидит.

Она не заметила, когда и как удалилась Мэри. Просто почувствовала, что в комнате что-то изменилось. Ирис подняла голову.

На пороге стоял отец. Он был бледен.

Крупные капли дождя стекали по лицу за ворот камзола.

— Что-то случилось? — испугалась дочь.

— Джордж сообщил мне, что ты расторгла помолвку.

Ирис встала.

— Он сказал правду, и если дело только в этом…

— Проклятье! Об этом кто-нибудь знает, кроме Джорджа и Мэри?

— Мелани Блейкни, а это значит — весь свет и его окрестности, — Ирис пожала плечами, — не вижу смысла это скрывать. Я приняла решение, и менять его не собираюсь.

— Проклятье, — глухо повторил Нортон, — ты поторопилась.

Он выглядел таким потерянным, что Ирис почувствовала себя виноватой.

— Напротив, я слишком долго медлила, — возразила она.

— Если бы ты помедлила еще хотя бы часа два!

— Да что случилось?! — перебила она.

Альфред Нортон опустился на короткий диван.

— Мэри! — крикнул он. Горничная бесшумно выросла на пороге. — Принеси мне снизу бутылку сидра и бокал. И исчезни.

— Я так надеялся на Джорджа Эльсвика, — проговорил он, после довольно долгого молчания, — вы знаете друг друга с детства. Мальчишка, конечно, не подарок, но он благороден, добр и любит тебя. Со временем ты бы привыкла к нему и привязалась, научившись ценить то, что имеешь. Так и совершается большинство браков… И некоторые из них оказываются вполне удачными, ну а другие… Во всяком случае, я бы не боялся за тебя так, как боюсь теперь.

Ирис ждала пояснений, но вместо этого отец вдруг спросил:

— Ты знакома с Родериком Бикфордом?

— Родерик Бикфорд? — Ирис добросовестно перебрала всех знакомых и покачала головой. — Я знаю Адама Бикфорда. Родерик — его родственник?

— Сын, — коротко отозвался отец.

Альфред Нортон сдавленно выругался, наполнил вином высокий бокал и сделал из него изрядный глоток.

— Если уж выбирать из двух зол, то я бы предпочел Джорджа.

— Так этот Родерик — еще один претендент на мою руку? — поняла Ирис. — Откуда он взялся?

— Этого никто не знает, — последовал странный неуверенный ответ. — Адам усыновил его… несколько лет назад. Я, право, не уверен, что хочу знать, где он его нашел. Может быть, такие выводятся из крокодильих яиц.

Ирис невольно улыбнулась.

— Если ты шутишь, значит, не все так плохо. Скажи же, в какой форме я должна отказать мистеру Бикфорду? Сказать «нет» вежливо или твердо?

— Боюсь, — отец так сцепил кисти рук, что хрустнули пальцы, — тебе придется сказать «да». — И, не дав ей возможности возразить, быстро договорил: — Харди арестован. Торговые операции приостановлены личным распоряжением секретаря министра. Возможно, меня тоже вскоре ждет арест. Королевское правосудие оставит тебя без гроша… это в том случае, если не решит, что ты тоже виновна.

— Успокойся, — резкий тон дочери отрезвил Альфреда.

— Пока ты еще не в Ньюгейте, — произнесла она, — и, даст Бог, так все и останется. Харди будет молчать. А тебе… тебе нужно немедленно исчезнуть.

— Исчезнуть? — Нортон горько рассмеялся. — Предлагаешь спрятаться в Уэрствуде? В Италии? В Вест-Индии? Если я понадоблюсь королевскому правосудию, меня найдут и в Африке.

— Тебе нужно бежать в Голландию, — последовал быстрый и четкий ответ. — Люди принца Оранского тебя никогда не найдут. Потому что искать не будут.

— Но… как, девочка? — воспрянув было духом, отец снова поник. — У меня же нет ни корабля, ни денег.

— У тебя есть и то и другое, — возразила дочь и, загадочно улыбаясь, предложила: — Подойди сюда.

Под изумленным взглядом Альфреда Нортона лопнула кора земли, и глобус распался на две половины.

— Здесь необработанных изумрудов на десять тысяч фунтов, — вполголоса сообщила Ирис. — В Дувре ты найдешь шхуну «Черная Леди». Ты ни с чем ее не спутаешь, она — родная сестра затонувшей «Полярной Звезды». Капитана зовут Гордон. Скажешь ему девичью фамилию Кэти, и он отвезет тебя куда прикажешь. Хоть в преисподнюю.

— Но… это богатство раджи… откуда? — только и смог произнеси Альфред, не отрывая взгляда от кучки неровных серых камней.

— Думаю, уже нет смысла скрывать. — Ирис решительно выгребла камни и со стуком захлопнула глобус. — Мы с Кэти готовили мой побег. На тот случай, если ты заупрямишься и решишь тащить меня к венцу силой. А деньги… Это — долгая история. Они принадлежат мне по праву. И если с помощью этих камешков я спасу тебя, это будет самое лучшее вложение капитала.

— Побег из-под венца? — задумчиво повторил Альфред Нортон, медленно поворачивая в коротких пальцах пустой бокал. — Узнай я об этом при других обстоятельствах, ты, моя дорогая, неделю просидела бы на чердаке на хлебе и воде… Но сейчас я могу сказать только одно: у нас с Адамом выросли умные дети.

— Так ты согласен?

Альфред покачал головой, грустно улыбаясь своей чересчур предприимчивой дочери.

— Но почему?!

— По той же причине, что и ты. Есть человек, которому корабль и деньги понадобятся больше, чем нам. Семью Нортонов никогда не называли образцом добродетели. У нас много недостатков. Но вряд ли кто-нибудь из Нортонов способен оставить друга в беде. Ни ты, ни я не простим себе, если Харди повесят за измену, которой он не совершал.

— Но это значит… — Ирис запнулась.

— Тебе придется принять предложение младшего Бикфорда, — договорил отец, и в его голосе проскользнули знакомые жесткие нотки. — Я же тебе сказал — ты поторопилась. Джоржду Эльсвику я бы отдал тебя с легким сердцем.

Ирис еще пыталась осмыслить жестокий удар, когда в комнате, как бесплотная тень, появилась Мэри. И тут же вышла. На серебряном подносе лежало письмо.

Ирис осмотрела его. Печать ей ни о чем не говорила. Она торопливо вскрыла конверт.