«Мисс Нортон, — гласило таинственное послание, — однажды Вы сказали мне, что доверяете слепо и беспредельно. И я ни разу не обманул Вашего доверия.

Возможно, я прошу слишком многого, но я не прошу больше того, что абсолютно необходимо: доверьтесь мне еще раз. Не отвергайте руку Бикфорда. Это рука друга. И — ваш единственный шанс уцелеть.

Искренне Ваш Д. Р.»

Заметив, как побледнела дочь, Нортон потянулся к письму, но Ирис машинально отвела руку.

— Мэри! — крикнула она.

Горничная появилась мгновенно, словно ждала под дверью. Впрочем, скорее всего, так и было.

— Кто доставил письмо?

— Посыльный, — ответила девушка, пряча руки под передник. В доме явно творилось что-то странное. Мэри никак не могла решить для себя, к добру это или к худу, и от этого страшно волновалась.

— Он еще здесь?

— Нет, он ушел. Сказал, что ответ не нужен.

— Как он выглядел?

— Обычный лакей…

— В чьей ливрее, — теряя терпение, крикнула Ирис.

— Да откуда ж я знаю, госпожа? — удивилась Мэри. — На улице-то дождь какой! Он в плаще был, под ним ливреи не видно.

— Тогда почему ты, ослица, решила, что это лакей?

— А кто же еще мог принести письмо, — резонно возразила Мэри, — не епископ же?

— Уйди с глаз долой, — махнула рукой хозяйка и буквально упала на диванчик, который до этого проминал Нортон.

— Что это? — спросил отец, — почему ты так разволновалась?

— Это… Это — в некотором роде мой неоплаченный вексель, — одними губами ответила Ирис, — и сейчас его требуют к оплате. Что ж… Еще никто не сказал, что Нортоны забывают свои долги. Я принимаю предложение Родерика Бикфорда и выйду за него замуж в любой день, который он назначит. Но видеть его до свадьбы я не желаю, и это — мое последнее слово!

Едва Альфред Нортон вышел, Ирис снова торопливо развернула письмо, надеясь найти постскриптум или какие-нибудь знаки и указания, которые она в спешке и волнении проглядела. Почерк был определенно тот самый: крупный и четкий, с округлыми буквами и аккуратно расставленными знаками препинания. Ирис насмотрелась на него, разглядывая пометки, сделанные капитаном Риком на карте. А упоминание о том, давнем разговоре, которому не было свидетелей, не оставляло места сомнению. Письмо было и в самом деле от него. Но никаких дополнительных значков девушка не обнаружила.

Он был рядом, следил за ней, знал каждое движение, каждое слово… А ей не удалось заметить его даже мельком.

«Люцифер», — вспомнила Ирис и торопливо перекрестилась.

* * *

Молодой офицер пришел в себя среди ночи.

Первым ощущением была тяжесть во всем теле и неприятная сухость во рту. Осторожно Дадли открыл глаза и в первое мгновение не увидел ничего, кроме плотного темно-синего полога и огонька, слабо желтевшего во тьме.

Питер осторожно осмотрелся. Он лежал на широкой кровати, сделанной, должно быть, во времена Ричарда Третьего, Это громоздкое сооружении оказалось неожиданно удобным. До подбородка граф был укрыт легким, но теплым одеялом. В спальне было довольно прохладно и, видимо, поэтому в ногах Питера лежала бутыль с горячей водой.

Дадли повернул голову. Огонек свечи раздвоился, заплясал, но вскоре вновь обрел привычные очертания.

Свеча в массивном бронзовом подсвечнике стояла на низком круглом столике у кровати. Рядом лежала раскрытая книга… Или, скорее, тетрадь. Потому что, присмотревшись, Дадли заметил, что страницы заложены пером, а рядом стоит пузатая чернильница. А еще — приземистый графин с толстыми стенками. Жидкость в нем была прозрачной и бесцветной.

В изголовье, на стуле, сидела женщина и, опустив голову, дремала.

Дадли невольно поежился. Хорошо, что он увидел сиделку после того, как разобрался со своим состоянием. Иначе Питер неминуемо решил бы, что помер и находится в раю. Поскольку ничем иным кроме ангела эта светловолосая женщина быть не могла. Но Дадли знал ее. Вернее, «знал» — не то слово. Встречал в свете. Эта нежная сильфида вместе со своим безобразным старым супругом стали сенсацией сезона.

Дадли попытался привстать, но проклятая кровать скрипнула, и женщина тотчас проснулась.

Глаза их встретились.

Дадли показалось, что он заглянул в глубокий темный колодец, в котором отражаются звезды, но не видно дна.

— Как вы себя чувствуете? — тихо спросила женщина. В ее улыбке не хватало тепла, но Дадли этого и не ждал.

— Спасибо, — произнес он не своим, скрипучим голосом, — я чувствую себя вполне хорошо. Только очень хочется пить. Если Ваше Светлейшее Сиятельство не затруднит прислать кого-нибудь…

— Зовите меня Джованна, — мягко перебила его женщина. Невесомая рука легла на лоб Дадли, и Питер подумал, что для живой женщины пальцы ее слишком холодны.

— Вы сможете приподняться? Я подсуну вам под спину еще одну подушку. Уже очень поздно, и я не хочу будить слуг. — В руке княгини появился бокал с водой, и Дадли, потрясенный, сообразил, что она собирается его поить!

— Ради Всевышнего, я справлюсь сам, — он торопливо сел на постели, борясь с головокружением. Предложенную воду Питер выпил двумя торопливыми глотками, но все же успел ощутить какой-то посторонний привкус. Что-то отдаленно похожее на мяту.

Сухость во рту прошла, но головокружение осталось, и, чтобы не смотреть на плывущие перед глазами предметы, Дадли прикрыл глаза.

— Может быть, ляжете? — предложила княгиня.

— Где я? — наконец сообразил спросить Питер. — И что со мной?

— Вы у друзей, — мягко ответила Джованна, осторожно принимая бокал, — в моем доме. У вас была тяжелая лихорадка, и мы опасались за вашу жизнь. Сейчас вы идете на поправку.

— Но как я оказался здесь? — Дадли сделал над собой усилие, открыл глаза, сосредоточился, подождал пока предметы не прекратят свистопляску и оглядел комнату и итальянскую княгиню, которая прекрасно говорила по-английски и сама ухаживала за больным гостем.

На лицо женщины набежала тень.

— Боюсь, это вина моего грума. И отчасти моя. Вас сбили мои лошади. Но, граф, право же, вам следовало быть осмотрительнее. Вы шли точно во сне.

Ее голос, негромкий, мягкий, участливый, накатывал, как морские волны на песчаный пляж, и Питер почувствовал сонливость. Он опустился на подушки и спустя мгновение уже спал. Но сон его был нервным и беспокойным. Несколько раз с губ молодого офицера срывались стоны, слова и целые фразы.

Женщина повела себя несколько странно для сиделки. Едва Питер закрыл глаза, она аккуратно открыла тетрадь и обмакнула перо в чернильницу.

Ближе к утру, когда малиновый отблеск рассвета пробился сквозь плотные шторы и лег на бледные щеки усталой женщины, подарив им нежный румянец, в комнату без стука вошел Лоренцо. Он быстро, но очень внимательно проглядел несколько исписанных страниц, затем вырвал их, скомкал и бросил в камин.

— Ничего нового, — проворчал он скорее себе, чем Джованне, — этот молодой офицер оказался крепче, чем я думал. Придется удвоить дозу.

— Это не убьет юношу?

— Нет, — уверенно отозвался Лоренцо, — во всяком случае, не сразу.

Их тихие голоса не тревожили каменного сна Дадли, одурманенного флорентийскими снадобьями. Но, видимо, кое-что все же проникло сквозь завесу липкого беспамятства. Он тихо застонал и отчетливо произнес:

— Сбежал у поворота на Уилфорд… Ранил солдата… Украл лошадь… Утром следующего дня… Не уверен, но очень похоже на след…

Лоренцо и Джованна переглянулись.

— Это то, чего ты ждал? — тихо спросила женщина.

Глава 5

В дверь осторожно постучали.

— Войдите, — отозвалась девушка. Собственный голос показался ей чужим, настолько отстраненно он звучал. Ирис подивилась его спокойствию. На самом деле ей хотелось рыдать в голос или истерически хохотать. А больше всего — закутаться в плотный темный плащ, тихонько выскользнуть через черный ход и, пробравшись в порт, воспользоваться прощальным подарком Рика. Но это была недостойная мысль. В неписанном своде законов семьи Нортон не было статьи, карающей за трусливый поступок. Нортоны не знали, что такое трусость, а значит, и статья была без надобности.

Дверь лишь слегка приоткрылась, в проеме замаячило обеспокоенное лицо отца. Темный коридор и темный камзол слились в одну бурую полосу, и девушка поспешно ухватилась за подлокотник кресла. Она была очень слаба.

Еда вызывала отвращение, сон не шел, и уже третью ночь подряд она лежала с открытыми глазами, даже не пытаясь забыться. Книги были отброшены. Ирис пыталась обрести душевное равновесие и временами ей это почти удавалось. Но приходил вечер, а с ним темнота и плохие мысли, и от обретенного спокойствия оставались только пустые, с детства затверженные фразы, в которых она пыталась прятаться, как заяц в кустах от охотников. Она похудела и подурнела и, глядя на себя в зеркало, втихомолку злорадствовала, представляя испуг и отвращение своего нареченного, неведомого ей Родерика Бикфорда.

Увидеть жениха она так и не пожелала и поэтому не представляла себе, сколько ему лет, умен он или глуп, красив или безобразен — по большому счету ей было все равно. Ирис заранее возненавидела и самого жениха, и всю его семью, и была убеждена, что мнения ее ничто не изменит. Отец не пытался ее разубедить и не мешал ей холить и лелеять свою ненависть, потому что понимал — это единственное, что помогает дочери держаться.

Увидев ее в мягком утреннем свете в белоснежном брачном уборе и веночке из флердоранжа, Альфред Нортон ужаснулся — Ирис была похожа на свою мать в те дни, когда болезнь уже догрызала остатки ее жизни. Он открыл было рот, чтобы вслух посетовать…

— Пора? — спросила Ирис спокойно и кротко, как самая послушная и богобоязненная дочь. И слова застряли у него в горле. Альфред смог только кивнуть.

Держась за перила, Ирис спустилась вниз. У дверей Мэри заботливо накинула ей на плечи легкий теплый плащ и, не скрываясь, заплакала. Джорджа Эльсвика не было. Ирис его и не ждала. С того дня, как она расторгла помолвку, граф уехал из своего дома и поселился у друзей. Два раза приходил посыльный с письмами от бывшего жениха, но Ирис отослала их назад нераспечатанными, и Джордж отступился.

Экипаж был очень дорогим и красивым, с новыми рессорами, но такими тяжелыми и плотными занавесками, что Ирис невольно подумала — именно так должны перевозить преступников из одной тюрьмы в другую, чтобы не увидели, кого везут, и их товарищи не устроили побег.

Отец помог ей сесть и забрался следом. Грум цокнул языком, и экипаж мягко тронулся с места.

Молчание дочери тяготило Альфреда.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — осторожно поинтересовался он.

— Если я скажу, что умираю, ты отменишь венчание? — спросила Ирис, не поворачивая головы.

Отец крякнул от неожиданности, но спустя мгновение перевел дух с огромным облегчением.

— Ты меня успокоила, — признался он, — я уж было решил, что дела совсем плохи и до церкви я тебя не довезу. Либо ты скончаешься у меня на руках, либо на полдороге экипаж остановят дюжие ребята с пистолетами, и ты объявишь, что передумала выходить замуж, а вместо этого уходишь в разбойники. Каждый раз, когда я видел тебя такой покорной, случалась беда, и я научился бояться твоей сговорчивости. Ты ведь не умеешь сдаваться?

— Не умею, — подтвердила дочь, — но я умею отступать на время. Ты ведь сам учил меня, что коммерсант должен уметь маневрировать. Сейчас самое главное — жизнь Харди. Я понимаю это не хуже тебя, так что можешь не волноваться. На это раз я действительно покорилась.

Отец кивнул, но через некоторое время снова забеспокоился.

— Может быть, стоило захватить с собой нюхательную соль или что-нибудь в этом роде…

— Родерик Бикфорд так безобразен, что можно упасть в обморок от одного его вида? — съязвила дочь и тут же прикусила язык.

Отец широко улыбнулся. Всю неделю Ирис держалась так холодно и невозмутимо что, казалось, она и впрямь презрела все земное. Но любопытство выдало ее с головой.

— Совсем нет, — поспешно произнес Альфред, — Родерику чуть больше тридцати. Он хорош собой и, бесспорно, очень умен. Адам по праву гордится своим наследником, и Родерик…

— И Родерик достаточно влиятелен, чтобы избавить Харди от петли, а тебя от разорения, — перебила Ирис, кляня в душе свою несдержанность, — это все, что я хочу о нем знать. Даю слово, мне абсолютно безразлично, какого он роста и какого цвета его глаза и волосы.

— Роста невысокого, но очень крепок. Волосы светлые, почти как у Мэри, а цвет глаз я не разглядел, — посмеиваясь, сообщил отец.

— Ну хватит! — оборвала дочь. — Ей богу, ты похож на Пруденс Бэрт.

— Твоя мать умерла очень рано, — вздохнул отец, — она не дожила до твоей свадьбы, а девушке в такой день больше нужна мать, чем отец. Я попытался ее заменить, насколько мог.

— У тебя получилось даже слишком хорошо, — прошипела Ирис и отвернулась. Больше за всю дорогу она не проронила ни слова, но Альфреда Нортона ее молчание больше не тревожило. Да и дорога, против ожидания, оказалась совсем короткой.

На Кинг-стрит издавна селились самые знатные и приближенные ко двору фамилии. При короле Карле банкир или торговец, как бы он ни был богат, о доме здесь не мог и мечтать. А вот сейчас случилось: Адам Джеймс Бикфорд купил дом на королевской улице, и мир не перевернулся.

Небольшая аллея, засаженная розовыми кустами, подходила прямо к высоким дверям в обрамлении восьми колонн. По бокам высились две темно-красные башни, украшенные барельефами, с большими арочными окнами. Дом, скорее его можно было назвать небольшим дворцом, имел всего-то три этажа и чердак, но, казалось, заслонял небо.

Все это Ирис увидела уже после того, как, остановившись на мгновение перед узорной решеткой ворот, экипаж подъехал к дверям, встал и слуга открыл дверцу, помогая девушке выйти.

Рядом с особняком был разбит небольшой, но немного запущенный садик. Он густо зарос боярышником, траву на лужайке не подстригали уже несколько дней. Тропинки, густо выстланные опавшими листьями, разбегались куда ни попадя без особого порядка. Но одна, чуть пошире остальных, вела к укрытой в глубине сада маленькой часовне, тоже красного цвета, вероятно, построенной в один год с домом и тем же мастером.

«…Вот и меня, как Кэти, замуж отдают, точно что-то нехорошее делают, так, чтобы никто не увидел», — подумала Ирис. Подумала без зла и без сожаления. Скорее просто для того, чтобы отвлечься от тянущего душу беспокойства.

Отец покинул экипаж следом за ней. Он о чем-то переговорил со слугой и ласково, но настойчиво подтолкнул ее к дорожке. Значит — пора. Значит, все это — всерьез. Ирис Нортон, пережившая кораблекрушение, испанский плен, жизнь на необитаемом острове в окружении отпетых головорезов, половина из которых мечтала повесить ее на ближайшем дереве, та Ирис, которая презрела мнение света и разорвала помолвку с лордом и будущим пэром королевства, должна была гордо отвести руку отца и спокойно, с высоко поднятой головой, прошествовать навстречу неизвестному. Но она не могла. Странная слабость, сковавшая ее, позволяла лишь едва переставлять ноги.

День выдался хмурым. Серо-розовое утреннее небо затянули перистые облака. Темный сад казался пустым и холодным. От черной жирной земли на клумбах тянуло сыростью. Перед распахнутыми дверями часовни прохаживалась большая черная галка. Услышав шаги, она взмахнула крыльями и перелетела на старый кривой дуб неподалеку.

Совсем не о такой свадьбе мечтала самая богатая наследница севера Британии. Ни шафера, ни подружки, ни гостей. Впрочем, все правильно. Помолвка с лордом, совместное путешествие, слухи о пленении и гибели, внезапное воскрешение, появление в свете без компаньонки, лишь в обществе жениха, и, наконец, публичный разрыв… Все это можно было описать одним коротким и емким словом — скандал. Если девушка замешана в скандал, будь она хоть сто раз наследница и красавица, она должна молить Бога, чтобы ее вообще хоть кто-нибудь взял замуж, пусть даже нищий эсквайр.

Увидев фигуру священника в белом облачении, а рядом, у алтаря, темный силуэт незнакомца, Ирис перестала замечать все вокруг и сосредоточила силы на том, чтобы не упасть. Слуга освободил ее от плаща, и зябкий сырой воздух, будто только того и ждал, нетерпеливо обнял ее за плечи, пронизывая, казалось, до самого сердца. Даже не пытаясь разглядеть темную фигуру, Ирис Нортон пошла вперед, на свет белых одежд, так, словно шла по льду.

Священник заговорил медленно и торжественно. Сквозь гул в ушах Ирис разобрала: он давал объяснение того, что такое брак, и как мужчина и женщина должны соблюдать данные обеты. Она попыталась сосредоточиться. На один миг перед глазами прояснилось: она увидела тонкие белые пальцы священника, легко скользившие по страницам книги, сонную физиономию причетника и чуть дальше, у самой стены, большое деревянное распятье. «Господи… тебе было куда хуже, чем мне, — честно признала девушка, — прости, что я так раскисла. Ведь этот Бикфорд… не Синяя же Борода в самом-то деле?»

— Согласна ли ты, Ирис, взять в законные мужья присутствующего здесь Родерика и жить с ним в любви и согласии до самой смерти?

Она молчала, уйдя в размышления, и не сразу сообразила, почему в церкви наступила глубокая тишина.

— Дочка?!

Ирис вздрогнула. Священник, повидавший на своем веку немало невест и прекрасно понимавший состояние молодой девушки, терпеливо, без раздражения, повторил вопрос.

— Да, — едва слышно ответила Ирис.

— Властью, данной мне Господом, объявляю вас мужем и женой, — торжественно произнес священник.

«Это все происходит не со мной. Это с Кэти!» Темный человек рядом шевельнулся, и сердечко Ирис взвыло от внезапного животного ужаса. Она едва не шарахнулась прочь. Но пересилила себя и подняла взгляд на мужа.

В полумраке часовни, близко, совсем рядом, оказались вдруг зеленые, кошачьи глаза пирата Джеймса Рика. В них полыхнули и радость, и беспокойство. Ирис поняла, что спит и видит чудесный сон, и тихо, одними губами, произнесла:

— Я искала тебя… так долго. Я не возвращалась домой… Мы обошли всю Вест-Индию…

— Я знаю, — так же тихо ответил Рик.

— Откуда?

— Я все время был рядом. Следовал за вами. На случай если ты опять попадешь в беду… Цыганка велела мне хранить синий цветок — и я хранил.

Пират обнял девушку, плечи мгновенно вспомнили тяжесть его ладоней. Происходило то, что не должно было, не могло случиться. Рик наклонился к ней, и девушка прильнула к нему, запрокинув голову, и ответила на осторожный поцелуй так горячо, как никогда бы не осмелилась наяву.

Потолок качнулся. Огоньки свечей дрогнули и поплыли.

«Не хочу просыпаться», — подумала Ирис и потеряла сознание.

* * *

Беспамятство нарушили голоса, которые показались ей неестественно громкими.

— Она очень волновалась все последние дни. Ничего не ела и, кажется, совсем не спала…

Голос отца причинял почти физическую боль и страшно раздражал. Кому какое дело до того, сколько она ест и спит?

— Я все понимаю. Вам незачем извиняться, — второй голос прозвучал гораздо тише, и девушка сразу узнала его. Она узнала бы его из тысячи. Так значит, это был не сон? Кровь жаркой волной бросилась в лицо. Она шевельнулась и поняла, что лежит на мягкой постели. Ирис рискнула приоткрыть глаза. Над головой был наполовину задернутый полог. Рядом с кроватью растерянно топтался Альфред Нортон. Ирис слегка повернула голову. Слух не обманул ее. Человек, стоявший у окна и поглядывающий на Нортона с легким нетерпением, был именно тем, кто ровно год назад спас ей жизнь, выслушал сбивчивые признания в невероятном чувстве, предложил бежать с ним и, получив отказ, поклялся исчезнуть из ее жизни.