Он был легендарным корсаром, который наводил ужас на побережье Испанского Мейна, не имел себе равных в поединках и за коварство и дерзость получил от богобоязненных кастильцев прозвище «Люцифер». А еще он был с ней «одной крови», точнее, одного времени. Камзол, высокий галстук и нелепое имя «Родерик» шли ему примерно так же, как волку ошейник. Что он делал здесь?

Глаза их встретились, и девушка почувствовала, что краснеет. Капитан улыбнулся.

Заметив, что она очнулась, отец торопливо шагнул к постели.

— Тебе лучше, дорогая? Ты напугала и меня, и мистера Бикфорда… Такой долгий обморок.

Ирис внимательно посмотрела в бегающие глаза отца и не поверила ни единому слову. Он беспокоился, конечно, из-за ее обморока, но гораздо больше его терзало любопытство. Еще бы! Сцена, которую устроила в часовне во время венчания его сдержанная дочь, могла бы смутить кого угодно.

— Все хорошо, — тихо отозвалась она и попробовала сесть. Вещи вокруг устроили свистопляску. Она на секунду закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела Рика. Он протягивал ей высокий бокал с красным вином, налитый едва на треть.

— Выпейте. Это поможет вам справиться со слабостью.

Она покорно глотнула. Вино оказалось терпким и сладким. Не слишком приятным, но, в общем, проглотить его оказалось нетрудно.

— Выпейте все, — тихо, но очень настойчиво произнес Рик, — вам это необходимо.

Не желая спорить из-за пустяка, Ирис подчинилась. Она ждала нового приступа головокружения, но мир успокоился и больше не пытался перевернуться вверх дном.

— Разве так можно, — торопливо заговорил отец, — три дня голодала, да без сна! Тут даже мужчина в полной силе с ног свалится, а ты — девушка!

Ирис поморщилась:

— Не нужно причитать надо мной, как над покойником. Я жива, все в порядке. Подумаешь — обморок.

Она скорее согласилась бы откусить себе язык, чем попросила отца выйти и оставить ее наедине с Риком. Но Альфред Нортон был далеко не глуп. Взгляд его несколько раз переместился с дочери на нового родственника и обратно.

— Ты уверена, что с тобой все хорошо?

— Уверена, — Ирис выпрямилась и опустила ноги на пол.

— Вам нельзя вставать, — негромко предостерег Рик.

— Это приказ, которому я должна подчиниться, иначе вы примените ко мне «право большого пальца»? — холодно спросила девушка. Супруг ее негромко фыркнул. Это было так неожиданно похоже на их частые стычки в прошлом, что Ирис едва поборола желание рассмеяться. Все-таки это был он! И он ничуть не изменился.

— Ты уверена, что я могу оставить тебя? — спросил отец.

— Со мной все в порядке, — теряя терпение, процедила Ирис, — это пустяковое происшествие, и мы слишком много о нем говорим.

— Я все-таки подожду внизу, пока ты… — Альфред Нортон, недоговорив, шагнул к двери, но перед тем как закрыть ее с другой стороны, одарил долгим и недоумевающим взглядом сначала дочь, а потом зятя.

Ирис осторожно поднялась. Пол из-под ног не убегал. Похоже, вино и впрямь оказалось целебным. Рик наблюдал за ней внимательно, готовый в любую секунду прийти на помощь, но возражать больше не пытался. И на том спасибо. Ирис была сыта по горло мужским деспотизмом. Она вздернула подбородок и заглянула в зеленые, кошачьи глаза.

— Я жду объяснений.

— Вы их получите.

— Когда? — холодно поинтересовалась она.

— Прямо сейчас. Только сначала сядьте.

Рик шагнул к ней, чтобы помочь, но она демонстративно отстранилась. Пират пожал плечами и остался в двух шагах от нее.

— Не смотри на меня зверем, Настя. Может быть, я и действовал несколько вразрез со здешними традициями, но я был уверен, что ты меня поймешь.

Она молчала долго. Впрочем, терпения Рику было не занимать. Наконец, он снова услышал ее голос.

— Там, дома, тебя тоже разыскивают?

Рик мгновение подумал.

— Наверное, уже нет. Слишком много лет прошло. Но — искали, это точно.

— Почему меня это не удивляет? — фыркнула Ирис. — А как ты осмелился появиться здесь? Ведь правосудие короля уже давно скрутило для тебя петлю. — На последних словах ее голос дрогнул. Девушка поспешно отвернулась и не видела улыбки супруга.

— Виселица ждет пирата Рика. К баронету Родерику Бикфорду у короны никаких претензий нет.

— Если никто не откроет ей глаза, — возразила Ирис.

— А никто не знает. Кроме тебя и меня.

Девушка покачала головой:

— Ты очень сильно рисковал, спасая нашу семью. Я не представляла, насколько сильно. Иначе…

— Я рисковал не больше, чем просто приехав в Лондон. И не больше, чем в море. Тебе вполне можно доверить любую тайну, ты это доказала. — Он немного помолчал и добавил: — Ты уж прости, Настя, но я знал, что, расстраивая твою свадьбу, я совершаю хорошее дело.

— Слишком много знаешь, — немедленно взъелась супруга, — кажется, я не давала тебе повода!..

— Да правда ли? — широко улыбнулся Рик. И ей немедленно припомнилась та их единственная ночь, сумасшедшая ночь на Карибах… Она почувствовала, что щеки горят, а сердиться совсем не хочется.

— Там, на острове… я была безумна.

— Там, на острове, — передразнил ее пират, — ты в первый раз в жизни повела себя разумно. И я уже начал было надеяться, что ты наконец повзрослела. Но теперь вижу — ошибся. Ладно. Отдыхай, набирайся сил. Тебе принесут чего-нибудь поесть.

Рик вышел, не дожидаясь ответа. Дверью, впрочем, не хлопнул.

* * *

Над городом разгорался туманный и холодный рассвет. Он медленно и неохотно тек по небу от грязных портовых улочек, подбираясь к великолепному Сент-Джеймсу [Сент-Джеймс — королевский парк.]. За белой дымкой было не видно солнца тревожного, темно-малинового цвета.

Питер Дадли проснулся с ощущением блаженной легкости во всем теле. Хотелось не просто встать, а вскочить, но, вспомнив липкую тяжесть и головокружения последних дней, Дадли поднялся осторожно. Ничего не произошло. Питер огляделся. Комната, как он и помнил, была большой, торжественной и плохо отапливаемой. Здесь было сыровато. Над кроватью нависал тяжелый темно-красный полог. С вышитым вензелем «NR». Дадли покопался в памяти, но ничего подходящего не вспомнил.

На высоком круглом столике из черного дерева стоял не привычный графин с водой, а красивое блюдо с фруктами. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, Дадли увидел серебряный колокольчик. Это выглядело как приглашение. Питер позвонил.

Служанка появилась скоро, ожидание еще не наскучило Дадли. Это оказалась крепко сбитая пожилая неразговорчивая женщина. Она вошла, прижимая к плоской груди его мундир. Он был вычищен и старательно зачинен.

— Положи на кресло, — велел Дадли.

— Милорду что-нибудь угодно? — справилась женщина. Голос у нее оказался под стать лицу и фигуре — грубоватый.

— Спроси у княгини, когда она сможет меня принять, — довольно резко ответил Питер. Служанка ему отчего-то сильно не понравилась.

Бревно в плохо сидящем платье поклонилось и так же молчаливо вышло. Питер вздохнул с облегчением. Он неторопливо оделся. Поверх мундира Дадли нацепил найденную тут же перевязь. Шпаги не было. Это неприятно удивило Дадли, но он рассудил, что заботливая хозяйка, вероятно, убрала оружие, чтобы Питер во время болезни не поранился. Объяснение было притянуто за уши, но другого все равно не было, так что пришлось довольствоваться этим. Блестящий офицер чувствовал неловкость. Прошло уже очень много лет с тех пор, как он в последний раз появлялся в обществе без шпаги. Тогда на нем, помнится, был школьный сюртучок.

— Доброе утро.

Питер стремительно обернулся на голос. В распахнутых дверях стоял высокий худой старик. Он немного сутулился, возможно, из-за привычки держать руки за спиной. Питер сразу узнал этого человека — князь Лоренцо да Манчина, и поразился тому, как бесшумно он вошел. Светлые глаза смотрели на офицера со спокойным, оценивающим любопытством.

— Ваше Светлейшее Сиятельство, — Дадли учтиво поклонился, — Простите мне невольное нарушение этикета. Я без шпаги…

— Пустое. — Голос князя был голосом старика, глухим и дребезжащим, но ничего неприятного в нем не было. — Вашу шпагу вы получите после того, как мы закончим разговор. Вам ничего не грозит, — князь демонстративно развел руками, — как видите, я тоже безоружен.

Дадли слегка растерялся:

— Вы говорите так, словно мы с вами враги.

— Мы не враги, — согласился старик и после едва заметной паузы добавил: — пока. Но можно предположить, что к концу разговора нам захочется перерезать друг другу глотки. В подобных случаях Господь советует не вводить ближнего во искушение, — князь доброжелательно улыбнулся.

— Я не понимаю вас, — признался Дадли, — мы едва знаем друг друга. Если только милосердный поступок княгини…

Старик с глухим стуком захлопнул двери.

— Вы самоуверенны, — спокойно сообщил он смущенному Дадли, — Вы молоды и красивы, но не соперник князю да Манчина.

— Тогда я совсем не понимаю Ваше Сиятельство.

— Сейчас поймете, — пообещал князь. Он подошел к креслам. Взглядом предложил Дадли садиться. Питер предпочел бы постоять, раз уж начался такой интересный разговор, но ослушаться было почему-то совершенно невозможно.

— Я не любитель долгих разговоров, — произнес князь, буравя молодого офицера пристальным взглядом светлых глаз, — вы четыре дня были в жестокой горячке. Это тяжелое испытание не только для телесного, но и для душевного здоровья. Скажите, вы помните, как попали в мой дом?

— Княгиня сказала, что меня сбили ее лошади, — недоуменно ответил Дадли. Эти воспоминания его почему-то тревожили. Вернее, не сами воспоминания, а их отсутствие. А если совсем честно, Дадли смутно опасался, что воспоминания вернуться, и с ними всплывет нечто такое, чему лучше бы не всплывать. Старик прекрасно понимал его состояние.

— Хорошо, я помогу вам, — произнес он. — Барон де Сервьер…

Если бы рядом разорвалось пушечное ядро, шок был бы меньше. Перед глазами завертелась бешеная карусель: лица, масти, монеты, стылая вода Темзы, несущиеся навстречу лошади. И спокойный, даже чуточку ленивый голос, который с настоящим, не наигранным равнодушием произнес: «Вы должны мне ровно шесть тысяч фунтов».

Дадли схватился за голову и глухо застонал.

Лоренцо смотрел на молодого офицера внимательно, но без сочувствия. Ему не нравилось, что Дадли оказался таким впечатлительным. А на вид — такой хладнокровный и умный… Впрочем, сумма, на которую его обыграл Этьенн, могла сбить дыхание кому угодно.

Когда Дадли справился с собой и отнял руки от лица, первое, что он заметил — небольшой, но вместительный коричневый кожаный саквояж с аккуратными замочками. Саквояж был приоткрыт. А внутри… Дадли даже глаза потер, настолько необычным показалось ему увиденное: внутри саквояжа лежали толстые пачки банковских билетов, для верности перевязанные лентами посередине.

— Здесь ровно шесть тысяч фунтов, — подтвердил его догадку князь Лоренцо. — Они ваши. И я не требую никаких расписок.

Наконец Питер уразумел, что странный старик и гора денег — это не мираж, а самая что ни на есть реальная жизнь. А в реальной жизни такие деньги просто так, за красивые глаза, не дарят.

— Это большая сумма, — осторожно сказал он.

— Верно, — кивнул старик. — Услуга, которая от вас потребуется, тоже не мелкая.

— Услуга? — удивился Дадли. — Смею вас уверить, я не вхож к королю, не имею никакого влияния при дворе и не распределяю должности.

— Я знаю. Поверьте, я знаю о вас достаточно и я не принимаю вас за кого-то, кем вы не являетесь. Вы действительно не вхожи ко двору. И вряд ли когда-нибудь туда попадете. Дуэль, да? Маленькая неосторожность, которая стоила вам карьеры. Его Величество был очень зол и не повесил вас лишь по настоятельной просьбе вашего родственника, министра Сесила. Он ваш…

— Дядя. По материнской линии. Но какое это отношение имеет к моему долгу и вашему предложению? Кстати, я пока так и не понял, в чем оно заключается? — Дадли удалось довольно быстро взять себя в руки. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. И смотрел на князя да Манчина выжидающе. Лоренцо одобрительно кивнул. Со спокойным и уравновешенным противником было гораздо легче, чем с истериком, потерявшим голову от страха. Не говоря уже о том, что это было гораздо приятнее.

— Отношение самое прямое. А предложение мое простое, проще некуда, — улыбнулся Лоренцо, и Дадли невольно подумал, что еще ни разу в жизни не видел более открытой и доброжелательной улыбки. — Ваш дядя — министр Сесил. И его хобби.

— Не понимаю. На что вы намекаете?

— Не намекаю, — поправил князь. — Наше дело слишком серьезное, чтобы позволить себе роскошь плохо понять друг друга. Или не понять вообще. Так что никаких намеков: я говорю предельно прямо. В доме вашего дяди «Запечатанный узел», заговор против короля и католической веры, возрожденный спустя сорок лет. И вы — один из его активных участников.

Губы Питера свело мертвой улыбкой, похожей на гримасу.

— Вы… я право не знаю, кто наболтал вам все эти глупости, — выдавил он.

— Некий Питер Дадли, — невозмутимо ответил старик, — я, кажется, уже имел честь сообщить вам, что вы четыре дня метались в горячке. В горячке, молодой человек, люди иногда бредят и не контролируют свои речи. Я понятно изъясняюсь?

Дадли порывисто вскочил. Рука машинально метнулась к бедру, но, не обнаружив шпаги, сжалась в кулак. Питер сдавленно выругался.

— Вот поэтому я и распорядился пока разоружить вас, молодой человек, — кивнул князь, поднимаясь с кресла. — Как видите, я оказался прав. В серьезном разговоре оружие — не помощник, а лишь причина для запоздалых сожалений. А теперь сядьте… или, если хотите, можете остаться стоять, но выслушайте меня до конца.

— Вы ошиблись, — решительно сказал Дадли, — мне очень жаль. Спасибо за гостеприимство, разрешите откланяться, надеюсь, мы больше никогда не увидимся…

Надеясь на свою молодость и ловкость, Дадли шагнул вперед, прямо на старика, отводя руку для классического удара в челюсть. Неуловимым движением Лоренцо уклонился, удар прошел по касательной, и Питер по инерции влетел лицом в массивную деревянную дверь. Князь Манчина переместился за спину Дадли, сцепил руки в замок и обрушил тяжелый удар на основание его шеи. Питер со стоном рухнул под ноги старику. Сознание не оставило его… Мысли гвардейского офицера лихорадочно бегали, ища выход, спасение… Он резко вскочил. Князь стоял в пол-оборота к нему… Молниеносный удар в бок пошатнул Лоренцо, но на ногах он устоял. Питер больше не раздумывал ни секунды. Он стремительно кинулся к окну, отдернул массивную портьеру, дневной свет ударил в глаза… Дадли уже занес ногу, чтобы вскочить на подоконник, но тут же получил удар. Стул с тонкими резными ножками разлетелся о крепкую спину гвардейца.

— Вы наивны, сударь… — со вздохом вымолвил князь, отбрасывая в сторону остатки стула, — но и прытки без меры…

Удар был хорош, и теперь Питер, неуклюже растянувшись подле окна, пытался перевернуться и сесть. В это время распахнулись двери. Сначала появились два пистолетных ствола, а потом в комнату широко, по-мужски, шагнула служанка.

— Мальчишка, — Лоренцо выпрямился, растирая кисти, — брат Джакомо, свяжите его. Так будет лучше. Для него…

Питер застонал и приподнял голову.

— Дворец Джезо? — пробормотал он. — Венецианская разведка?

— Вы умны, — признал князь, — побольше благоразумия, и цены вам не будет.

Пока он говорил, лжеслужанка, оказавшаяся монахом, ловко скрутила Питера веревкой от портьеры, оставив возможность только дышать и говорить.

— Отлично, — оценил Лоренцо, — а теперь, молодой человек, все же сядьте и выслушайте меня. Сопротивляться глупо. Либо вы выйдете отсюда нашим другом, либо человеком, лишенным чести. У вас, к сожалению или к счастью, только две возможности.

— Есть и третья, — скрипнул зубами Дадли, — отсюда могут вынести мой труп.

— Едва ли, — качнул головой старик, — я уже говорил, вы склонны переоценивать себя. Человек, попавший в поле зрения ордена, умирает лишь по приказу его магистра, и никогда — по своему собственному желанию… Джакомо, запри дверь.

* * *

В соседней комнате за происходившим внимательно наблюдала Джованна. Когда мизансцена со скручиванием бедного офицера была доиграна до конца, она закрыла слуховое отверстие и аккуратно расставила бронзовые статуэтки на столике в прежнем порядке.

Женщина вздрогнула от неожиданно раздавшихся за ее спиной шагов. Джованна обернулась, ожидая увидеть Джакомо. Но глаза ее уперлись в грудь Этьенна де Сервьера, обтянутую темно-красным камзолом.

— Вы очень аккуратны, — голос его прозвучал глухо, и Джованне отчего-то сделалось неуютно. Как, впрочем, всегда в присутствии этого мнимого французского аристократа. Этьенн шагнул к ней, и женщине пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться на месте.

— Аккуратность — это первое, чему учат в монастыре, — спокойно ответила она.

Барон на нее не смотрел. Он вертел в руках небольшую статуэтку обнаженной женщины, короткие пальцы касались изгибов бронзового тела медленно, мягко, чувственно. Было в этом что-то такое… Джованна поймала себя на том, что хочет отвернуться. Но поступить так значило признать, что она уловила тайный смысл этих движений.

— В монастыре? — переспросил Этьенн, не прерывая своего занятия, — с трудом могу поверить.

— Отчего? Я недостаточно набожна?

— Вы слишком красивы для того, чтобы быть христовой невестой. — Пристальный взгляд барона остановился на лице Джованны, пытаясь поймать ее взгляд. — Что заставило вас принять такое решение, несправедливое для вас и слишком жестокое для любого, кто хотя бы раз смог увидеть вас так близко. Вам не везло с мужчинами?

— Вы не верите, что это было искреннее желание служить Богу? — удивилась Джованна, — Отчего? Разве я дала вам повод подозревать меня в лицемерии?

— Я не слежу за вами.

— Нет? — перебила Джованна, — тогда, позвольте спросить, как иначе называется то, что вы делаете постоянно, с тех пор как мы поселились в этом доме?

— Что же я такое делаю? — Удивление Этьенн разыграл мастерски. Джованна пожала плечами, взяла фигурку атланта и повернула ее так, что он уставился на статуэтку обнаженной наяды круглыми и пустыми глазами.

Тихий смех, прозвучавший в комнате, заставил мужчину заметно вздрогнуть, а женщину облегченно вздохнуть. Джованна ничуть не боялась жуира [Жуир — (фр.) весело и беззаботно живущий человек, ищущий в жизни только удовольствий.], но ссориться не любила.

В комнату вошел хозяин. Глаза Лоренцо быстро обежали комнату и остановились на скульптурной группе. Он прекрасно помнил, что раньше фигурки располагались не так, и уж ему-то не нужно было растолковывать скрытое значение символов.

— Барон любовался, — предположил он, — не так ли, ваша милость?

— Безусловно, — поспешно кивнул Этьенн. Холодная ирония монаха, бесшумные движения и внимательный взгляд напоминали ему болотную змею. Этьенн, конечно, тоже не боялся Лоренцо. Вообще, в особнячке на Риджент-стрит компания собралась не пугливая. Но лишние дуэли были сейчас весьма некстати, и поэтому Этьенн поспешил оправдаться: — Я не имел в виду ничего…

— Мирского, — подсказал Лоренцо, — надеюсь, что так. Позволь напомнить тебе, брат по оружию, что из всех мужчин сестра Кармела избрала Христа, и мы с тобой должны уважать ее выбор.