Александр Усовский
Дойти до перевала
Павлу Гавалде,
участнику Словацкого национального восстания, и всем ополченцам из Батяван, взявшим в руки винтовки в сентябре 1944-го –
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Глава первая
В которой выясняется, что прямой путь — далеко не всегда самый близкий, и уж тем более — безопасный…
— А мы вообще где, товарищ капитан?
Савушкин тяжело вздохнул, оглядел окружающие горы и ответил старшине:
— Я бы и сам это хотел знать… — И, обернувшись к радисту, спросил: — Женя, что там Совинформбюро сегодня вещает?
Радист пожал плечами.
— Наши прут по Румынии — спасу нет, за день по полста деревень занимают, пленных тысячами берут. Румыны теперь на нашей стороне. Король Михай объявил о вступлении в союз с нами и англичанами. Немцы пытаются уйти в Венгрию…. В общем, там у нас всё на мази. — Помолчав, добавил уже менее бодро: — В Польше — поиски разведчиков, в Литве — бои западнее Шауляя.
— Про Словакию ничего?
— Про Словакию ничего.
— Ясно. Володя, что главная квартира фюрера?
Лейтенант хмыкнул.
— Плечом к плечу с венгерскими братьями по оружию отражает вторжение большевиков на Балканы. Подлый удар в спину от румынского короля, предавшего великого сына Румынии, маршала Антонеску. В целом успешно сокращают линию фронта, грозят отстоять Трансильванию… Уже про колоссальные потери большевиков не упоминают. Сквозь зубы признали потерю Плоешти… На западе — бои в Бельгии и Голландии, Рейн — непреодолимая преграда для англосаксонских полчищ, Арденны — могучий редут германского мира… Тоже постепенно сокращают линию фронта, отходят, то бишь… Про Словакию — ни слова.
— Значит, в Румынии у них всё. Но что ж про Словакию-то ни у наших, ни у немцев ничего нет? И впрямь нас на курорт отправили?
— Не знаю, товарищ капитан. Но молчат…
Савушкин вздохнул.
— Вдобавок мы ещё у чёрта на куличках… Хоть бы указатель какой… Или языка завалящего найти…. Как будто и не в Европе! За целый день я лично только трех лис и одного оленя видел.
Котёночкин улыбнулся.
— А я зайцев выводок! Мамашу и трех сеголеток! Серенькие…
Старшина добавил:
— А тишина-то якая, как будто и войны ниякой нэма!
Тут из-за поднятого капота раздался голос Некрасова:
— Тишина — потому что мотор заглох, бензина нет. Всё, приехали…
Твою ж мать…. Савушкин про себя выругался. И с затаённой надеждой спросил:
— Витя, там же вроде был пятилитровый бачок, под ящиком с консервами?
— Не видел.
— Ты пошукай, должен быть, когда в Заторе довольствие получали — Олег вроде свистнул баклагу и в багажник спрятал, пока кладовщик консервы пересчитывал. Поищи!
Старшина, довольно улыбнувшись, подтвердил:
— Було дило! Пьять литров должно быть!
Снайпер, он же — водитель, обошел «хорьх», открыл багажник, долго рылся, ворча про себя — и, наконец, достав маленькую канистру, победоносно помахал ею над головой.
— Есть! — После чего, хмыкнув, добавил: — Но это НЗ. Дотянуть до первого топливного склада. Максимум на тридцать километров хватит…
Савушкин почесал затылок.
— Тогда пока сидим на месте, ждём ночи. По Полярной будем ориентироваться, компас нам не помощник. Дурит — спасу нет! То на востоке у него север, то на юге, то на северо-западе… Стрелка, как бешеная крутится…
Лейтенант кивнул.
— Я с таким встречался. Мы через Лебедин когда шли, немцев после Курска гнали — так же стрелки у компасов крутились. Железная руда под нами…
Савушкин вздохнул.
— Руда — это хорошо, плохо, что из-за неё мы сейчас — слепые котята… Этот чёрт, паромщик в Чернихуве, видно, специально нас с пути сбил. Мне его рожа, помню, сразу не понравилась…
Лейтенант возразил:
— Ну он же из патриотических чувств, мы ж немцы….
— Это понятно, только благодаря ему мы заехали в такую тьмутаракань — ни в сказке сказать, ни пером описать… — помолчав, капитан добавил: — Ладно. По звёздам определимся. Лейтенант, астрономия — на тебе.
Котёночкин кивнул.
— Полярную найдём, это понятно. Секстанта у меня нет, да и толку от него в горах — ноль, но как-нибудь плюс-минус четверть градуса определимся и по широте. Долготу искать не надо, мы на меридиане Кракова минус полградуса где-то.
— По карте прикинешь?
— Давайте.
Капитан расстелил на траве штабную пятикилометровку. Лейтенант присел, достал из планшета циркуль, линейку, что-то долго вычислял, хмыкал, качал головой — и, в конце концов, неуверенно сообщил:
— Думаю, горы вокруг — Силезские Бескиды. Если я не ошибаюсь — то строго на восток километрах в двадцати — Венгерская Горка. А от неё на юг, через Милювку и Глинку — Словакия. Теоретически. Но лучше всё же дождаться звёзд — возьмём пеленги и определимся точнее. Полярная в затылок — строго на юг. На левом плече — на восток. Не промахнёмся…
Савушкин хмыкнул.
— Ну ты географ… Ладно. Нам сейчас главное — на границу Протектората не выйти, у нас пропуска туда нет. Или Генерал-губернаторство, или Рейх, или Словакия. А в Чехию — ни-ни! Будут лишние вопросы — на которые у нас может не быть ответов… Ладно, тогда машину в кусты, ставим палатку и дрыхнем, дежурим по очереди. Женя, как тут приём?
Радист пожал плечами.
— Более-менее. В Варшаве, конечно, было лучше. Но устойчивый. Можем на сеанс в гору подняться, для надежности. Всё равно вокруг — ни души…
— Это-то меня и пугает. Два дня едем — постоянно сёла, городки, выселки всякие, колонии, как поляки их называют — а тут как отрезало. Ни людей, ни машин…. И войны никакой. Тишина, как от сотворения мира….
Разведчики живо закатили «хорьх» в гущу можжевельника, рядом поставили палатку — за какую уже неоднократно было сказано «спасибо!» неведомому Хайнриху фон Таубе — и завалились спать, памятуя простую солдатскую истину, что если есть возможность выспаться — надо её использовать, потому что потом такой возможности может и не быть вовсе…
Савушкин, расстелив плащ-палатку, прилёг на взгорке, чтобы видеть и своих разведчиков, и просёлочную дорогу, на которую они в отчаянии свернули четверть часа назад. К нему подошёл лейтенант.
— Разрешите, товарищ капитан? Что-то не спиться…
— Падай.
Котёночкин деликатно пристроился на краю плащ-палатки. Савушкин улыбнулся.
— Да ты не жмись, палатка немецкая, два на два, тут вчетвером можно дрыхнуть… — Помолчав, спросил: — Про Словакию хочешь поговорить?
— И про неё тоже. Но больше про девочку ту, с Жолибожа… Может, нам её с собой надо было взять?
Савушкин хмыкнул.
— И дальше что? Завтра нас в Словакии какие-нибудь инсургенты обстреляют с гор — и будет она лежать меж нашими трупами, молодая и красивая…. Баранов ещё в июле говорил — наши перебрасывают в Словакию партизанские группы, так что стрелять есть кому… Не, Володя, мы солдаты, и что ещё важнее — мы разведчики. У нас на личную жизнь права нет. Мы на войне, дружище, если ты этого ещё не заметил….
— Но… Она ведь была в вас влюблена?
Савушкин помолчал, а затем ответил вполголоса:
— Володя, ты ещё молодой, много в этой жизни не понимаешь…. Если честно — то мне тогда, на берегу Вислы, единственно, что хотелось — это запрыгнуть на борт той амфибии… И не отпускать девочку эту больше никогда! — Савушкин вздохнул. — Но мы на войне. И есть вещи поважнее любви…
Котёночкин вспыхнул.
— Не соглашусь, товарищ капитан! Нет ничего важнее любви! Мы ведь и сражаемся и умереть готовы — из любви! К Родине, к нашим близким, к нашему народу, к нашей стране, товарищам по оружию… Любовь нас ведет в бой!
Савушкин покачал головой.
— Может, и так…. Вернее, конечно, так, ты прав. Прав. Но в данном конкретном случае — Данусю эту надо было отправить на нашу сторону Вислы. Саня Галимзянов и его радист сгинули там, да и нам чудом удалось выскользнуть, спасибо Костенко… Если бы девочку эту зацепило — я бы себе этого не простил… А так… Добрались благополучно, её отправили на курсы медперсонала, глядишь — выживет… И в Варшаву свою вернется. Живой!
— А вы, товарищ капитан?
Савушкин тяжело вздохнул.
— А я с вами, оглоедами — и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас…. — Помолчав, продолжил: — Что нам Баранов велел вчера по радио? До Словакии добраться. А зачем — не сообщил. Может, сегодня хоть что-то разъясниться…
Но Котёночкин, продолжая гнуть свою линию — что ж, дело молодое, про себя отметил Савушкин — произнёс:
— Товарищ капитан, а до войны…. До войны у вас была девушка? Простите, что такой вопрос задаю, про родителей ваших и сестру я в курсе, Костенко рассказал, и про брата вашего, что ветеринаром в пехоте воюет, вы сами рассказывали… Но девушка ведь у вас была?
Савушкин помолчал, затем, тяжело вздохнув, ответил:
— Не просто девушка. Невеста. Катя Воротникова, с Пречистенки. Училась на три курса младше. Во время того налёта, когда моих убило — она дежурила в местной противовоздушной, зажигалки с крыш скидывали… Она мне и написала — про отца с матерью… Ещё до похоронки. Нелепая судьба — сыновьям в действующую приходит извещение о смерти родителей в тылу…
— А… Катя?
Савушкин сурово глянул на Котёночкина.
