— Понятно. — Савушкин тяжело вздохнул: — Мы под Харьковом в марте прошлого года тоже замки с наших гаубиц снимали, карбюраторы с моторов тягачей…Мерзко было на душе, тошно, хоть святых выноси — ничего, пережили. И Харьков снова взяли. — Савушкин помолчал, а затем спросил: — Что у нас с оружием, кстати?

Снайпер, оторвавшись от душераздирающего зрелища гибели артиллерии повстанцев — угрюмо бросил:

— Девать некуда, хоть на паперти раздавай. Нахапались, як дурень мыла… Эм-гэ сорок второй [MG-42, немецкий единый пулемёт, принятый на вооружение вермахта в 1942 году на замену единого пулемета MG-34. Имел боевой вес 11.2 кг на сошках, длиной 1.220 мм, скорострельность 800 выстрелов в минуту. Использовался маузеровский 7.92-мм винтовочный патрон в стальных лентах. Лучший единый пулемёт Второй мировой войны.] — Костенко притащил, сказал, что без пулемёта нам никак, а когда я спросил, кто будет пулемётчиком — промолчал, чёртов хохол… Понятное дело, дура весом в пуд, кто её будет таскать? Ещё три карабина маузеровских, моя «света» — Николаев отжалел, ну, вы в курсе — пять «шмайсеров»… Ну, пистолеты я не считаю, они у каждого, это баловство… ещё ножи десантные — ну там колбасу порезать, или немцу горло… Гранат немецких «колотушек» четыре ящика, наших «лимонок» полсотни. Патронов десять цинков винтовочных и столько же пистолетных, плюс ещё на «свету» мою полный цинк… Можно было миномёт пятидесятимиллиметровый прихватить с сотней мин, кладовщик на промилуй бог упрашивал взять — еле отбоярился… В общем, железа полно. Можем месяц воевать. Или с боем в Будапешт пробиваться… Не приведи Господи, конечно…

Савушкин кивнул.

— Мешки есть запасные? Андрей, глянь там, у борта.

Радист, повернувшись и порывшись в куче всякого имущества, сваленного у переднего борта, ответил:

— Есть. Штук десять точно. И шинели новенькие, кожухи, чемоданы какие-то… У старшины вашего всего назапасено, хоть зимуй…

— Он у нас такой. Хохол, одно слово… Дай Вите шесть вещмешков. Некрасов, разложи цинки по вещмешкам, по два в каждый. Один с винтовочными, другой со шмайсеровскими. Ну и свой, само собой. Пусть под рукой будут. Мало ли…

Сержант — приказ о повышении ефрейтора Некрасова в воинском звании пришел аккурат накануне, о чём Савушкин торжественно объявил перед строем — молча кивнул и принялся упаковывать вещмешки боеприпасами. Лейтенант Котёночкин, на мгновение отвернувшись от наблюдения за внешним миром — спросил:

— Товарищ капитан, словак наш говорит, что по Дунаю мы до Будапешта можем на лодке проплыть. Вы в это верите?

Савушкин махнул рукой.

— Я вообще пока себе с трудом представляю, как мы до Комарома этого доберемся, не говоря уж — до Будапешта… Посуху точно шансов нет, по реке — может быть… Поиск вообще никак не подготовлен, ни документов, ни боевой задачи — ни черта нет… Добраться нам до венгерских пределов вряд ли получиться без проблем. Ну а ежели случится чудо, и мы до Дуная доедем живыми-здоровыми и без потерь — тогда и посмотрим, что там за лодка… Нам пока надо до Фатры добраться и в горах схорониться на ночь — вот это куда важнее… А потом за день пересечь с севера на юг Кременецкое нагорье, спуститься в долину Грона, выбраться на Штявницки врхи и доехать до Банской Штявницы. Ежели мы это сделаем — тогда и будем думать о дальнейшем…

Котёночкин кивнул.

— Я карту наизусть выучил. От Малахова до Трех крестов дорога обозначена, как сезонная. А уже осень на исходе…Могут быть проблемы.

Капитан вздохнул.

— Если бы только это… Нам сейчас важно под раздачу не попасть, немцы и их холуи сейчас яро за словаков возьмутся. С безоружными они крепки воевать… Одна надежда на этого Стояна — он местный, може, и проведет нас к Дунаю… Хотя что нам делать в Будапеште — убей меня бог, ума не приложу…

Котёночкин осторожно произнёс:

— Немцы давеча хвалились, что у Дебрецена три наших корпуса окружили и за Тису отбросили…

Савушкин махнул рукой.

— Пустое. Те тридцать пять танков, которые они якобы захватили — мелочь. Один день активных боёв иногда больше потерь даёт…

Котёночкин, помолчав минуту, осторожно произнёс:

— Оружие у нас нетабельное. Для венгерской армии…

— В смысле? — Удивился Савушкин.

Лейтенант развёл руками.

— В прямом. У венгров на вооружении винтовки Манлихера, а не Маузера. Пулемёты свои, вроде Шварцлозе… Автоматы другие… В общем, будут вопросы, если патруль остановит.

Савушкин грустно улыбнулся.

— Володя, какой патруль? Едем нагишом под пулемёты… Кто там будет смотреть, какие у нас винтовки? У нас документов никаких нет, какая уж там разница, что у нас за плечами и в кобурах… — Немного помолчав, капитан добавил: — Да и ситуация сейчас на фронтах, как я понимаю, для венгров с немцами критическая, тут не до соблюдения табельности оружия. Форма номер восемь — шо украли, то и носим, як той Костенко говорил в Белыничах…

Лейтенант кивнул.

— Это да. Раз нет документов — остальное вообще такие мелочи, что и поминать не стоит. Это я так, для порядка…

— Понимаю. — Повернувшись к радисту, спросил вполголоса: — Андрей, ты сводку за сегодня слушал? Пока я в штаб с утра ходил? Я не приказывал — не до того было — но, може, проявил инициативу?

Сержант Чепрага, подобравшись, принялся докладывать, чуть волнуясь:

— Так точно, товарищ капитан, проявил. Наши в Восточной Пруссии шуруют, Четвертый Украинский взял Ужгород и Берегово, и ещё кучу всяких деревень… В Венгрии наши тоже прут и населённые пункты занимают — но я названий повторить не могу, там чёрт язык сломит… А, да, Нередхаза какая-то была.

— Ньиредьхаза. — Поправил Котёночкин.

Радист кивнул.

— Да, точно. Под ней немцы нас атакуют. В Югославии наши уже северо-западнее Белграда. Взяли Новый Сад. Наши бомбят Будапешт — пожары за двести вёрст видны… — Радист почесал затылок: — Как бы нам там под свои бомбы не попасть!

Савушкин махнул рукой.

— Это вряд ли. Один шанс из тысячи… Ладно, Володя, открой форточку, побалакаю с Костенко и словаком. А вы продолжайте наблюдение, если что — докладывайте! — И, привалившись к переднему борту, капитан громко произнёс:

— Олег, как дорога?

Из кабины раздался недовольный голос старшины:

— Вся в подсумках и касках… Два раза чуть на штык не наехал, еле вывернул… Хочь бы гранаты эти черти не повыбрасывали! Бо подорвемось, як пить дать…

— Капитан, до темноты доберемся до перевала? — Спросил Савушкин, уже обращаясь к Стояну.

Словак ответил подавленно:

— Не вем. Але должны…

Безжизненность в голосе словацкого капитана не понравилась Савушкину. Ещё стреляться удумает, эк его отчаянье разбирает, зрелище разгрома крепко его ударило… И Савушкин произнёс преувеличенно бодро:

— Стоян, тебя как зовут?

— Иржи.

— Это Юра по-русски?

— Не вем. В грештине Георгий… Так, Юрий.

— Ну и отлично, буду тебя Юрой называть, был у меня дружок Юрка, вместе в Осоавиахиме парашютным спортом до войны занимались… Знаешь, как он говорил?

— Як?

— Не раскрылся парашют — это ещё не конец. Пока летишь — есть шанс. Шансов нет, когда тебя по земле размажет. А пока этого не случилось — есть надежда выжить. — Помолчав, Савушкин добавил: — Вы не победили. Это так. Но и не проиграли — это куда важней! Немцы в Словакии будут до самого своего конца жить, как на пороховой бочке, ждать смерти из-за каждого угла, с каждой лесной опушки, из любой горной чащи… Недолго, поверь мне на слово! Рано или поздно, но Красная армия будет здесь. И её встретят те, кто устоял и не сдался! А таких будет много! — Вздохнув, добавил: — Война — это не всегда победы. Иногда это и поражения. Слабых они ломают, сильных — закаляют. Кто в конце концов окажется сильней — тот и победит, независимо от того, сколько поражений он пережил. А мы победим, в этом ты даже не сомневайся, Иржи… Ты меня понимаешь? — Спохватившись, спросил Савушкин.

— Так, розумем. — Голос Стояна был по-прежнему подавленным, но Савушкин про себя решил, что за эти два дня, что им предстоит провести вместе, ему стоит постараться вдохнуть в словацкого капитана уверенность в будущей победе. Потому что жить без веры в торжество своего дела — уж больно тяжко… Без такой веры пуля в висок не кажется таким уж немыслимым делом.

— Товарищ капитан, выехали с городу. Прямо? — Голос Костенко вернул Савушкина к текущей ситуации.

— Ща лейтенант карту глянет. — И повернулся к своему заместителю, собираясь что-то спросить — но Котёночкин уже подобрался к форточке, глянул в лобовое стекло и кивнул.

— Всё верно, пока прямо. Сейчас проедем развилку, дальше будет справа элеватор, за ним начнется роща, после неё — серпантин вверх, там надо будет осторожней, указано, что дорога сезонная. — Почесал затылок: — Чёрт его знает, что это означает…

— Понял. — Помолчав пару секунд, старшина спросил: — Как стемнеет — отаборимось?

Савушкин хмыкнул.

— Хорошо бы, но лучше ехать, пока будет к тому возможность. Чем дальше в горы — тем выше шанс избежать встречи с немцами. Они сейчас с юга по долине Грона прут на Банску… Так что ехай до упора!

— Есть до упора! — немного помолчав, старшина спросил: — Шо-то я пушек не слышу. Вы как, товарищ капитан?

Савушкин прислушался — канонада, гремевшая на юге с утра, смолкла. Скверный знак…

— Похоже, всё. Олег, прибавь газу, сейчас лес и горы — наш единственный шанс… — Повернувшись к снайперу, скомандовал вполголоса: — Витя, оборотись назад. Шо бачишь?