Девушка, только что укусившая его за руку, с неожиданной агрессией залезла пальцами в рот пожилой женщины и стала остервенело рвать ей нижнюю челюсть, словно хотела оторвать ее вовсе. Брызнула кровь, послышался отчаянный визг, но уже спустя секунду обе они исчезли в безудержном людском водовороте.

Высокий парень, прижатый к стене, натужно выругался. Он был красный, потный, и белки его глаз, вытаращенные от напряжения, выглядели крупней, чем на самом деле. Видимо, у него что-то выпало из кармана, и он нагнулся с огромным усилием. Было заметно, как тяжело двигаются его локти, однако спустя секунду он тоненько вскрикнул и стих. Седобородый дедок тут же неловко повалился на его спину, хрустнул костями позвоночника и низко зарычал. Барахтаясь и воя от боли, он пытался отползти по спине погибшего, однако в этот момент несколько человек навалились на них животами. Все тут же осели, послышались приглушенные вопли. Толпа слилась над поверженными, и по ее грузному оседанию можно было заметить, как притиснули к земле всех задавленных.

Едва взглянув на спутницу, Мефодий Николаевич определил — девушка теряет сознание.

— Лида, держись! — бросил он. — Не вздумай падать в обморок!

К счастью, кто-то наверху наконец-то догадался запустить все эскалаторы только в режим «подъема». Теперь четыре бесконечных ступенчатых ленты втягивали наверх полуживых от ужаса людей, полураздавленные тела и окровавленные, обезображенные трупы. Толпа на платформе заметно редела. Это давало призрачные шансы выбраться наверх. Однако плотный белесый дым не позволял рассмотреть, что же происходит на полу. Он стлался клочковатыми волнами, колыхаясь, словно желе, заползая на эскалатор полупрозрачными клочьями, которые быстро растворялись при подъеме.

Вскоре перед эскалатором почти не осталось народа — лишь из клочковатого тумана вырисовывались окровавленные контуры затоптанных и мраморные стены в алых потеках. Что-то, тяжело хрипя, ворочалось внизу. До ступенек было всего ничего — метров пять, однако Суровцев даже думать не хотел, сколько мерзких тварей скрывает густая пелена дыма.

— Главное, ничего не бойся! Ну, давай… — Мефодий Николаевич приобнял спутницу.

— Я… не могу, — лицо Лиды превратилось в маску воплощенного безумия. — Давай… тут лучше вместе умрем. Только не наверх. Хорошо?

— Слушать меня! Кому сказано! — с неожиданной грубостью прикрикнул ученый. — А ну не распускаться!

Человек опытный, он понимал, насколько губительны бывают иногда жалость и сочувствие и как может спасти измученного человека жестокая сила команды.

— Собраться! Приготовиться! — скомандовал он еще грубей и ткнул девушку ногой.

Та изумленно взглянула на мужчину, однако теперь по ее лицу было видно, что она мобилизовалась. Мефодий Николаевич подхватил полуживую Лиду на руки и, набрав в легкие побольше воздуха, спрыгнул со скамейки. Левая нога тут же скользнула по чему-то теплому и мягкому, однако Суровцев успел отскочить. Спустя несколько минут рубчатые ступеньки эскалатора вынесли его в застекленный вестибюль станции метро.

Картинка на улице мало чем отличалась от увиденного под землей. Странный бело-серый дым стлался по асфальту низко и плотно, словно грязное молоко. На ступеньках перед входом в метро, на скамейках и просто на тротуаре лежали десятки мертвецов, и их посиневшие лица смотрели в небо безжизненно и печально. Изломанные, окровавленные тела вызывали мгновенное желание отвернуться и не смотреть. Отовсюду неслись проклятья, жалобный плач и ожесточенный мат.

По улицам, в горячем бензиновом ветре, мчались бесконечные фургоны «Скорой помощи». Они протяжно подвывали сиренами, разгоняя потоки встречных машин, и проблесковые маячки бесновались на крышах язычками голубого адского пламени.

И на все эти звуки накладывалось негромкое, но леденящее душу стереофоническое попискивание. Неожиданно из клочковатого тумана вынырнула серо-рыжая крыса, пружинисто запрыгнула на ступеньку и взглянула на Суровцева огромными страшными глазами, подсвеченными изнутри холодным арктическим сиянием. Мефодий Николаевич с носка отбросил поганую тварь подальше и, подхватив девушку на руки, побежал к своей машине, припаркованной за станцией метрополитена…

Выехать с паркинга было невозможно: подъехавшие кареты «Скорой помощи» наглухо блокировали выезд. Медицинские фургоны с пронзительным визгом носились по улицам, и просверк кричащих на крышах мигалок отбрасывал на асфальт мгновенные блики. Люди, чудом выбравшиеся со станции «Политехническая», теперь безучастно сидели на парапетах, на клумбах, даже на тротуарах, не в силах шелохнуться. Белесый дымок, стлавшийся со стороны стеклянной коробки метро, постепенно исчезал, обнажая кровавые пятна на асфальте.

— Я, кажется, сумочку потеряла, — деревянно прошептала Лида.

— В метро?

— Ага. В толпе сорвали. Там деньги, документы, мобильник…

— Главное, что сама в живых осталась, — Мефодий Николаевич приобнял девушку. — Все страшное позади. Ты, главное, не волнуйся…

— А мне кажется, что все страшное как раз только и начинается, — сдавленно произнесла та.

В этот момент капот машины вздрогнул от удара. Суровцев и Лида тут же обернулись к лобовому стеклу.

Прямо перед ними, на расстоянии вытянутой руки, сидела огромная афганская крыса. Видимо, спасаясь от ядовитого дыма, она вскарабкалась на дерево, под которым стояла машина Мефодия Николаевича, да так и свалилась на капот.

Мерзкая тварь даже теперь чувствовала себя хозяйкой положения. Приподнявшись на задние лапки, грызун с интересом заглянул в салон и с внезапной агрессией зацарапал лапками по стеклу, словно пытаясь его разбить.

— Уйди отсюда… — обессиленно прошептала Лида, невольно прикипая взглядом к голубым гипнотическим глазам грызуна, и повторила, словно мантру: — Уйди отсюда, уйди, уйди, уйди…

Она махнула рукой, однако мерзкая тварь даже не испугалась. Ощерив острые скошенные резцы, она принялась деловито обнюхивать резиновые уплотнители лобового стекла. Суровцев включил дворники, и лишь их ритмичное движение заставило Rattus Pushtunus спрыгнуть с капота.

— Боюсь, что ты права, — молвил он сумрачно. — Самое страшное действительно впереди…

Глава 17

Дальнейшие события развивались со скоростью селевого потока. Огромное количество дымовых шашек, заброшенных городскими коммунальщиками в подземные коммуникации, не причинили Rattus Pushtunus значительного вреда. Эффект оказался прямо противоположный ожидаемому: ядовитый удушливый дым погнал омерзительных существ из подземелий, коллекторов и других теплых насиженных мест прямо на поверхность. Произойди это ночью — последствия, возможно, и не оказались бы столь катастрофическими. Однако коммунальщики начали действовать с самого утра, и уже к полудню целое полчище гнусных тварей выбралось наружу.

Картина выглядела кошмарно. Разъяренные, придушенные дымом, грызуны двигались по улицам настоящим живым ковром — серым, колышущимся, сметающим на своем пути абсолютно все. Бороться с этим нашествием не представлялось возможным. Люди, жившие в постоянном ожидании катастрофы, были застигнуты врасплох. Кто-то из прохожих пытался укрыться в припаркованных автомобилях и магазинах, кто-то лез на фонарные столбы, кто-то сломя голову бросался через оживленные улицы — прямо под колеса идущего транспорта. Однако крысы были вездесущими и всепроникающими, умудряясь просачиваться даже на последние этажи высоток.

Чудовищная давка на станции метро «Политехническая» стала не самым страшным происшествием того дня. Несколько десятков грызунов, гонимых белесым дымом, проникли в диспетчерскую железнодорожной станции «Южная-сортировочная». Железнодорожники в панике побежали куда глаза глядят, один с перепугу нажал не ту кнопку… В результате длиннющий состав с керосиновыми цистернами направился прямо на пассажирский поезд, идущий встречным курсом. Количество погибших исчислялось несколькими сотнями, количество обожженных было куда больше. Машины «Скорой помощи» прибыли слишком поздно, да их и не хватало; большинство было задействовано у станции метро.

Уже к обеду на улицах валялись сотни неприбранных трупов, и мерзкие твари, сидя на покойниках, с деловитым урчанием объедали их лица. Количество укушенных никто не считал — их наверняка было несколько десятков тысяч. Обезумевшие от ужаса люди бежали через речной мост, и полчища зубастых хищников с нежно-голубыми глазами накатывали вслед беглецам настоящей живой волной.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не бойцы МЧС. Дежурившие на мосту пожарные споро развернули брандспойты, и упругие струи воды посмывали грызунов прямо в реку. Вскоре бесчисленные серые тушки окаймляли набережную сплошной грязно-серой лентой.

Через полтора часа после начала нашествия в мэрии началось экстренное заседание Городского штаба.

Градоначальник, то и дело промокая платком влажную, посеревшую от страха лысину, предложил немедленно ввести чрезвычайное положение, изолировав Южный округ от остального мегаполиса.

— Пока из всего произошедшего можно сделать только один утешительный вывод: афганские крысы действительно не умеют плавать, — прокомментировал он ситуацию и, подойдя к огромной настенной карте, принялся пояснять: — Вот Южный округ. От остального города с севера и северо-востока его ограждает река, непреодолимая преграда для этой нечисти. С юга и юго-востока — глубокие и широкие торфяные карьеры, которые можно за какие-то полчаса полностью залить водой… Для этого достаточно немного приоткрыть плотину ГРЭС. Если мы сработаем оперативно — Южный округ превращается в автономный остров.

— А люди? — несмело поинтересовался кто-то из собравшихся. — Что с ними будет? Южный округ, по самым минимальным подсчетам, — чуть менее миллиона человек.

— Люди остаются в жесткой изоляции, — вздохнул мэр. — Кстати, я уже распорядился о прекращении следования составов метро в южном направлении. А также любого иного транспорта. После сегодняшнего дня мы не можем сказать, сколько в Южном округе инфицированных вирусом агрессии: сотни, тысячи или десятки тысяч. Не говоря уже о количестве афганских крыс, выбравшихся из подземелий. К счастью, ни один человек в других районах нашего города пока не пострадал. Данных об этом, по крайней мере, не поступало. Однако если хоть одна мерзкая тварь проникнет из Южного округа в другие районы — за последствия не ручается никто…

Решение, предложенное градоначальником, выглядело предельно жестким. Однако по размышлении большинство собравшихся пришли-таки к выводу, что другого выхода нет.

Однако нестандартность решения порождала множество неувязок.

— Если почти миллион человек остаются отрезанными от цивилизации — кто будет контролировать правопорядок и исполнять власть? — озаботился милицейский генерал.

— Для правоохранительных органов будет сделано незначительное исключение, — обрезал мэр, и по его категоричной интонации опытный милицейский начальник определил, что решение об изоляции принято на самом верху. — Все сотрудники милиции, которые еще остались в Южном округе, будут немедленно оттуда выведены и помещены в карантин на тридцать календарных дней. Вместо них будут введены правоохранители из других округов. Мы уже договорились с военкомом: этим милицейским частям будет придана тяжелая бронетехника с полными боекомплектами. Для патрулирования улиц милицией и военными будут переданы специальные непроницаемые костюмы из ткани на кевларовой основе. Милиция получает особые полномочия, главным образом — касательно потенциальных беглецов из Южного округа… Еще какие вопросы?

Вопросов оказалось много.

— А как же доставлять в Южный округ продовольствие? — поинтересовался глава санэпидемиологической службы. — Еще не хватает, чтобы там начался голод. Тогда к эпидемиии агрессивности прибавятся и многие другие.

— Южный округ будет снабжаться продовольствием в полном объеме. Но только не по мостам. Это слишком опасно. Единственно правильное решение — на баржах. Главное — наладить распределение продовольствия таким образом, чтобы хватило всем. И баржи, и пункты распределения продовольствия будут жесточайшим образом охраняться. Мародеры и беглецы будут уничтожаться на месте, без суда и следствия.

— А инфраструктура? Электричество, теплоснабжение… в конце концов — образование, дошкольные учреждения? — не выдержал начальник МЧС. — А главное — кто и где будет оказывать медицинскую помощь инфицированным и их жертвам?

— Вопрос прорабатывается, — обрезал мэр в казенно-бюрократической манере, и по его тону всем тут же стало понятно: изолированный район превращается в эдакую «зону смерти», где люди будут сидеть, пока не перегрызут друг другу глотки…

Как бы то ни было, но чрезвычайное положение было введено в Южном округе уже в семнадцать тридцать того же дня. Вода из плотины ГРЭС была немедленно спущена в карьеры, ограждавшие район почти по периметру. Все четыре моста — три автомобильных и один железнодорожный — были намертво перекрыты бетонными блоками. Дежурившие на блокпостах военные получили категорический приказ: при малейшей попытке перехода безжалостно стрелять на поражение. Такие же блокпосты были развернуты по всему периметру затопленных водой карьеров и набережной, противоположной Южному округу. С крыш, возвышавшихся над набережной, зловеще поблескивали оптические прицелы. Тральщик, прошедший по реке, споро установил на фарватере специальную противоторпедную сетку, на которой поплавками колыхались противопехотные мины. Для барж, которыми предполагалось доставлять в зараженную зону продовольствие, было сделано несколько проходов, однако проходы эти перекрестно простреливались пулеметами.

На смену правоохранителям из проблемной зоны были высланы командировочные из других районов мегаполиса, а также из провинции. И уже с наступлением темноты по темным и страшным улицам ездили камуфлированные БМП. Специальные команды огнеметчиков, одетые в противопожарные скафандры, устойчивые в том числе и к укусам крыс, безжалостно сжигали попадавшихся на глаза грызунов; огонь был единственно эффективным способом борьбы с напастью.

Почти все предприятия и учреждения были закрыты. Да и народ ни за какие деньги не согласился бы без крайней нужды покидать квартиры даже в светлое время суток.

Однако все понимали: это только начало. Самые страшные события были действительно впереди…

Глава 18

— Смотрите… она? Нет? А вот это? — проходя между цинковыми столами «анатомички», милицейский судмедэксперт то и дело приподнимал покрывало с покойников.

Александр Иванович напряженно скользил взглядом по раздавленным, обезображенным лицам. Полчаса назад ему позвонил знакомый из судмедэкспертизы, попросил подъехать: мол, нетелефонное, но весьма неотложное дело. Предчувствуя недоброе, патологоанатом бросил все текущие дела и отправился по знакомому адресу. По дороге, слушая «Дорожное радио», он узнал о жуткой давке на станции «Политехническая» и тут же спинномозговым инстинктом почувствовал: произошло нечто чудовищное с кем-то из его близких…

Судмедэксперт прямо с порога протянул документы дочери — мол, нашли у одной из задавленных. После чего повел посеревшего от ужаса отца на опознание.

Дочь он опознал лишь по знакомой клетчатой юбке. Лицо ее, в темно-лиловых, уже подсохших кровоподтеках, было чудовищно деформировано, расплющено сотнями равнодушных подошв. Нос, губы и мочки ушей были выщипаны острыми зубами, и со щеки свисал рваный лоскут кожи.

— Она? — уточнил судмедэксперт и тут же запнулся, поняв все по изменившемуся лицу мужчины.

Не ответив, Александр Иванович деревянной походкой вышел во двор, механически закурил сигарету не с того конца, невидящим взглядом осмотрелся…

В онемевшем от свалившегося ужаса мозге отчетливо раздался оглушительный металлический удар, тяжелый и дребезжащий, с хрустом и звоном разлетающегося стекла. А затем наступила тишина — страшная и гнетущая.

— Ну, вот и все… — прошептал отец, не в силах еще осмыслить свалившуюся на него потерю.

Осознание, как это часто бывает, пришло лишь спустя несколько дней. Все это время мужчина безвыходно просидел дома. Отключив телефоны, он тупо смотрел в стену, вспоминая, как лет двадцать назад водил свою девочку в Парк культуры и отдыха, как она каталась на карусели под балдахином, как развевались на ветру ее белые банты, а он умильно смотрел на нее, не скрывая отцовской гордости.

В баре стояла початая невесть когда бутыль водки, в холодильнике еще лежала какая-то еда. Александр Иванович попытался было прогнать депрессию алкоголем, хотя выпивать никогда не любил. Он пил, рассматривал детские фотографии дочери, рыдал, проклинал всех и вся, затем опять пил, затем тупо смотрел в стену… С выпивкой незаметно утекли целые сутки, и несчастный отец засыпал тревожным сном, схватывался, дико орал во сне, вновь засыпал… Водка, однако, не помогала: тоска сдавливала мозг безжалостными пальцами душегуба, и на следующий день он чувствовал себя еще хуже, чем вчера. Но не только из-за абстинентного синдрома.

На третье утро после страшной новости его разбудил странный звук: скребущийся, шершавый, агрессивный, словно бы доносившийся из недр железного бункера. Сперва Александр Иванович подумал о галлюцинациях и нервных расстройствах, однако звук повторялся с угрожающей ритмичностью, и теперь на него, словно на металлическую спицу, нанизывался едкий пронзительный писк, словно усиленный фонящим микрофоном. Патологоанатом встревоженно осмотрел квартиру, пока не обратил внимание на металлическую канистру в прихожей. Там сидела та самая, пойманная на Промзоне Rattus Pushtunus, о которой он за эти дни совершенно позабыл.

Удивительно, но афганская крыса, просидевшая в запертом металлическом контейнере, куда почти не проникал воздух, почти трое суток, не только не издохла, но была способна напомнить о себе.

Александр Иванович хотел было выкинуть канистру с омерзительным грызуном в мусорный бак. Он уже открыл наружную дверь, но что-то удержало его от этого решения. Безумная мысль, зародившаяся еще несколько дней назад за столом, заставленным пробирками со срезами трупных тканей, теперь округлилась, почти оформившись в окончательное решение.

— А чего мне теперь, собственно, терять? — спросил сам у себя патологоанатом. — За что еще цепляться?

Терять было совершенно нечего и цепляться тоже не за что. Ему уже за сорок, и его рак гортани неоперабелен. Единственный действительно близкий человек погиб; жизнь, считай, кончена, и смысла в дальнейшем канареечном прозябании не видно. По крайней мере, жить с мыслью о безвозвратности потери дочери ему ни к чему. Как знать, может быть, укус мерзкого грызуна приведет не только к полному исцелению опухоли? Может, он атрофирует тот участок мозга, который отвечает за память о близких?!

— Так почему бы мне не попробовать… — прошептал Александр Иванович и медленно отщелкнул крышку канистры…

Это был первый и единственный случай, когда человек добровольно инфицировался страшным вирусом. Сунув палец в канистру, мужчина тотчас же ощутил, как в него впились острые зубы. Он инстинктивно отдернул руку, обработал рану йодом и отнес уже ненужную металлическую емкость с грызуном на мусорку.