Дверь скрипнула, и в кабинет вошел адъютант. Поклонился и доложил:

— Прибыли люди, которых вы вызывали.

— Все? — уточнил Андрей.

— Все!

— Зови.

Он развернулся и скрылся за дверью.

Андрей подошел к столу и сел. За дверями послышался шум, словно пришедшие спорили, кому первому войти. Золотарев выругался. Только этого не хватало. Наконец шум стих, и в кабинет первым вошел граф Гаврила Иванович Головкин — начальник Нарвского пехотного полка. Полк нес гарнизонную службу в крепости. Затем, переваливаясь с ноги на ногу, — полковник Иван Самуилович фон Фихтенгейм, прибывший в Нарву пару месяцев назад. После него — полковник Федот Скобельщина. Наконец, Иоганн Барнер — полковник Белозерского воздушного полка, а завершал эту процессию полковник Яков Полонский. Последний являлся драгуном и совсем недавно, после отставки полковника Павьера де Кольджерзона, был назначен командовать полком.

— Присаживайтесь, господа, — проговорил Золотарев.

Заняли места согласно ранга, с правой стороны от коменданта — Барнер, рядом с ним — Скобельщина, с левой — Полонский и фон Фихтенгейм. Андрей оглядел мужей в длинноволосых париках. Неудобная вещь, подумал эстонец, но против моды не попрешь. Не им придумано, не ему и нарушать. Как говорится, со своим уставом в чужой монастырь.

— Господа, — молвил Золотарев, поднимаясь. — Я собрал вас, чтобы сообщить неприятнейшее известие. — Тут Андрей на секунду умолк. Текст казался до безумия знакомым, он даже чуть не выпалил: «К нам едет ревизор», но сдержался. Карл XII, а уж тем паче его военачальники на «Ревизоров» не походили. — Короче, господа, — продолжил Золотарев, — на крепость движется шведская армия.

Он заметил, как лица офицеров побелели. Понять их можно: вряд ли те опасались за свою жизнь или даже боялись потери крепости, сколько тревожились за жизнь царевича. Сейчас, когда в цитадели находился сын государя, страхи за свою жизнь как-то ушли на второй план. Попади тот к Карлу, государь начнет рубить головы. Выход из такой ситуации только один — отстоять форт, причем сделать это любой ценой.

— Царевич? — первым проговорил Головкин.

— Царевич по моему приказу покинул крепость и сейчас с отрядом движется в Санкт-Петербург, — ответил комендант, — подальше от шведов, поближе к помощи. Вы, господа, наверное, знаете, какую резню учинили шведские войска в битве при Фрауштадте? — поинтересовался Андрей и, увидев, что не все собравшиеся здесь офицеры проинформированы, молвил: — После победы шведская армия брала в плен всех, кто не был убит или не успел бежать. — Тут Золотарев взял паузу, словно не был он комендантом крепости, а являлся всего лишь артистом, выступавшим на подмостках Большого театра, и произнес: — Всех, кроме русских!

Андрей открыл ящик стола и вытащил бумагу.

— Вот что написал мне государь, — молвил он, показывая лист. — Зачитаю. «Россияне також много побиты, а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилостиво поступил, по выданному об них прежде королевскому указу, — Андрей вздохнул, читалось тяжело, но читать нужно было, — дабы им пардона не давать, и ругательски положа человека по два и по три один на другого, кололи их копьями и багинетами».

Золотарев замолчал, оглядел присутствующих офицеров. Те сидели бледными, а у самого старшего по возрасту из них на щеке блестели слезы.

— Теперь вы понимаете, что нам грозит, — проговорил комендант, — если мы сдадим крепость.

За окном громыхнул гром. Затем сверкнула молния. Вбежавший в кабинет адъютант кинулся к окну и попытался закрыть его. На улице начался ливень.

— Надеюсь, — молвил полковник фон Фихтенгейм, — дождь замедлит продвижение шведов к крепости, и мы сможем подготовиться.

— Но этот дождь также замедлит подход войск из Санкт-Петербурга, — заметил Иоганн Барнер.

Андрей взглянул на присутствующих и сказал:

— Будем надеяться, Голицын сообразит, что лучше всего выступить сюда по Балтийскому морю.

— Будем надеяться, господин комендант, будем надеяться, — сказал граф Головкин.

IV

Постепенно жар начал спадать, и в голубом небе Ингерманландии появились черные грозовые тучи, которые ветер все-таки пригнал с Атлантического океана.

Шведский фельдмаршал Карл Густав Реншильд распорядился разбить лагерь и сделал это вовремя. Флейты, гобои и барабаны смолкли. В ставшем прохладным воздухе то тут, то там были слышны до этого заглушаемые мелодией голоса солдат, ржание коней и ругань, словно это командующий был виноват в том, что погода испортилась.

И даже несмотря на то что все уже говорило — вот-вот грянет ливень, когда совсем рядом громыхнуло, а по стенкам шатра застучали капли, для офицеров это произошло неожиданно. Вольмар Антон фон Шлиппенбах высунулся на улицу, подставил руку под струи воды и проворчал:

— Проклятый ливень. Он задержит наше продвижение.

— Увы, генерал-майор, — вздохнув, проговорил Реншильд, — против стихии мы бессильны. Молите Бога за то, что ещё успели разбить лагерь да закрыть брезентом порох. Как бы войска ни поспешали к Нарве, а с сырым порохом они много не навоюют.

Карл Густав потянулся и зевнул. Погода клонила бравого офицера в сон. Он это стал подмечать для себя давно. Может, стар стал? Фельдмаршал опустился на походную кровать.

— Вы как хотите, генерал-майор, а я воспользуюсь передышкой и вздремну, — молвил он.

Вольмар Антон кивнул, снял парик и повесил на воткнутую в землю шпагу. Присел на стоявший почти у самого входа в палатку стул и позвал денщика. Тот приоткрыл завесу шатра и вошел.

— Принеси поесть! — приказал фон Шлиппенбах.

Денщик поклонился, улыбнулся и, ничего ни говоря, вышел.

«Хорошо офицерам, — подумал парень, направляясь в соседнюю палатку, в которой по приказу фельдмаршала местный (из чухонцев) повар уже готовил обед (в том, что Реншильд его вскорости потребует, кашевар совершенно не сомневался). — Сами в шатре сидят, а нам, служивым, мокнуть».

Стоит отметить, что повар фельдмаршала своим поведением отличался от обычного солдата. Даже во время передвижения по территории Лифляндии и Ингерманландии, находившихся теперь под протекторатом Московского государства, он постоянно куда-то пропадал, уезжая на неопределенное время. Кашевар не опасался, что попадет в лапы эстляндцев. Если бы он все же и угодил, то фельдмаршал больше бы расстроился из-за того, что лучшего повара в полках найти ему вряд ли удастся. А хороший стол, так по крайней мере считал Реншильд, — это половина победы над «грозными» славянами. Покуда все обходилось спокойно, и русские не зарились на бесперспективного «языка», принимая, скорее, того за мелкую фигуру в большой партии, вот из-за чего тот постоянно возвращался с добычей.

Вот и сегодня Вольмар Антон лично наблюдал, как повар тащил перекинутых через плечо двух гусей. Были они дикими или тот позаимствовал их у местных жителей (украл или купил), генерал-майора не беспокоило.

Денщик вернулся в шатер с подносом, прикрытым крышкой, поднял ее, и офицер носом втянул приятный запах, усиливший в нем аппетит. Генерал-майор взмахом руки повелел поставить поднос на сколоченный наспех стол.

Служивый выполнил приказ, поставив поднос, поклонился учтиво, пожелал приятного аппетита и удалился.

«Завидует, небось, — подумал вдруг фон Шлиппенбах, — они, солдаты, вынуждены есть простую пищу. О жареном гусе или курочке могут только мечтать».

Поднял крышку и вновь вдохнул аромат, исходящий от дичи.

— Гусь? — поинтересовался дремавший фельдмаршал. Запах, по всей видимости, заставил его проснуться.

— Так точно.

— Оставите мне ножку, барон? — попросил вдруг Карл Густав, забыв на время, что он главнокомандующий.

— Оставлю. А я думал, вы спите, — проговорил фон Шлиппенбах.

— И поэтому надумали умять жаркое втихаря?

Генерал-майор чуть не покраснел. Чтобы как-то отвлечь фельдмаршала от мыслей о гусе, Вольмар Антон решил сменить тему разговора.

— Могу ли я поинтересоваться, господин фельдмаршал, — проговорил он, — зачем нашему королю понадобилось выступать на Россию сейчас, когда мы, в общем-то, к войне еще не готовы. Войска Левенгаупта еще в Риге. Может, стоило чуть-чуть подождать, а затем и выступить?

— Можно было подождать, — согласился Карл Густав, переворачиваясь на бок. — Если бы не одно «но».

— Какое же?

— В Нарве находится сын государя Петра — Алексей. А Карлус считает, что, захватив его, у него появляется шанс склонить того к миру. При этом с возможностью возвращения русскими захваченных у нас земель.

Что-то не верилось фон Шлиппенбаху, что этот гнусный поступок, а иначе как еще можно назвать будущий торг, был придуман самим королем. Не иначе, кто-то из свиты посоветовал совершить сию мерзость. Русские и так слабы. То тут, то там уходят без боя. Казалось, можно без всякой осады взять и Дерпт, и Гродно, и Нарву. Да и откуда королю было знать, что именно в Нарве находится царевич. Вот этот-то вопрос он и задал фельдмаршалу, откладывая косточки гуся в сторону.

— Новость принес тот, кто выдал нам изменника Иоганна Рейнгольда фон Паткуля.

Год назад бывшего шведского офицера, перешедшего на службу к Петру Алексеевичу Романову (в те времена это еще было модно), выдал шведскому королю не кто иной, как Август, союзник русских и «хитрый лис», почуявши, что его нору займет молодой самец. Самцом тем был Станислав Лещинский. Неудивительно, что сей мерзейший старикашка не гнушается подлыми поступками.