Александр Задорожный

Путь охотника

Глава 1

ГРОЗА

Ветер набирал силу. Изломанный зигзаг молнии вырвался из низких грозовых туч и огненной стрелой вонзился в шпиль башни. Яркая вспышка на миг озарила ночной парк, раскинувшийся перед суровой громадой средневекового замка. По округе разнесся оглушительный раскат грома. Крупные капли забарабанили по асфальтовым дорожкам, ведущим к крыльцу центрального входа.

Ночная гроза разошлась не на шутку. Дождь полил как из ведра. Бурлящие потоки воды с шумом вырывались из водосточных труб, кружили над решетками дренажных люков. Упругие струи с силой хлестали по листьям деревьев. Стоящие вдоль парковых дорожек фонари в пелене дождя маячили размытыми бледными пятнами.

Гром с нарастающей силой сотрясал окрестности замка. Молнии все чаще озаряли свинцовые тучи, выхватывая из ночного мрака картины разбушевавшейся стихии: поникшие ветви деревьев с мокрыми, трепещущими листьями; съежившиеся уродливые тела химер на краях островерхих крыш; блестящие от дождя тарелки спутниковых антенн; человека, одиноко стоящего под навесом парадного входа.

Подняв воротник плаща, человек всматривался в ночную мглу. Его седые волосы растрепал ветер, а на морщинистом лице застыло выражение напряженного ожидания. Пальцы рук нервно перебегали по изогнутой рукоятке зонта.

Человека звали Джеферсон, он был слугой господина Ираклия Гальбоньери — владельца замка, у дверей которого сейчас и стоял Джеферсон. Он стоял в ожидании уже долгих сорок минут, терпеливо всматриваясь в ночную мглу. Хорошо обученный слуга не обращал внимания на колючие брызги дождя, залетающие под навес и бьющие в лицо с порывами холодного ветра. Он всматривался в низкое грозовое небо с надеждой увидеть в очередной вспышке молнии приближающийся флаер.

Джеферсон глядел на рваные лохмотья облаков, из которых сплошным потоком низвергались струи воды, и его тяготили безрадостные мысли. Слуге чудилось, что наступает конец света, и ночной ливень лишь предвестник вселенского потопа.

Мир Джеферсона стал рушиться после того, как три дня назад у господина Гальбоньери случился приступ. Сегодняшней ночью хозяину стало еще хуже. Врачи отводили глаза, и слуге казалось, что в скором времени ему предстоит подыскивать новую работу. Размеренная, спокойная жизнь в поместье богатейшего человека Плобитауна рушилась, подобно карточному домику. Мир летел в тартарары, и Джеферсон оказался не готов к такому повороту судьбы. Если Гальбоньери умрет, Джеферсону придется покинуть шикарный замок. Тимон — молодой управляющий, которому, скорее всего, перейдет большая часть имущества, — без сомнений, уволит верного слугу прежнего хозяина.

Над островерхими крышами просиял очередной всполох молнии. Раздался оглушительный раскат грома. Каменные химеры, выхваченные из темноты жестким светом электрического разряда, злорадно оскалили пасти, глядя на страдания стоящего под дождем человека.

— Боже, за что ты наказываешь меня? — прошептали белые от холода губы Джеферсона.

…Ираклий Гальбоньери являлся последним потомком древнего рода. Ему принадлежали виноградные плантации на нескольких планетах, заводы по производству вин и шампанского, 101-й канал плобитаунского телевидения, несколько престижных издательств. Состояние магната не поддавалось подсчету. Возможно, даже сам Ираклий Гальбоньери не знал, сколько же у него на самом деле денег.

А началось восхождение семьи Гальбоньери на вершину финансовой пирамиды много лет назад, когда прадед Ираклия — Вильям Гальбоньери доставил на Плобой первую партию знаменитого шампанского «Гальбоньери». Из той партии сейчас осталось всего две бутылки — одна в частной коллекции самого Гальбоньери, а другая, по слухам, находится далеко за пределами Галактики в коллекции правителя могущественной империи.

Благодаря тому что в те далекие времена, когда прадед основал кампанию, вино не облагалось налогом, торговля этим товаром приносила неслыханную прибыль. Через год после первого рейса Вильяма Гальбоньери одноименная кампания (основанная им) вошла в первую сотню самых успешных фирм планеты Плобой. Каждую неделю на космодромы столицы прибывали очередные транспорты, чьи трюмы доверху заполняли бутылки великолепного шампанского. Состояние Гальбоньери росло в геометрической прогрессии. Бизнес расширялся, осваивались новые области. Развитие финансовой империи продолжалась из года в год. Уже в преклонном возрасте Вильям передал дела своему единственному сыну Артуру. (По негласному закону, чтобы не дробить нажитое состояние, семья должна была иметь только одного ребенка.) Артур взялся за дело с усердием и приумножил нажитый отцом капитал. Когда пришло время, он передал дела своему сыну Ираклию. Ираклий с еще большим энтузиазмом, чем отец, принялся за семейный бизнес, увеличивая и без того огромный капитал семьи Гальбоньери. Но когда настал срок, а он наступает незаметно, поскольку время бежит быстро, оказалось, что Ираклию некому оставить миллиардное состояние. Великая трагедия Ираклия Гальбоньери заключалась в том, что он не имел наследника. Так распорядилась судьба, посмеявшись над одним из самых богатых людей Плобитауна. Род Гальбоньери должен был закончиться на Ираклии, а огромное состояние — раствориться в судебных тяжбах мнимых правообладателей. Но последнего из Гальбоньери не устраивала такая перспектива, и он решил бросить вызов самой судьбе. На свои миллиарды он построил огромную клинику, нанял лучших врачей с одной-единственной целью — победить смерть. Битва за жизнь продолжалась двести сорок лет. Но, несмотря на новейшие технологии и лекарства, смерть постепенно, шаг за шагом, одерживала победу над человеческой плотью. Медицина была бессильна перед законами природы. Ираклий Гальбоньери — богатейший человек Плобитауна — оказался смертен, как и простые жители планеты. Жизнь капля за каплей покидала дряхлое тело. Последние десять лет Ираклий не вставал с постели. Врачи один за другим признавали, что битва проиграна, и кончина последнего из рода Гальбоньери — лишь вопрос времени. Вчера смерть подала знак, что она уже рядом и давно ждет своего часа, — у Ираклия остановилось сердце. Несмотря на все усилия врачей, запустить его вновь не удалось. Организм, проживший и так слишком долго, противился дальнейшему существованию. Сейчас Ираклий жил три дня с искусственным сердцем, качавшим кровь по дряхлым жилам парализованного тела…

Порыв холодного ветра с брызгами дождя ударил в лицо. Джеферсон поежился. Он посмотрел на высокие стены замка, в чьих стрельчатых окнах уже третьи сутки не гасили свет. В ночном небе вновь вспыхнула молния. Слуга вздрогнул: в жутком оскале склонившейся над карнизом химеры ему померещилось лицо хозяина…

Три дня назад, после того как врачи подключили Гальбоньери к аппарату искусственного сердца, а его тело напичкали лекарствами, пациент пришел в сознание. Профессор медицины Клаус Штромблер — ведущий специалист в области омоложения тканей и главный лечащий врач Гальбоньери — вышел из комнаты миллиардера, чтобы позвать Джеферсона.

— Он хочет что-то сказать вам, — сообщил профессор.

В недоумении Джеферсон переступил порог. Он подошел к медицинскому ложу, больше похожему на саркофаг, где в антигравитационном поле, опутанное трубками и проводами с датчиками, парило тело хозяина. Иссушенное, с желтой морщинистой кожей, оно больше походило на мумию, которую жизнь покинула много лет назад. Переборов отвращение, управляющий склонился над хозяином.

— Джеферсон, — прошептал живой покойник, с трудом подняв веки, — ты мне нужен для важного дела… Я не могу поручить его никому другому… тем более своему управляющему Тимону… У меня в кабинете висит картина… На обратной стороне найдешь телефон… — Слова давались Гальбоньери с трудом. Ему приходилось каждый раз собираться с силами, чтобы произнести последующую фразу. — Позвони, скажи, что я согласен…

Получив указание, верный слуга отправился в кабинет господина. Он хорошо представлял, о какой картине идет речь, поскольку уже на протяжении многих лет вытирал пыль с ее массивной золотой рамы. До него тем же самым занимался отец, служивший у Ираклия Гальбоньери, когда миллиардер еще мог ходить. К тому же возможность ошибки исключалась: кроме этой, никаких картин в кабинете не было.

Огромное полотно с изображением пойманного в сети дракона никогда не нравилось Джеферсону. Мрачные тона, в которых неизвестный художник написал картину, наводили тоску. А жуткий чешуйчатый зверь, запутавшийся в сетях, вызывал скорее чувство жалости, нежели страха. Невидимые охотники уже вонзили в его тело гарпун, и жизнь чудовища угасала так же, как вечерняя заря на горизонте той планеты, где происходили события.

Джеферсон пододвинул стул. Резные ножки жалобно скрипнули, когда слуга взобрался на обитое кожей сиденье. С трудом приподняв тяжелую раму, Джеферсон обнаружил на обратной стороне холста, помимо толстого слоя пыли, номер телефона, написанный вместо подписи художника. Кроме цифр, там больше ничего не было: ни имени, ни какого-либо указания, чей это номер. Управляющий слез со стула.