Александр Золотько

Проклятие темной дороги

Глава 1

Войско двигалось с неторопливой грацией змеи. От горизонта к горизонту. Отливающая сталью масса все тянулась, тянулась, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно, что гигантская змея настигла свой собственный хвост, впилась в него зубами, замкнула круг, и теперь это живое кольцо будет вечно шуршать, шипеть, позвякивать чешуей…

Или то была гигантская сколопендра, которая вырвалась из старых сказок, обрела вдруг плоть и теперь устремилась к западу наперегонки с солнцем, вознамерившись добраться до огненных ворот раньше небесного светила и сожрать его.

Сколопендра казалась огромной, ног у нее было тысячи, сотни тысяч, и подкованы подошвы этих ног сталью и бронзой, дыхание этой болотной твари туманом окутывало всю долину Рубежной реки, а пыль, поднимаемая ногами сколопендры, липла к небу, застилала его, норовя превратить день в ночь.

Что-то нечеловеческое было в том, с какой невозмутимостью проходили войска мимо брошенных хозяевами хуторов, мимо сотен мертвых тел, не удосуживаясь даже обобрать покойников.

Латники и арбалетчики, за ними — колышущийся лес копий бронированной конницы, потом — пестрая толпа наемных варваров, но даже варвары, готовые обычно устроить потасовку за мало-мальски ценную побрякушку, сейчас шли в общем строю, не пытаясь отклониться в сторону.

На хуторе, что находился от Старого торгового тракта всего в половине полета стрелы, мычала корова, будто специально призывая на свою рогатую голову беду, но в колонне словно никто ничего не слышал.

Войска не собирались здесь останавливаться, а тем более идти в Последнюю Долину. Барс был прав, когда уговаривал, умолял старейшин отменить решение и не отправлять ополчение к Броду на Рубежной реке.

Барс даже готов был отказаться от знака вожака, если бы это могло повлиять на стариков, из умудренных опытом старейшин в одночасье превратившихся в толпу неумных крикунов.

Но ему сразу сказали, что он может и не идти, если струсил. Может остаться в своих Семихатках или вообще уходить в дикие земли, к своим любимым кентаврам.

Лучше пусть у ополчения вообще не будет предводителя, кричал Дарень из Моховки. Пусть свободные жители Последней Долины бьются за свободу каждый своей волей, вторил ему Старый Укор, все лучше, чем выполнять приказы труса…

Наверное, тогда и нужно было отказаться, встать с камня возле Очага Совета, бросить обезумевшим старцам что-нибудь обидное, выйти к людям и сказать, что… Ну хотя бы то, что он не верит в победу, что не хочет вести на верную смерть своих соплеменников, которых защищает уже почти десять лет. Может быть, нужно было показать свои шрамы, напомнить, как отбил почти сотню детей, захваченных работорговцами из диких земель, как день за днем сдерживал натиск кочевых, как неоднократно водил малую дружину в бой, как очертя голову бросался на зов самого крохотного хутора Последней Долины…

Может быть, это и помогло бы. Может быть.

Но он не ушел с Совета, не сорвал с себя серебряную цепь и не швырнул ее в огонь Очага. Тогда ему показалось, что еще есть надежда. Еще можно было спасти этих безумцев, даже вопреки их воле. Нужно было просто сдаться.

Это тогда, во время Совета, мальчишки, получившие надежду наконец-то совершить подвиг в настоящей битве, орали восторженно и размахивали оружием перед Домом Очага. А стоило им увидеть передовой отряд армии Востока… Всего лишь передовой отряд.

Ополчение собралось вовремя как никогда. Никто не припозднился, не отказался прийти, сославшись на каких-нибудь слизней, полезших вдруг из болот, или гарпий, прилетевших незнамо откуда. Отряды из деревень и одиночные бойцы с хуторов подходили к месту сбора один за другим, и Барсу оставалось только распределять явившихся по десяткам и сотням.

А потом — размещать эти десятки, в которых не насчитывалось десяти воинов, и эти сотни, в которых, дай бог, было по пять куцых десятков ополченцев. Самому себе ополчение казалось настоящим войском. Имелось даже почти две сотни конников, горделиво гарцующих перед недлинным строем ополчения, были лучники и пращники, и даже доспешная пехота.

Пожалуй, все эти три тысячи кое-как вооруженных поселян могли произвести впечатление на самую большую орду кочевых или справиться с набегом ополоумевших от весеннего гона молодых кентавров… Только предстояло им встретиться не с кентаврами, не с кочевыми, даже не с горными троллями, а с противником куда страшнее.

С Третьей армией Повелителя Востока.

Сколько Барс ни думал о том, за каким Хаосом понесло армию по Старому торговому тракту, так ничего придумать и не смог. От напуганных торговцев, изо всех сил улепетывающих на Запад, узнал только, что армия идет, что армия не щадит никого, кто пытается сопротивляться, что после себя армия оставляет руины и что на пройденные армией земли приходят имперские наместники, которые превращают бывших свободных поселян в подданных Благосклонного и Сокрушительного императора Востока.

Вот эти наместники и вызвали негодование старейшин. К набегам и нашествиям в Последней Долине относились с житейским спокойствием — так всегда было, так всегда будет. Только на памяти стариков трижды прокатывались по Последней Долине волны набегов, трижды приходилось уходить в леса и горы, один раз — прятаться почти целый год и даже пережить зиму в шалашах и пещерах, но всегда враг уходил. Не было в Последней Долине для чужаков ничего такого, за что стоило бы держаться.

Если бы не эти наместники… если бы не ужас старейшин перед налогами и прочими государственными поборами, от которых в свое время бежали предки… если бы не та стрела… Если бы…

Сразу после рассвета через Рубежную реку переправились дозорные, которых Барс накануне отправил на Восток. О том, что видели за рекой, дозорные рассказали только Барсу, но слишком взволнованными они выглядели, слишком страшным было то, что предстало их взору там, на Драконьей Пустоши.

Ополченцы сунулись к дозорным с расспросами, те отмалчивались, но это не успокаивало поселян, а тут еще черные дымные столбы, которые стали отчетливо видны на горизонте с восходом солнца. Десятки и сотни столбов — надгробных памятников над тем, что раньше было поселками, деревнями и хуторами Драконьей Пустоши. Местные жители селились прямо возле Старого торгового тракта, болота и дремучие леса не пускали в стороны, не давали расселиться шире.

Теперь за это пришлось расплатиться. За это и еще за гордость и глупость князя Драконьей Пустоши. Он даже не попытался вступить в переговоры, бросился во главе своей дружины на дозор Третьей армии, порубил полтора десятка наемников и погиб, натолкнувшись на конных латников.

— Нужно уходить, — сказал Дрозд, старший среди дозорных.

— Нужно, — кивнул Барс, глядя на дымы.

— Ты убоишься старейшин? — с пренебрежением усмехнулся Дрозд.

Он давно подбивал вожака послать к бесам жалкое блеянье старцев и взять власть в Последней Долине в свои руки. Князь Барс — хорошо звучит, частенько говаривал он у походного костра, и малая дружина хором подхватывала: «Слава князю Барсу!» — но всякий раз Барс одергивал Дрозда.

Тот был из пришлых, не до конца понимал, что простые и не особо умные жители Последней Долины умеют не только пахать свои не слишком плодородные земли и выплавлять плохое железо из руды своих скудных рудников. Они умеют ненавидеть, и тот, кто по глупости или недомыслию вызывал эту ненависть, имел всего два выхода — бежать или умереть.

— Я не боюсь старейшин, — медленно произнес Барс. — Я могу увести ополчение от тракта в глубь Долины. Тутошние хутора пожгут — плохо, но терпимо. Если что — всем миром отстроим. А если они пойдут за нами? Сам посуди, Дрозд, вот сейчас армия пройдет по тракту, и это значит, что припасы и еду они будут получать по нему. А вдруг мы сбрендим окончательно и в самый неподходящий момент им тракт и перережем? Как думаешь, такая прорва людей и лошадей сколько на подножном корму продержится? Неделю? День?

Дрозд вздохнул, соглашаясь.

— Что бы там ни болтали старейшины, — сказал Барс, — а пути у нас только два. Либо подохнуть, либо…

— И да славится наместник Барс? — со своей обычной усмешкой спросил Дрозд.

— А что, тебе так меньше нравится? И самое главное — я потом смогу взять наших стариков, собрать их и свозить в Драконью Пустошь, дать посчитать костяки вдоль дороги… Показать, что они готовили для себя…

— Ну что, я с тобой, ты же знаешь, — Дрозд оглянулся туда, где отдельным станом стояла малая дружина. — И парни — тоже.

— Вот и славно. Когда, говоришь, армия доберется сюда?

— А уже, — сказал Дрозд, вскакивая на ноги. — Вот, смотри!

Над лесом, что доходил до самой Рубежной реки, взлетели птицы. Густые темные стаи с криками носились над деревьями.

— Прикажи строиться. — Барс набросил на плечи плащ, неторопливо застегнул фибулу и медленно побрел к своему коню.

Спешить, в общем, было некуда.

Ополченцы с криками и руганью бежали к значкам своих сотен, расставленных еще с прошлого вечера у самой вершины холма как раз напротив брода. Кто-то споткнулся и упал, кто-то, неловко повернувшись, разбил древком копья нос своего соседа, кто-то отбился от односельчан и звал тоскливо и тревожно Медвежатовых… Только малая дружина развернула строй быстро и без суеты.

Конный отряд, появившийся из леса на песчаном берегу Рубежной реки, не показался ополченцам ни внушительным, ни опасным. Сотня-полторы конников рассыпалась редкой цепью по берегу, высматривая брод.

А что его было высматривать? Каменные столбы на той стороне и на этой указывали не только место брода, но и как высоко сейчас стоит вода. Весенний паводок уже сошел, кони переходили реку бродом, не замочив колен.

Кони у разведчиков были махонькие, степных кровей, да и сами всадники не отличались ни особой статью, ни очень уж устрашающим видом — щуплые, низкорослые, с темными обветренными лицами.

— Тю! — закричал какой-то голосистый лучник из первого ряда. — Полурослики на собаках скачут!

Ополченцы загоготали, засвистели, надсаживаясь, заулюлюкали.

— Если кто стрелу пустит или пращой баловаться без приказа начнет — лично в клочья порву, — громко сказал Барс сотникам. — Идите к своим и каждому втолкуйте — только по моему приказу. Все рог малой сотни слышали? Вот по его двукратному сигналу — стрелять, по троекратному — вперед напуском, а если один раз, с переливами, то отступаем…

Сотники бросились в строй, крича и раздавая подзатыльники с пинками молодняку, вошедшему в раж и не желающему замолчать и выслушать волю предводителя ополчения.

А конные разведчики императорской армии на весь этот крик внимания не обратили. Осмотрев берег и каменные столбы, конники развернулись лицом к броду.

— А езжай сюда, косоглазый! — крикнул ополченец. — Уж мы тебя так приветим, что глазки-то на всю ширину откроются…

— Слышь, малыш! — подхватил второй. — Шишку в задницу хочешь? Очень от косоглазия способствует!

Можно было приказать, чтобы заткнулись. А можно было дать возможность выкричаться. Все равно, когда из леса к воде потекла сплошная масса закованных в сталь конников — гигантов на громадных, специально выведенных конях, крики и смех в рядах ополчения разом стихли.

И улыбки с загорелых лиц словно кто разом смахнул.

Конники, не останавливаясь, вошли в воду, не спеша, но и не мешкая, двинулись к противоположному берегу. Поверхность воды вскипела под ударами сотен копыт.

Над отрядом развевалось знамя с зеленым драконом. Барс вздрогнул, вспомнив, на что способен в бою легион Зеленого Дракона. И еще вспомнил, что в легионе — полторы тысячи опытных, закаленных годами боев воинов, укрытых сталью и защищенных магией.

— Дрозд! — окликнул Барс.

— Да! — громко ответил тот и добавил тихо, подъехав на коне поближе. — Что прикажет господин наместник?

— Рот закрой, — отрезал Барс. — Я сейчас поеду к ним… А ты… ты смотри, чтобы никто из селян…

— Я уже предупредил наших, присмотрим. Не сомневайся, — Дрозд поклонился с усмешкой. — Твоя милость…

Барс тронул шпорами коня и выехал из строя.

До реки как раз был один полет стрелы. Барс не хотел боя, собирался сделать все, чтобы избежать его, но место для ополчения все равно выбрал правильное. Стрелы его лучников с холма аккурат ложились на брод, а с того берега, с низкого берега Рубежной реки, не всякий лучник и не из всякого лука мог достать ополченцев на холме.

Барс медленно ехал навстречу легиону Зеленого Дракона, широко разведя руки в стороны жестом, ясным и понятным каждому воину. Он не желает боя, он хочет говорить. Десять тысяч ополченцев не смогло бы сделать того, что сделал Барс: легион замедлил шаг, конники разъезжались в стороны, как только выбирались на сухую землю.

Могло показаться, что каким-то неведомым колдовством воздвигнута перед ними невидимая стена, и о стену эту расплескалась волна живой стали.

Забрала на шлемах Драконов были опущены, но копья все еще подняты вверх, а мечи оставались в ножнах.

Барс проехал половину расстояния от холма до реки, остановил коня и снял шлем.

Так требовал обычай войны: можно попросить разговора, можно дать понять противнику, что хочешь договориться, но без его разрешения приблизиться к строю нельзя.

Теперь оставалось только ждать.

Строй Драконов расступился, и навстречу Барсу выехал облитый сталью гигант с треугольным флажком на копье. Приблизившись к неподвижному Барсу, левой рукой медленно поднял забрало на шлеме.

— Ты хотел говорить? — громким голосом спросил Дракон.

«Да», — хотел ответить Барс. Одно короткое слово. Всего один выдох, но даже для этого ему не было отведено времени.

Стрела с наконечником, выкованным в Последней Долине из местного железа, никогда не смогла бы пробить доспех Дракона. Мягкий металл размазался бы по полированному сплаву доспеха, смялся бы в комок, но стрела, вылетевшая откуда-то из-за спины Барса, ударила Дракона в незащищенное лицо.

Барс даже не заметил, как она ударила.

Один миг — и из глаза конника уже торчит древко с оперением: Дракон умер сразу, длинная стрела пробила через глазницу ему голову до самого затылка.

Барс выронил свой шлем.

Дракон умер, но остался неподвижно сидеть в седле. У них были особые седла, приспособленные для таранных копейных ударов. И, наверное, Драконы не сразу поняли, что один из них убит. Они видели, не могли не видеть полета стрелы, но что для их брони одна стрела, если легиону случалось прорываться сквозь град арбалетных болтов и выдерживать обстрел из баллист и катапульт.

Сзади кто-то заорал, надсаживаясь. Кажется, это был Дрозд, но что именно он кричал, Барс не понял. Не разобрал из-за грохота крови в ушах.

Это смерть, понял Барс. Смерть всех, кто стоит у него за спиной, всех, кого старики прислали к реке на убой. Смерть Последней Долины.

Копье в мертвой руке Дракона качнулось и стало медленно заваливаться набок.

Барс рванул повод, разворачивая своего коня, безжалостно ударил его шпорами и поскакал на вершину холма.

Дрозд выволок кого-то из строя лучников, толкнул его, повалил на колени и широким взмахом меча снес голову — кровь выплеснулась на траву, обезглавленное тело рухнуло вперед, дергая руками и суча ногами.

Бессмысленно. Теперь все это бессмысленно.

Легион не прощает. У них на знамени это вышито как девиз — легион не прощает.

А тут — подлость, которую не оставил бы без наказания даже отряд наемников. Ни одна разбойничья шайка никогда не опустилась бы до такой подлости, как убийство во время переговоров.

— Рогач! — взревел Барс, понимая, что все, что исправить больше ничего нельзя, что теперь можно только умереть прямо здесь, не побежав и не потащив за собой мстителей в Последнюю Долину. — Двойной сигнал!

Взревел рог — раз и еще раз.

Защелкали тетивы по кожаным наручам, стрелы с шорохом взлетели, и через мгновение будто град обрушился на Драконов. Частый стук металла по металлу сливался в сплошной грохот, словно обезумевший кузнец, десяток кузнецов, сотня — торопливо били по наковальням. Били-били-били…

Строй Драконов был неподвижен. Только двое из них, не обращая внимания на удары стрел, медленно подъехали к убитому, один из них взял коня под уздцы, а второй подхватил выпавшее на землю копье. Так же, не торопясь, Драконы вернулись в строй.

— Прекратить стрельбу! — крикнул Барс.

Прекратить-прекратить… — подхватили сотники и десятники. Грохот стих.

Наступила тишина.

Только фыркали кони малой дружины.

— Дрозд!

— Я.

— Что ж ты так?..

— А бес его знает, как он умудрился… Пацан совсем, из Трушинских, его отец еще с нами на дальнее стойбище ходил. Помнишь?

— Помню.

— Я на скрип лука обернулся, а он, даже почти не целясь, навскидку… так быстро…

— Ладно, чего там… Значит, смотри… Сейчас нас будут убивать. Ты это понимаешь? Не побеждать, а убивать. Пленных не будет, понимаешь?

— Понимаю, чего тут…

— Значит, дружину, когда все начнется, потащишь на левый край, и чтобы ни одна душа даже не вздумала в Долину бежать… Держать и не пускать. Иначе я мертвый тебя найду и порву, ты меня знаешь, я свое слово…

— Да знаю я, знаю… — отмахнулся Дрозд. — Только вот я еще думаю, когда совсем уже все будет, я, пожалуй, ударю с теми, кто уцелеет, во-он туда, к дальнему лесу, в сторону от Долины. Может, кто в суматохе и спасется?

— Например, ты? — спросил Барс.

— А хоть бы и я?! — с вызовом ответил Дрозд. — Не ты же?

Со стороны реки послышался звук трубы — не глубокий чистый звук меди Драконов, а хриплый, словно надтреснутый.

— Я так думаю — загонщики пожаловали, — вздохнул Дрозд и протянул руку предводителю. — Ты бы хоть шлем какой-никакой надел…

— И так сойдет. — Барс пожал руку Дрозду. — Если вернешься в Долину, там постарайся что-то придумать вместо меня… Тяжко будет мужикам…

— Постараюсь. А тебе нужно было князем становиться, точно тебе говорю. Сейчас бы всего этого — не было бы…

— Ты так думаешь?

— А какая разница, что я думаю… Тут до полудня бы дожить…

До полудня Дрозд не дожил.

Вначале из-за строя Драконов в обе стороны широкой дугой хлынули стремительные степные конники, охватывая строй ополчения.

Дважды, не дожидаясь команды Барса, взревел рог дружины, и стрелы ударили по степнякам. У тех не было доспехов Дракона — обычно они полагались на свою скорость, — но в Последней Долине с малолетства приучали стрелять именно по быстрой мишени. Кентавры были куда как быстрее любого человеческого конника.

Стрелы выбивали всадников из седел, поражали лошадей в головы, заставляя падать, переворачиваться через голову. Те из степняков, кому удавалось подняться невредимым, оказывались под копытами несущихся следом и снова падали, оглушенные и изломанные…

Крик, пронзительный визг бьющихся в агонии лошадей, хруст костей, предсмертные выкрики и вопли ярости…

Но ни одна стрела не полетела в ответ до тех пор, пока кольцо вокруг холма и ополчения не было замкнуто.

— Щиты! — крикнул Барс, услышав сигнал трубы степняков.

Но щиты были не у всех.

Легкие тростниковые стрелы падали на строй ополчения, прореживая его, как град выбивает целые полосы во ржи.

Поселяне закричали от бессильной ярости, но не побежали — каждому из них случалось попадать под стрелы, и не раз, когда кентавры или кочевые вламывались в Последнюю Долину. Но никогда им не случалось попасть под такой частый дождь из стрел. Щиты, поднятые над головами, через несколько мгновений превратились в ежей, тела убитых и умирающих ополченцев были утыканы стрелами.