Няньке снова рот заткнули, чтобы не кричала да мужиков, по бабьей части изголодавшихся, не тревожила, и занялись Жлобом.

— Не знаю ничего, — сразу ответил купец, как только ему про няньку да княжну сказали. — Ведать не ведаю. Девку — да, купил. Справная девка, тонка да усадиста, за такую на черной ярмарке или денег отвалят степняки, или табун коней пригонят. Человечек один, незнакомый, подошел на постоялом дворе. Товар красный предложил, а я и не отказался. Зашел, глянул — ничего так девка.

Нянька затрясла головой при этих словах, сделала большие глаза.

— Ну что? — спросил Рык, вытаскивая кляп.

— Не было этого, не смотрел меня никто, все время в подвале просидела, света белого не видючи…

Кляп Рык вставил обратно, а Полоз за обман купцу сломал палец на ноге. Заорал купец, ногами засучил, будто и впрямь от боли да от пытки убежать мог, связанный, со спутанными ногами.

Но снова начал плести про незнакомого: мол, по говору вроде как из приморских краев… медленный такой говор, с шепелявинкой.

За шепелявинку ему выбили зуб. Полоз ударил легонько, но зуб у Жмота вылетел, и потекла кровь по лицу.

— Да что ж вы делаете? — зачастил купец, и голос его рыкающий стал вдруг жалостным и робким. — Ни за что же муке предаете… Я ж всю правду, как перед Сторожами. Доченьками своими клянусь, всеми четырьмя… Ради них пожадничал, ради кровинок моих… Подрастают, старшей уже пятнадцать — замуж пора. А без приданого кто ее возьмет? Перекати-поле, безродный какой, без дома, без дела… Вот и кручусь, как могу. Головой рискую, господа ватажники, в пасть ко зверю дикому ее кладу. Монетку к монетке собираю, там чешуйку, там ноготок, а там, глядишь, змейку золотую…

Рык и Полоз не торопились. Пока ватага готовила ужин, они медленно тянули из купца правду, с кровью тянули, с криками да стонами купеческими. Только у купца терпения много было: даже потеряв окончательно оба мизинца на руках, он продолжал тянуть свое о дочках да приданом, обещал все свои сбережения отдать, тайники выдать да записки долговые на многие тысячи золотых змеек господам-ватажникам передать.

И это было странно. Ведь не пытался Жмот деньги утаить, плакал, просил забрать, только не мучить. Жизни лишить просил, только не мучить и не заставлять оговаривать себя.

— Не нападал я на княжьего ребенка, не похищал княжну… да и как я мог на дитя малое, ей же три года всего… Три годочка! Я же своих доченек на руках баюкал, когда жена померла. Ночи не спал, пеленки сам менял… Как мог бы я на муки девочку отдавать… — купец замолчал вдруг, поняв, что про муки это он напрасно сказал, что про муки у него-то не спрашивали. И не знали ничего.

И тут он снова закричал — Рык и Полоз дело пыточное хорошо знали, не один упрямец через их руки прошел. Сколько их, терпеливых, клялись и божились, Сторожами клялись, огнем испепеляющим, а все равно рассказывали. Не на первый день, так на второй, не на второй, так на третий. Кто после пытки огнем, а кто руки лишившись или кожи с обеих ног.

Но Жмот кричать-то кричал, но от слова своего не отходил.

Не похищал — и все тут. А про муки — обмолвился. Пожалел дочку княжескую да и представил себе страхи да муки… Вот и ляпнул. А так… Да если бы он знал, что это нянька. Если бы знал! А то ведь ему ее в мешке передали, сунули из саней в сани на самом выезде из посада.

И тут снова ошибся Жмот. Кликнули Враля, который с обозом от самого постоялого двора ехал, — нигде не останавливались и мешка не принимали. Враль как раз с собой жаровню с угольями принес да инструменты разные хитрые.

Полоз тому уж пять лет как инструмент у заплечных дел мастера из дома забрал, когда мстил за своего брата, запытанного до смерти. С тех пор инструменты ни разу не подводили в таких вот непростых переговорах.

Но и когда запахло паленым, когда кожу на ногах стали надрезать да на медные раскаленные палочки наматывать, и тогда купец криком кричал, а продолжал отпираться. Он клялся и призывал в свидетели своей правды Звездного Хозяина, Огненную Деву и Рыбака, кого лжец обычно поминать не будет, дабы не мучиться потом до скончания мира после смерти.

А купец врал да клятвами своими еще и обрекал себя на муки вечные.

Что-то тут было не так.

Рык задумался. Полоз задумался.

Глухо стонала связанная нянька, не в силах ни отвернуться от пытки, ни смотреть на нее.

Правильная мысль пришла и вожаку, и его помощнику одновременно. Они сразу поняли, что мысль правильная, как только она мелькнула.

— А мы тебя пытать не будем, — сказал Рык.

— А зачем нам тебя пытать? — подхватил Полоз. — Мы же знаем, что ты врешь.

— И ты знаешь, что врешь, — Рык отодвинул в сторону жаровню с инструментами. — Так чего нам вот тут над тобой биться?

— Не вру я, — простонал купец. — Вот Рыбаком клянусь, пусть он меня, если я хоть слово неправды сказал, на крюк посадит да Змея на меня ловит, в Заокраинном море…

— Мне надоело, — сказал Рык. — Ты ж за Перевозом живешь? У тебя хутор аккурат перед рыбачьей крепостью? Так ведь?

— Так, — ответил купец, не понимая еще, что задумали разбойники.

— Туда ехать к тебе по нынешней погоде да дороге дня три…

— Не больше, — подтвердил Полоз. — А если по зимнику, мимо заставы, то и за два. Если Враля послать, так он через четыре дня здесь уже будет. Если, конечно, с девками куда-нибудь не завалится. Сколько, говоришь, старшей? Пятнадцать? А у Враля ведь и денежки есть, ему приданое не нужно.

— Зачем приданое? Для этого дела приданое не нужно, — Рык взял факел из кольца на стене пещеры, поднес его к лицу Жлоба, заглянул в глаза. — Чтобы девку сильничать, приданое с нее не требуют. У нее все нужное при себе.

— А на старшей Враль не остановится, — продолжил Полоз. — Твои дочки погодки? Младшей, выходит, всего одиннадцать годков? Маловата, конечно, да ничего, Враль справится. Или мы, чем девок портить, их на Черную ярмарку отвезем. Степнякам или этим, из Северных земель, продадим. Они за первую ночь заплатят хорошо. А если Тайным, из Крепостей, продать, так вообще все сможем на золоте жрать до конца своих дней, да еще и детям с внуками на безделье останется. Тайным для их богов девственницы нужны. А где их сейчас наберешься? А тут — сразу четыре. Ты же доченек своих берег, бабок-нянек возле них держал? Так?

— Будьте вы прокляты, — выдохнул купец, и пламя факела заколебалось, задрожало будто от страха, — столько ненависти было в голосе Жлоба. — Чтобы вы свои затылки увидели. Чтобы вы сами себя съели и выблевали. Чтоб вы…

Рык и Полоз его не перебивали. Купец имел право на проклятие. Имел полное право, даже палачи в Северных землях это право признавали и не затыкали пытаемым рты.

— Посылать Враля? — спросил Рык, когда купец замолчал.

— Нет, — ответил купец. — Я скажу. Мои люди княжну похитили.

— Зачем?

— Мне за нее хорошо заплатили, — сказал купец. — Очень хорошо.

— Чешуйками? Или ногтями? Или золотыми змейками? — спросил Полоз.

— Дайте воды попить, — попросил Жмот, а когда ему дали ковш с водой, сделал несколько глотков и закрыл глаза.

— Чем платили?

— Дурь-травой, — не открывая глаз, ответил купец.

— Сколько?

— Малый северный тюк за каждого, — сказал Жмот.

— За каждого? — переспросил Рык.

— Да, за каждого ребенка до пяти лет.

— За девочку?

— Неважно — за девочку, за мальчика. Малый мерный тюк. А на северной границе мне за дурь-траву по весу камни изумрудные бы отвесили.

— Прямо-таки отвесили бы? — не поверил Полоз. — Соврут, небось…

— Не соврали. Я уже дважды это делал. Первый раз — пятеро. Второй — семь. И этот раз семь, — теперь Жлоб говорил спокойно, словно уже принял окончательное решение и ничего больше не боялся. Дурь-трава за этот раз — в мешках с овсом. Не нужно мне было княжескую дочку забирать… Говорили мне — жадность погубит. И не только меня, дочек моих… Только вы их не трогайте. Я все расскажу, все отдам. Даже расскажу, как на мне, мертвом, нажиться. Выкуп за тело возьмите — брат заплатит. Хорошо заплатит. Только… Не говорите только никому, что я вам рассказал. Они меня предупреждали… предупреждали, что дочери расплатятся за мой язык. Доченьки мои…

С княжной у Жлоба получилось глупо: он проезжал мимо гуляния со своими подсобными, когда из толпы вышла нянька с девочкой на руках. Три года — сразу понял. Еще тюк травы. Все получилось быстро и чисто.

Рык посмотрел на Полоза, тот растерянно глянул на вожака.

Это выходило, что они, замерзая в снегу, рискуя ежедневно, добывали по чешуйке и ноготку, а кто-то за один раз, не рискуя почти и не страдая, не ночуя на морозе и не нарываясь на сталь, зарабатывал только на одном похищенном ребенке столько, сколько вся их ватага за год. И то не за каждый.

Сейчас, правда, кусок им достался огромный, жирный и сладкий. Семь тюков дурь-травы. И не простых мерных, а северных, вдвое больших. И есть все — покупатели детей, покупатели травы… Просто нужно еще немного потрудиться.

Хотя и трудиться здесь особо не нужно было: Жмот уже начал говорить и ради дочек скажет все. Абсолютно все. И нет нужды его убивать, можно просто ходить, проверять сказанное им, и если он только попытается обмануть…

Нет, не попытается. Скажет все.

Ватага заорала одновременно в семь глоток, даже Хорек присоединил свой вопль к общему восторгу.

Он не совсем понимал, что именно светит лично ему, но все так радовались, так кричали, что, наверное, дело было стоящее.

Потом он обратил внимание на то, что и Рык, и Полоз сидят спокойно, слишком спокойно, даже не пытаются изобразить восторг. Складка пролегла между бровями у вожака, а это значило, что очень напряжен, что беспокоит его что-то очень сильно.

Постепенно замолчали все остальные.

— Тут такое дело… — пробормотал Рык, и это было совершенно не похоже на уверенного вожака. — У нас есть семь тюков дурь-травы.

— Да! — заорали ватажники.

— И купец сказал, где спрятал изумрудные камни. По весу за еще семь тюков.

— Да! — еще громче заорали ватажники.

— Мы можем еще взять выкуп с родственников купца за мертвое тело. И забрать все, что прятал Жмот… — Это было слишком хорошо, настолько хорошо, что все даже кричать перестали. — Но мы можем заработать больше.

И все замерли.

— Мы можем собирать детей вместо Жмота, он нам все рассказал. Мы пообещали — никто не узнает, что именно он нам все рассказал, — Рык говорил все тише, и в пещеру вползала неприятная тишина, даже костер горел бесшумно. — Мы можем это сделать и заработать еще больше. Детей нужно много. Больше, чем мог собрать Жмот.

— Сколько — много? — спросил Рыбья Морда. — Два десятка? Пять? Сколько?

— Столько, сколько привезем, — ответил Рык. — Жмот клялся своими дочками.

Ватажники переглянулись неуверенно.

Так не бывает. Этого не могло быть. На деревьях не растут самоцветы, и гусаки не гадят жемчугом.

— Где они столько изумрудных камней возьмут? — в голосе Враля смешались и надежда, и недоверие. — Сто тюков.

— Сто северных тюков, — напомнил Дед.

— А… — выдавил через силу Заика. — А-а-ахренеть…

— Но все не так просто, — Рык глянул на Полоза, и тот опустил голову. — Мы можем просто все подохнуть. Подавиться этим куском. Те, кто скупает детей… Они могут просто отказать, а потом убить. Купец такое видел, специально для него показали.

— Но мы тоже не дети малые, — сказал Дылда. — Это мы еще посмотрим…

— Ты помнишь, в позапрошлом году слух пошел, что волки среди зимы целый хутор выели? — спросил у Дылды Полоз. — На той стороне Омута? Не помню, как она называлась…

— Ясени, — буркнул Дед. — Только не волки, а медведь-шатун. Это вслух говорили, а тихонько, между собой, шепотом, что оборотень.

— Ты-то сам оборотня видел? — попытался засмеяться Враль, но получилось у него как-то невесело.

— Я-то не видел. А вот десять годков назад в деревню, где вместо жителей остались клочья мяса, входил. Во время Серебряной войны. Деревенька была не маленькая и не бедная. Там серебряные рудники, люди хорошо жили. Так людей не стало, а все деньги, все добро — осталось.

— Я тоже слышал, — сказал Рыбья Морда. — У меня приятель в том походе был, когда через Ясени Старый воевода пошел с войском.

— А Жлоб говорит, что это хуторян для того убили, чтобы его припугнуть. Целый хутор для того, чтобы он один все понял. — Рык вытащил из-за голенища нож, подбросил его в руке, поймал за рукоять, снова подбросил.

И отчего-то немудреная его забава показалась Хорьку загадочной и многозначительной. Бросил-поймал, бросил-поймал… Лезвие проскакивает над самой ладонью, если что — порежет: у Рыка нож всегда наточен до бритвенной остроты.

Правильно подхватит нож? Ошибется?

И они сейчас должны понять — браться за это дело, чреватое и богатством, и смертью?

— Будем решать? — спросил Полоз у ватаги.

Все переглянулись.

— С этим нужно переспать, — пробормотал Дед, и все облегченно закивали головами.

Да, конечно, переспать, поужинать, обмыть удачу, прибыль отпраздновать…

А потом еще каждый свою долю должен в свой собственный тайник спрятать, чтобы в соблазн не вводить товарищей своих.

— Тогда завтра утром и решим, — проговорил наконец Рык, не поднимая головы. — И еще… Там для вас подарок, девка та, из обоза…

— Да! — выкрикнул Дылда, Рыбья Морда оглушительно свистнул, а Заика хлопнул несколько раз в ладоши, выражая свой восторг.

— На всех? — спросил Дылда.

— Я уже старый, — сказал Дед, глядя в стену перед собой. — Мне такое удовольствие без надобности.

— А я в Камне был, оскомину сбил. Там на постоялом дворе знаете, какие девки? — Враль выставил вперед руки, что должно было всем показать, какие девки на постоялом дворе и что эта замухрышка из обоза ему совсем не нужна.

— И без нас, — сказал Рык за себя и Полоза.

Полоз молча кивнул.

— А у тебя, Хорек, этой ночью… — начал, потирая руки, Дылда, но Кривой кашлянул, и Дылда с тревогой глянул на него. — Ты чего? Я ж понимаю — первый раз, он первым пойдет. По обычаю. И убил первый раз, и на мягком попрыгал первый раз — и все за один день. Мне так не везло.

Сообразив, наконец, о чем разговор, Хорек обмер, в лицо словно кто-то жаром сыпанул, ладони вспотели.

Хорек испуганно глянул на Рыка — тот нахмурился и отвернулся. На Деда, но тот махнул рукой и потянулся ложкой к котлу.

— Совсем одурели? — Кривой встал со своего места и, положив ладонь на рукоять кинжала, подошел к Дылде. — Может, еще мне предложишь девкой артельно попользоваться?

— А чего? — Дылда тоже вскочил. — Обычаи про то говорят, сам знаешь. Все поровну, по-братски. И добычу, и бабу, и смерть — поровну. А Хорек — мужиком стал. Сам знаешь, первого убил — полные права имеешь на все с этого дня. А девку с того обоза взяли. Так что, все по обычаям…

Кривой посмотрел на Дылду снизу вверх, верхняя губа у него сморщилась, будто шрам, тянущийся к ней ото лба через отсутствующий глаз, дернулся как веревочка, превращая и без того неприятную улыбку Кривого в звериный оскал.

— Я… — сказал Хорек, набрал воздуха в грудь, но дым от костра попал в горло, и Хорек закашлялся.

Потекли слезы.

Сейчас над ним начнут смеяться, решил Хорек. Назовут сопляком, мальчишкой, и он, как взрослый, должен будет подойти к обидчику и попытаться его убить. Или вызвать на поединок, а это верная смерть…

Смерть, только заметившая его у дороги, только припугнувшая его тогда, все-таки достанет его, заберет свою долю от добычи.

И если он сейчас скажет, что не хочет, как Дылда, Рыбья Морда и Заика, что от одной только мысли о таком тошнота подступает к горлу и хочется кричать, то и тогда его назовут сопляком, и тоже придется защищать себя от насмешек. И снова выигрывает смерть.

Хорек потер глаза кулаками, вытирая слезы от дыма и кашля. Откашлялся нарочито низким голосом, лихорадочно подбирая нужные слова, правильные, такие, чтобы никого не обидеть и чтобы…

— Мне говорили, — вытолкнул из себя Хорек, — что силой или за деньги бабу берут только уроды, те, кто себя ни в грош не ставят, мужиками себя не считают.

Хорек подошел к Дылде, отодвинув в сторону Кривого, и, вытянувшись вверх, чтоб хотя бы самому себе казаться выше, выкрикнул срывающимся голосом в лицо здоровяка:

— А кто скажет, что я не прав, тому я вобью эти слова в глотку так, что зубы через задницу вылетят.

Дылда замер. Хорек смотрел, не отрываясь, ему в глаза, по щеке текла слеза, но Хорек ее не стирал.

— Вон отсюда! — негромко, но очень внушительно произнес Рык. — В пещеру не входить, пока я не позову! Слышал, Хорек?

— Слышал, — прошептал Хорек.

Все у него внутри разом ослабло, даже ноги чуть не подкосились.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.

— А с девкой что потом? — спросил Рыбья Морда.

— Она видела нашу берлогу, — сказал Рык.

— Так что? — не понял Рыбья Морда.

— Она видела нашу берлогу, — повысил голос Рык.

— Так она здесь останется? — спросил Рыбья Морда. — У нас?

Хорек замер, протянув руку к завесе.

— Нет, не останется, — вмешался Дылда. — Я ее выведу. Завтра утром.

— Сегодня, — сказал Рык. — Как только управитесь, сразу и выведи.

— Хорошо, — не стал спорить Дылда. — Как только.

Хорек вышел в ночь, пробежал до пещеры, вошел, бросился на шкуры и лежал неподвижно, пока не пришел Дед с его частью ужина.

— Я тут тебе принес, — сказал Дед. — Поешь. А доля у тебя будет честная, я всегда поровну делю.

Хорек не ответил, Дед потоптался рядом, подбросил в костер дров.

— Понимаешь… — Дед снова помолчал. — Это… Обычаи… Без них нельзя. Никак нельзя. Если не они, мы зверьми станем.

— А мы сейчас кто?

— Люди. Люди… То ты зверей не видел еще, — вздохнул Дед и вышел.

Хорек полежал еще немного, потом до него дополз запах жареного мяса. Рот наполнился густой слюной.

Хорек поднял голову, протянул было руку к деревянной миске, но тут завеса на входе снова зашуршала, потянуло холодом.

— Твой меч, — сказал Рык и положил меч, принадлежавший убитому Хорьком наемному охраннику.

Меч легонько зазвенел на камне.

— Ты молодец, — сказал Рык.

— Мы будем продавать детей? — Хорек повернулся к вожаку. — Да?

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Как завтра решим. Ты тоже будешь решать. Кто решит воровать — будет это делать. Кто решит, что лучше взять добытое, поделить и разойтись — уйдет.

— А ты?

— Я… Я буду с теми, кого будет больше.

— Так требует обычай? — спросил Хорек.

— Так требует обычай, — ответил Рык.

— Без обычаев нельзя…

— Нельзя.

Рык пошел к выходу из пещеры, и тут Хорек задал вопрос, мучавший его еще с того мгновения, когда Рык рассказал о делах Жлоба.

Он задал вопрос, который наверняка крутился на языке у каждого из ватаги.

Он задал вопрос, который задали Рык и Полоз Жлобу.

И Рык ответил точно так же, как ему ответил купец.

— Не знаю.