Но наши новейшие КАЗы были чудом отечественных технологий. КАЗ стравливал всё лишнее тепло в одну небольшую зону, где тепловая энергия аккумулировалась в особом устройстве — сердечнике. Что при этом происходило с сердечником, почему сам он не перегревался и не расплавлялся в конце концов — я не знаю. Но факт в том, что сердечник отлично поглощал тепло, спасая пожарника от перегрева.

Та же песня — с радиацией. И та же — с высоковольтными разрядами.

Каждый сердечник, конечно, имел свой ресурс, и ресурс этот был конечным. Но, как уверяли нас отцы-командиры, на пару часов работы в жерле извергающегося вулкана наших КАЗов должно было хватить.

Мы с Тополем в бытность свою сталкерами по ползадницы отдали бы за такие чудо-костюмы!

Да только никто наши ползадницы не брал…

В общем, прошли мы через огонь и воду и подступились к медным трубам. В прямом смысле слова: на двадцать метров вперед левая стена корпуса «Т» была вывалена взрывом, и в коридор вкатился сегмент охлаждающего контура раскуроченного стелларатора.

Какой именно сплав был использован при производстве трубы для подачи жидкого гелия, я не знаю, но на вид это была чистая медь.

Стоило нам приблизиться к разлохмаченному краю обломка на расстояние вытянутой руки, как счетчики Гейгера взбесились.

— Ну вот, а ты обещал, что радиации не будет! «Термояд — он чистенький», — передразнил меня Тополь, признаю, небесталанно.

— Понимаешь в чем тут штука… Когда ученые экспериментируют с физикой высоких энергий, от них всего можно ждать. Например, что они введут в плазменный шнур что-нибудь непотребное.

— Типа чего? — не понял Тополь.

— Ну вот кусок америция можешь себе представить?

— Кусок — могу. Америция — нет.

Я безнадежно махнул рукой. Темнота, деревенщина.

— Короче, всегда можно придумать такой химический элемент, который в плазме распадется на быстрые нейтроны. А они уже разлетятся во все стороны и устроят радиационное заражение.

— Надо будет проследить, чтобы Воловик нам часы записал. Как находившимся в условиях пожара шестого класса. Шестого, а не пятого.

— Это уж будь спокоен, — заверил товарища я. — За часами проследим.

За медной трубой видимость из-за дыма упала до нуля, и, сверх того, завалы обрушившихся перекрытий сделали коридор абсолютно непроходимым.

Я понял, что теряю ориентацию. Пора было свериться с картой. Я достал из нагрудного кармана планшет в жаропрочном коробе и, смахнув со стекла пепел, включил устройство.

— Так-так-так…

К этому моменту по спутниковому каналу нам пришла свежая космическая съемка. На ней корпус «Т» и стелларатор были запечатлены уже после взрыва.

Я наложил схему объекта на расчерченные дымными хвостами фотоснимки и показал результат Косте. Тот наморщил лоб и вошел в режим «тяжкие думы».

— Пожар в борделе во время наводнения, — резюмировал он. — А, кстати, где мы сейчас?

— Да вот же, метка мигает. — Я постучал пальцем по бронестеклу.

— Я думал, это наш профессор мигает.

— Нет, профессор тут… Только вот добраться до него…

В самом деле, если до «медных труб» мы имели дело пусть с горящим, но в общем-то целым зданием, то восточное крыло, которое как раз начиналось прямо за поворотом коридора, было превращено в… не знаю даже, как сказать… представьте себе клин торта, по которому со всей дури дали кулаком. Вот и там было так же.

Как подсказывал компьютер, умеющий считать высоту объектов на спутниковых фотографиях по их теням, завалы громоздились на восемь метров. Слева от этого безобразия дымилась растрескавшаяся бетонная чаша — конструкционная защита стелларатора. В ней бушевало пламя. Ну а справа от завалов в земле зияла каверна, которую мы не смогли бы перепрыгнуть, будь мы даже кенгуру.

— Но как они там выжили вообще? — спросил Костя.

— Я тоже сперва не понял. А потом заметил, что на конструкционной защите есть десятиметровый бетонный нарост. Вот он. — Я ткнул в планшет.

— Вижу.

— Так вот гляди сюда. Здесь крепление для высоковольтного энерговвода и еще что-то непонятное. Об это всё ударная волна и разбилась.

— Короче, всем коллективом в рубашке…

— Кроме тех, кто без рубашки. — Я вспомнил о количестве погибших и помрачнел.

В этот момент внезапно ожила рация.

— Кто-нибудь меня слышит?! Кто-нибудь слышит?! — надрывался хриплый мужской голос с явственными адреналиновыми нотками.

— Здесь Пушкарев, спасатель МЧС, — спокойно ответил я. — Слышу вас, назовите себя.

— Я Навлоев! Охрана!

— Какая еще охрана? — не понял я.

— Комплекса «Лавина»!

— Профессор Перов с вами?

— Да-да! — радостно подтвердил моей собеседник. — Профессор здесь! Он просит, чтобы…

Последние слова Навлоева потонули в нарастающем реве. Я задрал голову — что там еще?

Через пролом в крыше проползла красно-белая туша огромного четырехмоторного самолета.

— Пожарник, — флегматично откомментировал Костя.

И точно. Я знал эти самолеты, а точнее — летающие лодки. Они назывались Бе-300. Бе-300 садится на озеро, засасывает на борт семьдесят тонн воды и вываливает их на очаг пожара одной огромной каплей.

В наушники вернулся голос Навлоева:

— Профессор! Сказал! Не тушить водой! Ни в коем случае! Нельзя! Передайте на самолет!

— Не понял… Почему нельзя тушить? Поясните.

Навлоев что-то переспросил у Перова и ретранслировал его ответ мне:

— Горит! Генератор отрицательной жидкости! Там температура! Как на Солнце! Вода мгновенно разложится! На кислород и водород! Получится гремучий газ! Это взрыв!

Я, конечно же, ничего никому передать не успел. Белая лавина — именно так выглядит извержение водяного потока с пожарного самолета — с библейским грохотом сошла в бетонную чашу.

На пару секунд воцарилась недобрая, небывалая тишина.

Затихло воющее пламя.

И даже шум турбин удаляющегося самолета снесло свежим ветром.

А потом — потом ка-ак рвануло!

Мы с Костей, тертые перцы, в этот момент уже лежали на полу под прикрытием провалившегося со второго этажа железного гроба электронного микроскопа, и потому ударная волна не расплющила нас о противоположную стену, а вихрь осколков арматуры не пробил наши КАЗы навылет.

Мы бы не поспешили забиться в укрытие, не будь предупреждения профессора, и наверняка погибли бы. Своим предвидением взрыва гремучего газа профессор Перов спас наши жизни… И свою, если вдуматься, тоже.

— Итить его налево, — выдохнул Костя.

Я осторожно выглянул из-за края электронного микроскопа. Стометрового завала больше не было. Точнее, от него остался скелет из двутавровых балок. А всю «плоть» в виде раскрошившегося бетона, горелой мебели и обломков лабораторного оборудования выдуло взрывной волной к чертовой бабушке.

Путь был свободен!

Вот это классическое «не было бы счастья, да несчастье помогло»!

— Навлоев, как слышите? — спросил я у бездушного эфира.

Не сильно-то я надеялся на ответ: их всех запросто могло пришибить взрывом гремучего газа. Но тем приятнее было ошибиться!

— Я же говорил: не надо воду лить, — мрачно сказала рация.

Охранник был жив. И более того: после взрыва слышимость чудесным образом улучшилась!

— Говорил. Времени было слишком мало.

К счастью, Навлоев всё понял правильно и не стал устраивать истерик.

— Вы должны спешить. Потекла отрицательная жидкость. Профессор говорит, она очень опасная…

«Час от часу не легче!»

— Что еще за жидкость?

Но тут наше общение было пресечено новой порцией помех.

Что ж, отрицательная жидкость или положительная — надо идти вперед. Уплочено!